Змей и жемчужина

Священник скороговоркой перечислил все молитвы моей епитимьи — чтобы прочесть их все, мне пришлось бы стоять на коленях до Сретения Господня, но я просто заткнула уши, не желая слушать. «Мне надо было сразу понять, что ты примешь его сторону». Эти попы вечно держатся друг за дружку. Все у них виноваты, только не они сами. Когда мне было двенадцать и мои груди впервые стали давить на шнуровку моих корсажей, меня исповедовал монах — дыша на мою шею вином от причастия, он шепнул мне, что отпустит все мои грехи, если только я дам ему посмотреть на мои созревающие яблочки. Он так и сказал «яблочки». Я всё рассказала настоятелю его монастыря, и каким-то образом в конце концов оказалось, что во всём виновата одна я; юная искусительница, выставляющая напоказ свои прелести, ввела в соблазн бедного служителя Господа. С тех пор я никогда по-настоящему не верила попам. И с тех пор мне не очень-то нравятся яблоки.

— Ego te absolvo[35], — промолвил наконец священник за решёткой исповедальни, потом отбарабанил остальные слова формулы отпущения грехов. Я возмущённо перекрестилась и поспешила выйти из исповедальни, прежде чем меня стошнит либо от одуряющего запаха ладана, либо от витающего здесь лицемерия. «Ох уж эти мужчины», — подумала я, проходя мимо кающихся, стоящих в очереди к священнику в исповедальне, и огляделась, ища алтарь, где я могла бы поставить свечу. Мне не хватало нашего старого образа, слегка косящей Мадонны в церкви в Каподимонте, где я исповедовалась, когда была девочкой. Здесь, в Санта-Мария-Маджиоре, всё было куда более величественно: колонны все высечены из афинского мрамора, своды и апсида украшены великолепными мозаиками, повествующими о жизни Пресвятой Девы, и все святые, стоящие в нишах, имели донельзя высокомерный вид. В конце концов я остановилась перед алтарём святой Анны — у неё было более доброе лицо, чем у строгой, словно ко всему придирающейся Мадонны, и к тому же на ней были надеты очень модные, с разрезами, выложенные бархатом рукава.

— Мужчины все одинаковы, — сказала я святой Анне, зажигая свою свечу. — И совершенно неважно, что на них надето — камзол или сутана.

— Sorellina!

Я обернулась и увидела моего брата Сандро, который, только что, войдя в церковь, снял шляпу и теперь вовсю размахивал ею, увидев сквозь толпу меня.

— Тут совсем не то, что в Каподимонте, верно? — продолжил он, подойдя к алтарю святой Анны, где стояла я. Он окинул взглядом высокие своды поперечного нефа, богато позолоченные одежды статуй святых, мозаичные полы грандиозной базилики. — Да, sorellina, нынче ты вращаешься в высоких кругах. — Тёмные глаза Сандро одобрительно прищурились при виде моего зелёного бархатного платья, вышитых пышных рукавов и серебряной сетки, в которую я упрятала свои волосы. Он не привык видеть меня так роскошно одетой — когда мы росли, шелка и бархат надевались только по дням церковных праздников или каких-нибудь торжеств, однако для Борджиа и Орсини парча и жемчуга были чем-то повседневным. — Наверное, священник в исповедальне попенял тебе за тщеславие, — продолжил Сандро, — но сколько ещё грехов ты успела совершить всего за две или четыре недели брака? Что до меня, то мне нужно отпущение моей обычной порции плотских грехов. Мне кажется несправедливым, что за небольшое баловство с хорошенькой девушкой я получаю епитимью вдвое более суровую, чем студент или солдат. Жизнь клирика имеет явные изъяны, во всяком случае, пока ты находишься на низших ступеньках иерархической лестницы. Нельзя безнаказанно совершить более или менее серьёзный грех, пока ты не достиг, по крайней мере, сана кардинала. Полагаю, это должно придать мне стремления поскорее взобраться по лестнице наверх. Как тебе «кардинал Фарнезе»...

Я не видела моего любимого брата со дня свадьбы. По его словам, дела заставили его удалиться из города на несколько недель. «К сожалению, время от времени мне всё-таки приходится работать нотариусом час или два, что поделаешь». Прошедшие недели дали мне достаточно времени, чтобы обдумать, что я ему скажу, но сейчас я не могла вспомнить короткую сердитую речь, которую я приготовила, к тому же, как бы то ни было, церковь не место для криков. Поэтому я просто ударила Сандро кулаком в плечо.

