Змей и жемчужина

— ЧТО ВСЁ ЭТО ЗНАЧИТ?

Я видела Джулию Фарнезе в роли Венеры Ватикана, сверкающей драгоценностями, с достоинством держащей себя среди толпы кардиналов. Я видела её с роли страстной любовницы, лежащей обнажённой в ванне, розовой, похожей на спелый персик, который так и хочется съесть. Я видела её в роли любящей матери, резвящейся со своей маленькой дочуркой; в роли друга всех и вся, всегда готовой пошутить и поболтать. Но я никогда прежде не видела её в роли охваченной ледяной яростью королевы.

Нет, больше, чем королевы. Ведь королевам придаёт надменность только их рождение, a La Bella была любима самим наместником Бога на земле.

Она передала маленькую плачущую Лауру хнычущей няньке, даже не взглянув на ту, и отбросила назад свой плащ, явив взору капитана богатое платье. Она с холодным высокомерием откинула голову назад, её золотистые волосы заблестели на солнце, точно золотая монета, а огромная жемчужина на её горле сияла, словно золотая цепь, которую надевают персоны, облечённые властью. Она устремила взор на капитана и двинулась в его сторону — смертельно оскорблённая богиня, готовая метать громы и молнии в смертного, который посмел привести её в ярость.

— Я — Джулия Фарнезе, — с ледяной надменностью произнесла она, и слова её пронзили тишину, точно ещё одна порция летающих ножей. — Вы все обо мне слышали. Я Джулия La Bella, Венера Ватикана, Христова невеста. Я — любовница Папы. Если вы хоть одним грязным пальцем коснётесь меня, моих родственников или моих слуг, то будьте уверены — вам этот палец отрежут. Затем того, кто посягнёт на нас, медленно, под его вопли разрежут на маленькие кусочки, а душа его будет целую вечность вопить в аду, лишённая Божьей благодати, когда мой Папа отлучит его от Церкви за то, что он посмел коснуться того, что он любит больше всего на свете.

— Мадам... — Французский капитан взглянул на её жемчуга, на белую грудь под ними, затем его взгляд торопливо скользнул к её знаменитым золотым волосам.

«Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы он слышал о её волосах, — начала молиться я, по-прежнему склоняясь над Бартоломео. — Пожалуйста, сделай так, чтобы он слышал о золотоволосой любовнице Папы».

Не то они разденут мадонну Джулию догола и по очереди изнасилуют её, как и всех нас.

— Мадам, — осторожно начал французский капитан, — можете ли вы доказать...

— Так вот как вы обращаетесь к даме моего ранга? — ледяным тоном перебила его она. — Видимо, у французов совсем нет манер.

Капитан торопливо снял шлем. На своём большом коне, с высоким, пышным плюмажем и громким голосом он казался огромным и внушительным, теперь же стало видно, что он немногим старше Бартоломео. — Мадам, я извиняюсь...

— Давно пора. Неужели это в обычаях французов — воевать с беззащитными женщинами? — Джулия медленно обвела гневным взглядом капитана и всех его солдат, и её ноздри затрепетали от леденящего презрения. — Эй, ты, отпусти мою сестру. А ты убери лапы от моей служанки — не могу же я обходиться без слуг. И освободите моего телохранителя.

— Мадам, он убил троих из моих...

— У него приказ самого Его Святейшества: убивать всякого, кто будет угрожать моей особе. Можете быть уверены: ваши люди уже корчатся в аду за то, что посмели меня оскорбить. — Её тонкие брови сдвинулись. — Сейчас же отойдите от него.

Солдаты отодвинулись от маленького телохранителя мадонны Джулии ещё до того, как капитан выкрикнул приказ. Моё сердце сжалось, когда я увидела на земле неподвижную фигуру Леонелло, скорчившегося в тщетном усилии прикрыть лицо и живот. Я увидела, как под ним растекается алая лужа крови, и моё сердце сжалось опять, но тут я заметила, как его сломанные пальцы дёрнулись. Как бы то ни было, он, по крайней мере, жив.

— Карм едина, — ошалело прошептал Бартоломео...

— Тсс, — прошипела я.

Джулия осмотрела недвижную фигуру своего телохранителя, но взгляд её нисколько не изменился. Она только отдёрнула свой подол подальше от его скрюченного тела и снова посмотрела на французского капитана.

