Расстрелять - II

Это подействовало: кран дернулся и. ударив струей в раковину, предательски залил середину штанов,

Черт с ними. Сашенька бросился напиваться. Вскоре, экономя воду и нервы, он закрыл кран и приступил к зубам.

Хорошо, что нельзя наблюдать из раковины, как чистятся флотские зубы. Зрелище неаппетитное; шлепающий рот удлиняется белой пеной, все это висит... В общем, ничего хорошего.

Монотонность движения зубной щетки по зубам убаюкивает, расслабляет и настраивает на лирический лад. Сашенька мурлыкал орангутангом, когда ЦГВ цистерна грязной воды - решила осушиться. Бывают же такие совпадения: полный гидрозатвор сточных вод, с серыми нитями всякой дряни, вылетел ровно на двадцать сантиметров вверх и, полностью попав в захлопнувшийся за ним рот, полностью вышел через ноздри,

Чеснок показался ландышами. Сашенька вышел из умывальника, опустив забрало. Первого же, так ничего впоследствии и не понявшего трюмного он замотал за грудки.

- Ну, ссу-киии, - шипел он гадюкой, - придите за таблетками. Я вам намажу. Я вам сделаю...

И все? Нет, конечно. Центральный все это тут же узнал и зарыдал, валяясь вперемешку.

- Оооо, - рыдал центральный, - полное йеб-лоооо......

КАК Я ДОБЫВАЛ САМОЛЕТЫ

Я их добывал летом в Мурманске. Летом из Мурманска улететь было невозможно. За полгода в нашем поселке составлялись какие-то списки, люди ходили на переклички, отмечались. А я не ходил. Я сразу ехал в аэропорт, где в тот момент стояло, сидело, шлялось, лежало на стульях трое суток подряд двести человек с детьми и кошелками. И все они хотели улететь. Куда угодно. Хоть в Ташкент, хоть в Караганду. И я хотел. Я записался двести первым и при этом спросил, не пробовал ли кто-нибудь выбить дополнительные рейсы, на что все рядом гнусно захихикали и предложили мне этим заняться. А я сказал, что могу заняться немедленно, если они мне пообещают, что в случае удачи я улечу первым, И они пообещали, а я направился к начальнику смены, прихватив с собой несколько болельщиков.

Начальник смены был похож на высохшую выдру, которая мечтает о воде в грязной клетке.

И я к нему обратился. Я спросил, почему у них такое напряжение с рейсами. Почему заранее не планируется сезонное перемещение людей, почему из года в год не прогнозируется ситуация.

- Жалуйтесь куда угодно, - сказал он мне выцветшим голосом.

- Ага! - сказал я и для начала записал в его жалобной книге все, что я думаю об "Аэрофлоте", аэропорте, об их буфете и о нем лично. Потом я передал этот напряженный документ своим зрителям, и они в нем тоже вдоволь напачкали.

После этого я позвонил в ЦК. Наш народ в начале 80-х был невероятно труслив. Он готов был спать на полу, но только чтоб не звонить в ЦК. А я позвонил. В зале ожидания была почта и переговорный пункт. Я зашел, открыл дверь телефонной кабины, чтобы всем было слышно, набрал код Москвы, потом справочную, и девушка мне рассказала, как позвонить в ЦК.

ЦК, казалось, только сидел и ждал, когда я им позвоню, и голос у них был такой бархатный, что дальше некуда. И я им поведал, что нахожусь в Мурманске, в аэропорту, и что вместе со мной здесь двести человек, которые тоже хотят улететь и потому просят дополнительных рейсов.

А они нам заметили, что они этим не занимаются.

А я им заметил, что они теперь только этим и будут заниматься, потому что я сейчас пошлю телеграмму Брежневу, Леониду нашему Ильичу, и в партийный контроль - Арвиду Яновичу Пельше.

А вокруг меня слушают с завороженными лицами, и одуревшая девушка-телефонист нас, конечно же, заложит сейчас по всем статьям,

А я неторопливо беру бланк телеграммы и медленно пишу: "Москва, Кремль, Це-Ка, Брежневу и тыры-пыры", а копию направляю министру гражданской авиации, чтоб он знал, куда на него настучали, подписываю и пускаю телеграмму по кругу, чтоб все ее тоже подмахнули и не забыли данные паспорта и адреса.

Вы знаете, наши люди только и мечтают, чтоб кто-нибудь пришел, вдохновил и возглавил безобразие, а они уже, вдохновленные, все тут вокруг разнесут по кочкам.

Через десять минут у меня была телеграмма толщиной с батон, и напоминала она египетский папирус, потому что пришлось подклеить два десятка, бланков, чтоб поместились все желающие,

Когда я читал ее, честное слово, было очень трогательно, Люди писали свои адреса, телефоны, немножко от себя и о себе. Они собрали по рублю, потому что телеграмма получилась колоссальной, а когда телефонистка спросила: "Передавать все?", - я сказал: "А как же!" - и она передала, а рублей у меня было столько, что я мог в Чикаго улететь.

Потом я позвонил в ЦК и проверил, дошла ли телеграмма. Оказывается, дошла. Что тут началось! Девушка-телефонист-почтальон все время бегает, на месте не сидит, приехал начальник аэропорта, все возбуждены и взбудоражены, работа кипит.

Вы знаете, вся эта катавасия занимала у меня обычно часа полтора. За это время успеваешь вдоволь налюбоваться на судороги организованного труда.

Скоро прилетело два самолета.

- Командир! - кричали мне. - Как договорились, ты заходишь первым!

- Нет! - говорил я. - Первыми заходят женщины и дети, потом увечные, больные, косые, горбатые, а потом уже командир.

И мы улетели в Ленинград, оставив на земле Мурманск, аэропорт и его дохлые елки.

НЕПРОШИБАЕМОСТЬ

Непрошибаемость создается так.

Слушая, никогда не спешите с ответом, внимательно изучите лицо собеседника, начните со лба, плавно сползите на нос, потом - щеки, губы, подбородок. Подумайте о том, как он все-таки стар, суетлив, несвеж, излишне возбужден, излишне жалок, мелок. Воон морщинка у него побежала, вот еще одна. Ваше лицо примет выражение участия, живейшего интереса. Вот теперь самое время ему отказать.

ШИШКА

Север-лето-сопки-залив-утренняя-свежесть.

И не просто свежесть, а четыре утра, солнце светит где-то сбоку, розовые блики, вода.

К плавпирсу подползает подводная лодка - привезла комдива. Вообще-то он сегодня не ожидался, поэтому на пирсе суетится полуразбуженный дежурный (только лег, только уснул, его тут же подняли за шиворот, поставили на ноги. испугали: крикнули в ухо: "Комдив!" - и пошел встречать начальство).