— Ой! — он воззрился на меня с удивлением. — Брак вопреки моим надеждам не сделал тебя добрее, sorellina.

— Мерзавец! — сказала я и ударила его ещё раз. — Ты знал? Ты знал о кардинале Борджиа?

— Что я должен был о нём знать? — Сандро пожал плечами. — Кроме того, что он богаче Мидаса[36] и что у него больше женщин, чем у турецкого султана?

— Да то, что он хочет и меня прибавить к своему гарему!

Сандро расхохотался:

— О да! Стареющий кардинал, словно огромный кальмар в алых одеждах, ласково обвивает своими щупальцами прекрасную деву...

— Сандро, веди себя серьёзно!

— ...она извивается, вертится, о, как же ей спастись? Подобно Андромеде[37], прикованной к скале, чтобы стать жертвою чудовища, посланного Нептуном, сия нежная красавица ёжится от страха, когда мощные руки влекут её к погибели...

— Разве будущему кардиналу Фарнезе не следует вместо греческих мифов читать Святое Писание?

— ...она изо всех сил борется со своей судьбою — принести свою девственность в жертву древнему богу...

Я стояла и кипела от злости, покуда мой братец закатывался от смеха. Люди вокруг начинали на нас пялиться, но это моему брату всегда было нипочём. Я взяла его за рукав и отвела подальше от алтаря святой Анны, остановившись между мраморной колонной и вереницей людей, один за другим заходящим в исповедальню. — Сандро, перестань давиться смехом и послушай меня! Ты действительно не знал? Что кардинал Борджиа...

— Что ему нравится, как ты выглядишь? — Сандро наконец подавил последние смешки, но в его тёмных глазах плясали весёлые искорки. — Всем этим престарелым святым отцам нравилось, как ты выглядишь, sorellina! А Борджиа — похотливый старый козёл в митре[38], об этом знает весь Рим. Только не говори мне, будто ты не знаешь, как обходиться со сластолюбивым служителем церкви, если он вздумал с тобой флиртовать! Просто пронзи его своим ледяным взором, который ты довела до совершенства, тем самым, который превращает мужчин в червей. А если это не поможет, выдай одну из твоих превосходных затрещин, которая может повалить быка...

Моё исстрадавшееся сердце сжалось от величайшего облегчения. Пусть Орсино продал меня кардиналу за деньги и продвижение в карьере, но гораздо больнее было думать, что то же самое проделал и мой любимый старший брат. Но он этого не делал — й он, и вся моя семья устроили мой брак, не подозревая ни о каком подвохе. Мои отец и мать ушли к Господу, но девушка никогда не бывает одинока, если у неё есть по-настоящему любящий её старший брат. Родриго Борджиа придётся с этим считаться и моему мужу тоже.

— Сохраняй спокойствие — ведь теперь ты замужняя женщина. Неужели ты думаешь, будто какой-то раздувшийся от сознания своей важности поп может просто взять и затащить тебя в позолоченную клетку, словно какую-нибудь турецкую наложницу? — От такой мысли Сандро опять зашёлся от смеха.

«Собственно говоря, именно это он и замышляет». Но сказать это вслух я не решилась. Мой муж явно не собирался защищать мою честь с рапирой в руке, но за Сандро это наверняка не заржавеет. В общем-то, мой брат смотрел на мирские грехи снисходительно, они его даже забавляли, но от его снисходительности не останется и следа, если речь пойдёт о том, чтобы защитить его любимую младшую сестрёнку. Если из-за меня моего брата порежут на куски...

— Что ты знаешь о кардинале Борджиа, Сандро? — спросила я, оставив свои мысли при себе.

— Разумеется, только сплетни. — Взяв меня под руку, Сандро покинул своё место в очереди в исповедальню. — Все мои простительные грехи подождут, раз представился случай вдоволь посплетничать. Позволь мне проводить тебя домой.

35

Отпускаю тебе грехи (лат.).

36

Мидас — в греческой мифологии царь Фригии. Мог прикосновением обращать любой предмет в золото.

37

Андромеда — в греческой мифологии дочь эфиопского царя. Была отдана в жертву чудовищу, посланному греческим богом моря Посейдоном (в римской мифологии соответствует Нептуну), но спасена героем Персеем.

38

Митра — головной убор епископа.