Сомнений больше нет

– Вот когда ты сможешь блеснуть своим красноречием, Ригель, – продолжал он. – Когда они подпалят твою эсеэсовскую шкуру.

– Как ты смеешь, старая крыса! – вскочил со своего места белобрысый парнишка из Гитлерюгенда. – А ну встать, когда разговариваешь с гауптштурмфюрером!

– Заткнись, молокосос, – спокойно сказал раненый. – Нет, больше никаких, гаупт-штурм-фюреров! Всё! Кончились!

Фридрих, забившись в угол, молча наблюдал за этой сценой, набив за щеку хлеба с салом. Затихли и остальные бандиты. Напрягся только Маркус, и положил на колени автомат. Один из фашистов, тщедушный, по виду туберкулёзник, вдруг хрипло рассмеялся.

– А, что ты, Йоганн? – обернулся к нему раненый, прекратив бинтовать руку. – Чего ржешь? Твоя шкура ничуть не дороже моей! На месте русских я за нее не дал бы и пфеннига!

– Копейки! – поправил его, закашлявшись, туберкулезник.

– Что-о-о? – не понял раненый.

– Я говорю, что теперь пришла пора считать на рубли и копейки.

– Всем вам одна цена – дерьмо! – подвел итог раненый. – Не сегодня – завтра, нас всех переловят, как зайцев.

Ригель медленно поднялся со своего места и подошел к нему.

– Ты действительно серьезно ранен? Давай, я посмотрю.

– А-а, иди ты в задницу!!!

Раненый отмахнулся и продолжил бинтовать руку серой тряпицей.

– Камрады, неужели пережив эту поганую войну вы хотите сдохнуть в этой грязной, вонючей яме, – продолжал вещать он. – Ради чего? Завтра, быть может, нас всех расстреляют. Хватит слушать этого спятившего наци! Каждый в этой ситуации выплывает сам. Мы еще можем сдаться. Да, нас будут допрашивать. Но мы можем плести русским любую чушь. Можем сказать, что всегда сочувствовали коммунистам и пошли в диверсионный отряд только для того, чтобы при случае перейти на сторону русских. А скрывались только потому, что боялись наказания. Но эта жизнь в норах – хуже любого наказания. Да, это не самая лучшая уловка. Можете поверить мне на слово, русских мы не проведем. Они уже давно не верят в пролетарский интернационализм немцев и готовы растерзать любого, кто им кажется «истинным фашистом». Впереди – самое лучшее – сибирские лагеря, но скорее всего – пуля в затылок у стены первого попавшегося сарая. Но все-таки у нас есть шанс выжить. Выжить! Понимаете?!

Все это время Ригель стоял рядом с ним, прислушиваясь к тому, что говорит раненый. Ригель даже слегка подался вперед, якобы заинтересованный монологом, оперся одной рукой на колено, а второй незаметно потянул из ножен холодный белый клинок. На последней фразе раненого, Ригель точным ударом вонзил нож ему под нижнюю челюсть. Раненый захрипел, захлебываясь собственной кровью. А Ригель спокойно пронаблюдал за его кончиной, медленно вытер лезвие ножа о штаны и взяв у Фрица кусок сала, начал готовить себе завтрак. Труп медленно завалился на бок.

– Выбросьте эту скотину подальше от лагеря и как следует замаскируйте, – сказал Ригель, поедая сало.

Двое бандитов и Маркус поспешно вытащили труп из бункера. Все остальные молчали. Фридрих продолжал жевать.

– Мальчик мой, сходи в город, купи что-нибудь пожрать, – Ригель кинул пачку советских денег белобрысому пареньку.

Личный счет капитана Ямпольского

Солнечные зайчики отражались от стекол аптеки и плясали на белой стене комендатуры. Капитан Ямпольский прошел мимо часового в темный и прохладный коридор. В кабинете комендант Артузов посмотрел на вошедшего мутным взором.

– Сволочи, мать иху ети! – капитан бросил на стол пыльную фуражку. – Теперь нападение на фельдъегеря. Это черт знает что такое! Такое ощущение, что у этого Ригеля везде свои глаза и уши. Мы его в одном месте стережем, а он появляется там, где его совсем не ждут.

Ямпольский рухнул на венский стул, витые ножки которого слегка подкосились.