— Поскольку вы вывели из строя моего телохранителя и моих охранников, я требую другого эскорта, — объявила она. — Полагаю, придётся обойтись этими неотёсанными мужланами, которых вы называете солдатами.

— Мадам Фарнезе, — начал было капитан.

Джулия не удостоила его вниманием, она вынула из-за пояса пару вышитых перчаток и начала медленно, палец за пальцем их натягивать.

— Поскольку вы испортили мою карету, мне понадобится лошадь. — Она кивнула в сторону серого мерина капитана. — Эта подойдёт.

Я услышала, как солдат, вытащивший меня из повозки, шепнул другому:

— Это шлюха Папы?

— Она держится так, будто её защищает сам Господь Бог, — проворчал другой, однако, когда в него упёрся взгляд Джулии, он тут же опустил глаза. Она посмотрела на него, как на вошь, затем перевела взгляд на меня. Мне показалось, что я увидела в её глазах облегчение — или это был страх? Как бы то ни было, её холодная надменность ни разу не дала трещины, пока она одного за другим находила взглядом своих слуг. Французский капитан попытался было что-то сказать, но она тут же перебила его с тем же царственным высокомерием, с каким Папа затыкал рот своим пытающимся возражать ему кардиналам.

— Вы все можете занять свои места, — молвила она, махнув рукой всем нам: от служанок и немногих выживших стражников до своей перепуганной сестры и неподвижно застывшей свекрови. — Никто вас не тронет. Мы теперь все гости короля Франции, а мы все знаем, что французы не воюют с женщинами. — Она повернулась к капитану, подняла бровь и пристально смотрела на него, покуда он не покраснел до ушей и кубарем не скатился со своего коня. Она продолжала пристально смотреть на него, покуда он не наклонился и не сложил ладони, чтобы помочь ей сесть в седло. — И немедля сделайте носилки для моего телохранителя и позовите хирурга или врача, если он у вас есть. Я желаю, чтобы его повреждения осмотрели и забинтовали. Я полагаю, вы отвезёте нас к вашему генералу? — с холодным равнодушием спросила она, поправляя юбки. — Если меня взяли в плен, то, по крайней мере, я должна попасть в плен к человеку соответствующего высокого ранга. Будьте уверены, capitano[114], я расскажу ему о вашем поведении в этом деле.

— Мадам...

— Пошлите людей вперёд и велите распорядиться, чтобы меня ожидали соответствующие удобства. После такого тяжёлого путешествия мне понадобится ванна с розовою водой и хороший обед. И никаких помоев, которые вы, французы, называете вином, — я пью только сладкие белые вина из Ишии. Проследите, чтобы генералу обо всём этом доложили.

По-прежнему пребывая в замешательстве, капитан повернулся и начал по-французски отдавать приказания своим людям. Они начали приходить в себя, собрали своих погибших и наших. Мадонна Адриана взяла Лауру на руки и начала её успокаивать, потом направилась к повозке, где ехали служанки, поскольку карета сейчас была бесполезна. Солдат, который ещё недавно тащил в сторону сестру мадонны Джулии, выглядел довольно смущённым и помог ей залезть в повозку после мадонны Адрианы, улыбаясь при этом примирительной улыбкой. Леонелло по-прежнему лежал неподвижно, сжавшийся в комок. Пантесилея осторожно распрямила его члены, пока двое солдат из подручных средств сооружали носилки. Папская наложница тронула шпорами свою лошадь и, не глядя по сторонам, поехала вперёд.

— Вставай, — пробормотала я, обращаясь к Бартоломео и таща вверх его руку. — Вставай и смотри мне, ни одного косого взгляда в сторону этих проклятых французских солдат.

— Что? — Он огляделся, всё ещё ошалелый от удара, который выбросил его из повозки.

К завтрашнему дню у него на щеке и скуле будет синяк под стать моему собственному. «По крайней мере, оно у нас есть, это завтра», — подумала я.

— Что случилось? — заплетающимся языком проговорил мой подмастерье.

— Мы попали в плен к французскому войску, — мрачно ответила я, помогая ему влезть обратно в повозку. — А хорошая новость состоит в том, что нас не убили. Если не ошибаюсь, La Bella только что нам всем спасла жизнь.

114

Капитан (ит.).