Империя в огне

– Вставай, брат, надо к встрече готовиться, – дёрнул меня за руку куин.

– Что думаешь делать? – спросил я беспомощно, я-то ведь уже давно приготовился умирать и поэтому планов на будущее не строил.

А какие можно строить планы против такой машины, как Великая Монгольская империя?

– Я ещё вчера обозик кое с какими продуктами и барахлом в одно потаённое место отправил, там и пересидим, если с ханом полюбовно не поладим, – обрубил последние концы Диландай.

– А как в десятке?

– Здоровяк Угудай за нас, а остальные как получится, хотя понимают, что в случае чего хребты сломают всем. Все ведь видели, как вы тут миловались.

– Да мы тихо…

– Глупее влюблённых только куропатка, – покачал головой Диландай. – Ну, поспешим на встречу с повелителем.

Через несколько томительных минут лагерь заполнился гортанными криками, ржанием и топотом лошадей, звоном металла и повелительным рыком самого хана. Наступало время платить по счетам. Два десятка ханских кешиктенов быстренько окружили лагерь и крупами лошадей стали теснить всех на середину.

– Ну, здравствуй, Джучи, – ухмыльнулся мне вечно полупьяный хан. – Ждал я тебя, ждал, а ты всё не едешь и не едешь. Дай, думаю, навстречу поеду, может, дела какие важные тебя задержали, подсоблю если что.

– И тебе не хворать, великий хан. Дела у нас такие, что сами с ними справляемся, да ещё и на другое силы остаются, – ответил я спокойно.

От моего двусмысленного ответа желваки на скулах хана стали жёсткими, а глаза налились сталью.

– Ну, покажи мне принцессу-красавицу, воин, – сглотнув вставший поперёк горла комок, перешёл к главному хан. – Так ли она хороша, как об этом говорят?

– Приведите принцессу, – обратился я к Угудаю.

– Действительно хороша! – закатил от удовольствия глаза Угэдэй, когда Луиза мелкими шажками выплыла в центр круга. – Как звать тебя, прекрасная хатум?

– Луиза.

– ?..

В этом месте опешил даже я, не говоря о своей любимой. Она-то и испугалась больше всех. Чрезмерное волнение сослужило ей плохую службу, и психика дала сбой.

– Хорошая шутка, принцесса! – ухмыльнулся хан, вплотную подъезжая к девушке. – Я тоже люблю пошутить, – зловещим тоном произнёс он, приподнимая подбородок Луизы камчой. – Жаль, что такую красоту придётся отдать Великому Небу.

– Как, убить? – выдал я сам себя.

– А ты разве не слышал приказа моего покойного отца, что всех представителей рода Ваньяней, невзирая на пол и возраст, до седьмого колена предать смерти. А приказы моего батюшки исполняются беспрекословно. За этим лично следит всевидящее око мой старший брат Чаготай.

– Она не умрёт, – сказал я так спокойно, что у хана левая бровь поползла за ухо.

– Скажи мне, новоиспечённый десятник, так же хороша она в постели, как и обликом своим прекрасным? – остро сверкнул протрезвевшим взглядом Угэдэй.

– То дело личное, но ты об никогда этом не узнаешь, великий хан, – пошёл я на рога, а чего терять?

– Смел! – притворно восхитился хан. – Ай как смел! А не говорил ли я тебе, что возлежать надо с равными себе по крови, пёс?

– Насчёт пса, это не по адресу, – также невозмутимо ответил я. – Это не моя прабабушка спуталась с рыжим псом и наплодила от него ублюдков. А насчёт того, с кем спать, то тут вообще чёрт знает что получается. Это ты должен возлежать с дочерью пастуха, ведь не так давно и твой отец пас баранов. Во всём ты не прав, хан.

