Казна Империи

– А-атставить! Э-тта какой же вы пример подаёте этим отщепенцам и прочим врагам народа нарушением уставов по форме одежды, мать вас в такое-то ядрище! На вас смотрят угнетённые пролетарии всего мира, а вы форму одежды нарушать? – выдал он замысловато.

Потянувшиеся к пуговицам руки в одно мгновение оказались вытянутыми по швам, хотя сидя на банках этого сделать практически невозможно.

Мы едва сдерживали смех, а я подумал, что пролетарии всего мира только и думают, как бы подловить нас голышом и на этой почве разочароваться в наших идеях.

– Попомни моё слово, эта сволота ещё и до генерала дослужится, – шепнул мне в затылок Рваный.

– Не, – скривил я губы. – Он ещё с нашим братом на одних нарах насидится.

– Не скажи… – сделал попытку вступить в дискуссию Рваный, но на полуслове остановился.

Щусь с подозрением вглядывался в чересчур серьёзные лица контингента. Но чрезмерно выпученные от натуги глаза смотрели куда угодно, но только не в сторону старшего лейтенанта. Мне же подумалось, что не зря для выполнения этого деликатного задания начальник зоны выбрал именно такого дуболома. По сути Щусь являлся таким же расходным материалом, как и мы, его дальнейшая судьба рисовалась мне мрачными красками.

Ещё когда мы стояли на слиянии Сия и Серебряной, я случайно услышал, как Щусь и Коларов говорили о совместном маршруте. К вечеру мы должны были дойти до Олготской бухты, там находился недавно организованный склад продовольствия и различных материалов для изыскателей и будущих строителей железной дороги. На этой базе получим всё необходимое и тронемся дальше к стойбищу Джуен, а партия Коларова через реку Харпи выйдет на реку Сельгон. Мы же с каким-то особо секретным заданием отправимся по реке Сюмнюр. Получалось, что до Джуена мы будем идти вместе, а дальше каждый пойдёт своим путём.

«Да это же Ванькина Деревня!» – чуть не воскликнул я, когда уже в сумерках мы подходили к продовольственной базе. Но вовремя прикусил язык. Мои знания о будущей топонимике здешних мест никому не нужны, а вот подозрений добавят. В моё время, или чуть раньше, эта небольшая деревушка самоназовётся Ванькиной. Интереснее для меня было то, что на первом от неё мысу в 1860 году мы высадили молодых мангренов. Что с ними стало, есть ли кто живой из их потомков? Ведь помнится, в честь меня они должны были наречь своего первенца.

На этом месте своих воспоминаний я задумался. А на самом деле – в честь меня или Михаила Манычева? А может быть, Степана Кольцо или младшего лейтенанта Громова? Да, брат, как-никак четвёртую жизнь живёшь. Да и Бог с ним! – не стал я ломать голову дальше, тем более что очень хотелось покушать, а если говорить начистоту, то от души пожрать и уложить на траве уставшее тело. В конце концов, как говаривал незабвенный Сруль Исаевич Заерман, человека судят не по имени, а по поступкам.

Баркас ткнулся в берег, и раздался «добрый и успевший всем полюбиться» голос старшего лейтенанта: «С вещами на выход и приготовиться к приёму пищи», чему все несказанно обрадовались и весело загомонили.

Утром неожиданно поднялся ветер. Мы находились между двумя первыми на нашем пути мысами. Скажу честно, что совсем недавно я помнил их названия, но из-за их труднопроизносимости совсем забыл. Но дело не в том. Мы неосмотрительно далеко отошли от берега. Озеро Болонь, кроме того что оно большое, славится своими мелкими глубинами. Два, два с половиной метра – это тот самый максимум, на что оно способно. Поэтому когда раздувается ветер, то он с лёгкостью поднимает со дна воду и подбрасывает её вверх. По озеру начинают гулять волны такой величины, что Амур-батюшка просто обзавидуется. Бывает такое, что за одну ночь или день ветер перегоняет всю воду из одного конца озера в другой.