– Работать надо лучше, капитан, – усмехнулся комендант Артузов. – Носишься, как бешенная собака по округе, а «вервольфы» у тебя под носом фельдъегерей бьють!

– Я этого гада, Ригеля, из-под земли достану. Сколько он моей крови за два года выпил, падаль.

– Война давно закончилась, а у нас тут каждую неделю, то убийство, то взрыв, то поджег, – покачал головой комендант. – С севера литовские бандиты лезут, с юга – польская Армия Крайова, будь она неладна. Не область, а проходной двор. Шляется всякая нечисть. А нам ее, капитан, извести надо во что бы то ни стало! С меня и так каждый день стружку снимают. Ну, есть у тебя мысли, как этого Ригеля изловить или нет?

Ямпольский закурил. Жадно глотнул дыма и закашлялся.

– Банда у него небольшая, человек двадцать. Мобильная. А местность, сами знаете какая – леса, болота. Бункеров немцы понатыкали на каждом метре, да и старых построек уйма. То же взять поместье Эйлау, там в этих подземельях черт ногу сломит. Ригель волк хитрый, разбил банду на четыре группы, после дела нырнули каждый в свою нору и ищи-свищи.

– А тебе голова на что? – возразил комендант. – Чтобы фуражку носить? Думай, соображай.

– Я себе уже все мозги сломал, – покачал головой Ямпольский. – Как призрак, раз – и нет его.

– Используй местную агентуру.

– Это тебе не Белоруссия и не Польша, тут на них где сядешь, там и слезешь. Каждый второй – фашист недобитый. Это у Ригеля, тут на каждом углу агентура.

– А почему? Потому что боятся они его, а должны – тебя бояться! Усекаешь, капитан?

– Ничего скоро всю эту немчуру отсюда выселят, полегче будет. Тогда уж…

– Ага! – взбеленился комендант. – Тогда? А пока пусть Ригель ужас нагоняет. Пусть «вервольфы» людей режут по ночам. Да? Два года. Два года, Ямпольский как война кончилась, а у нас тут такое творится! Сиди в засаде, живи в лесу, но гадов этих мне достань.

– У меня с этим Ригелем свой счет, – зло сказал Ямпольский.

– Вот, – подытожил комендант. – Раз так, тебе и карты в руки. Всё, свободен.

Ямпольский надвинул на лоб фуражку, подошел к двери, но тут комендант его окликнул.

– Стой. О каждом, слышишь меня, Ямпольский, о каждом своем шаге и даже намерении, докладывать лично мне. Понял меня? В любое время дня и ночи.

Расставляя знаки препинания, комендант глухо ударял кулаком по столу, так что фарфоровый олень на красном сукне слегка потряхивал рогами.

– Так точно, товарищ майор.

Ямпольский козырнул и вышел. Комендант Артузов повернулся к окну, удостоверился, что капитан миновал пыльный двор и запрыгнул в кабину «Студебеккера». Тогда комендант, не вставая со стула, достал из сейфа бутылку водки, наполнил стакан и немедленно выпил.

– Вот ведь жизнь собачья, – сказал он, крякнув, и тряхнул вихрастой головой.

***

Вечером в своей комнатушке господин Базель, он же штандартенфюрер СС Отто Герц, инструктировал лже-топографа Яна Горака. По уже сложившей традиции, прежде чем начать разговор, который не предназначался для посторонних ушей, толстяк Базель осторожно подошел к двери, прислушался, и запер ее на ключ. По каменным стенам ползли длинные тени. Комната была освещена только неверным светом восковых свечей. В их трепещущем пламени бледное лицо Базеля казалось поистине инфернальным. Заостренные уши на лысом черепе делали его еще более похожим на Носферату.

– Сейчас не 45-й год, – начал издалека Базель. – С тех пор многое изменилось, Пауль. Европа снова готовится дать отпор восточным варварам. Из пепла войны возникает новый мир. И Германия вновь может занять в нем положенное ей место. Немецкие политики уже ищут новую опору на Западе. Наши цели не изменились – дать отпор коммунистической заразе и расширить наше жизненное пространство. Вторая цель, по-видимому, не найдет полного понимания у держав-победительниц. Однако общие интересы западного мира, которые обязательно возникнут под давлением обстоятельств, приведут к тому, что оборонять Европу без немцев будет невозможно. И это наш единственный шанс, снова оказаться в строю.