Мой товарищ по деревенской юности Еремчук Толя рассказывал, как он сам попал в такую передрягу. «Дело было в осеннюю кетовую путину. Приехали мы вечером на озеро, выплыли в харпинские разливы. Уже к ночи поставили сети и привязались к колу, который вбили рядом с ними. Покушали и спокойно легли спать. Часам к двенадцати ночи стало дождить и потянуло ветерком. Мы укрылись брезентом и уснули. Когда проснулись, то обалдели – лодка стоит по щиколотки в воде, а сетки, полные рыбы, лежат растянутые по песку. Трое суток мы тянули лодку по илу и траве к Джуену. Продуктов-то мы брали на одну ночь и ещё вечером почти всё съели. Оставался хлеб, сахар и красная икра, которую мы выпороли из самок. Рыбу пришлось бросить, мы и так-то пустую лодку с трудом тянули. Вы ели когда-нибудь красную икру с сахаром и хлебом? А я ел и никому бы не советовал. Думали, что сдохнем, но дошли и лодку притащили».

Вот такая история. Поэтому, едва потянуло ветерком, я обратился к Щусю:

– Гражданин начальник, к берегу бы надо, шторм будет.

Лучше бы не говорил… Старлей бросил на меня высокомерный взгляд и отвернулся в сторону.

– Однако Андрюха дело говорит, – поддержал меня проводник Федя. – Подя сильно гневайся станет, тикай однако надо.

И тут мы увидели, как баркасы коларовской партии дружно развернулись к берегу и рванули вперёд. Дело в том, что шли они к берегу ближе и успевали, а мы шли гораздо мористей и наш успех стоял под вопросом.

– Что рты раззявили, мать вашу разэтак! – неожиданно взъярился Щусь. – Греби к берегу!

Мы навалились на вёсла. Но гружёный баркас – это не лодка под мотором и манёврам не обучен. В общем, мы не успели. Прихватило нас где-то на середине пути. Ветер не засвистел, а взвыл. Волны и брызги вмиг остудили наши вспотевшие спины. Мои попутчики были явно не мореходы и в нахимовских училищах не учились, они еле-еле удерживали баркас. Наш второй баркас сделал тот же самый манёвр гораздо позднее нас и поэтому безнадёжно отстал.

– Против волны держите! – не выдержал я. – Иначе смерть!

И я был прав. Когда поднимаются волны, то на такой глубине в промежутке между ними дно практически оголяется. И если тяжеленный баркас, стоящий вдоль волны, швырнёт в эту ямину, то всем обеспечено сотрясение головного мозга с последующим переселением на небеса, потому что сверху вас накроет набегающей волной. Тут не до любезностей.

– Что делать, что делать? – испуганно крестился один из конвойных.

– Сапоги снимай, придурок! – наконец-то я мог отыграться на недавних своих гонителях.

– Это ещё зачем? – тупо уставился он на меня.

– Если повезёт, до берега живым доплывёшь, – уже куражился я, потому что видел, что баркас прочно занял своё место поперёк волны.

Хотя риск оставался, но я уже понимал, что появились варианты выхода из ситуации и нам благосклонно улыбнулось фифти-фифти. Оглянувшись на второй баркас, я присвистнул. Горе-мореходы так и не смогли справиться с неповоротливой посудиной, и сейчас её швыряло не приведи Господь как.

– Что же вы делаете, черти! – закричал я что было мочи. – Поперёк волны ставьте!

Но мои слова почти потонули в рёве ветра и рокоте волн. Экипаж плавучего титаника под названием «Баркас» поглядывал на меня с уважением и, не побоюсь этого слова, даже с любовью и беспрекословно выполнял все команды новоявленного капитана.

Через час, стоивший нам напряжённых нервов и упорной борьбы, наш титаник причалил к берегу, избежав трагедии легендарного собрата. Только на берегу я вспомнил про нанайца Федю. Почему его не было ни слышно, ни видно во время нашей схватки со стихией? Огляделся. Федя сидел в сторонке и дымил своей самокруткой, отрешённо поглядывая на макушки деревьев.

«Тьфу ты, чёрт узкоглазый! – выругался я про себя, – Хоть окрестил тебя поп Фёдором, но так и остался ты подданным своего нанайского бога Поди. А как учит ваша вера? Если Подя хочет что-то, то отказывать ему в этом не надо, даже если это «что-то» твоя жизнь».

Под утро на свет нашего костра набрели оставшиеся в живых охранник без оружия и двое заключённых. О судьбе ещё одного охранника и троих зэков они ничего не знали.

«Дух-хранитель невиданных сокровищ начинает собирать кровавый урожай», – передёрнуло меня от нехороших предчувствий.