Хан не потому так долго давал мне говорить, что ему нравились мои речи, просто он поперхнулся молочной водкой, и, пока верные нукеры хлопали его по спине, я вольготно расположился на броневике и высказал всё, что думал. Сделал я это не потому, что я такой смелый и мне надоело жить. Нет, я просто реально знал, что на этот раз моя жизнь не стоит и ломаного гроша. А умирать с трясущимися поджилками как-то не хотелось.

– Что бы ты ни говорил, я хан, а ты раб. И сейчас меня будет ублажать эта принцесса, а тебя мои нукеры. И всё это время вы будете смотреть друг другу в глаза и наслаждаться. Весело я придумал, раб? Ты смело говорил, молодец, но за всё надо платить. И самая дорогая плата – это плата за право говорить и делать то, что хочешь. У меня это право есть по рождению, у тебя нет.

– Усынови меня, хан, – вспомнил я утренний сон. – Так хочется делать то, что хочется.

– Чжурчжэньскую подстилку на середину, раба раздеть и поставить как положено. Пусть познакомится с прелестями однополой любви, – резко выкрикнул Угэдэй, перекидывая ногу через седло. – Я буду иметь тебя как последнюю продажную девку, и ты навсегда забудешь, что когда-то была принцессой. А спасибо скажи этому вору, который посмел покуситься на добро хозяина.

Ой! Лучше бы он этого не говорил. Но, с другой стороны, он же не виноват, что не всё обо мне знал. Но мне кажется, что если бы он даже знал, то наверняка, из природной своей вредности и вседозволенности, стал бы обзывать Луизу нехорошими словами. Ну что можно ожидать от пастуха тринадцатого века? Даже непонятно, какой кровью они всё кичатся? С примесью бараньего навоза, что ли? До чего же мне всё это надоело! Я считаю, что жизнеспособность и интеллигентность любого общества и индивидуума определяется его отношением к женщине.

Я даже не обиделся на него за то, что он перед смертью хотел сделать из меня девочку, а обиделся я за то, что он так нехорошо отозвался о Луизе. Когда при мне о ней говорят нехорошие слова, мне становится неприятно. Пусть она не настоящая принцесса, но графская кровь-то в ней всё равно течёт. Ей-богу, мне прямо стыдно стало. Я-то мужчина и худо-бедно за себя постою, а она девушка, ей каково?

Поэтому я не стал ждать, когда хан снимет свои поддёвки и начнёт приводить угрозы в действие, а взял охранявших меня нукеров за шиворот и легонько стукнул их лбами. Хотел-то легонько, но был злой и перестарался или лбы у них оказались слишком слабыми. В общем, черепа с неприятным звуком треснули, а я крутанул уже мёртвыми телами вокруг себя. Кешиктены разлетелись в разные стороны, словно разноцветные матрёшки. А в моих руках уже сверкали лезвия двух клинков.

Охрана Угэдэя ребята тоже не простые, поэтому ко мне со всех сторон уже летели дротики и стрелы. Совершая немыслимые кульбиты, я как смерч пронёсся вокруг площади. Мои люди подстраховывали меня, но я работал в ускоренном режиме, а они нет. Мои небесные покровители в очередной раз спасали меня от смерти. Я видел всё: и распахнутые в удивлении глаза, и медленно летящие стрелы, и брызжущую во все стороны кровь. Я был везде и нигде. У ребят против меня просто не было шансов. И вот я стою против выпучившего глаза хана.

– Как ты думаешь, хан, в чём величие человека? – задал я риторический вопрос.

– Ты не посмеешь меня убить. А на твой никчёмный вопрос уже давно ответил мой великий отец Чингисхан.

Он говорил: истинное величие и высшее наслаждение человека в победе над своим врагом; в лишении его всех преимуществ; в стонах, рыданиях и слёзах любящих его; в обладании его женой и дочерьми.

– Незатейливо, – кивнул я, не ожидая услышать ничего иного. – А почему ты уверен, что я тебя не трону? Ведь ты хотел убить меня, почему бы мне не убить тебя? Этих смог, а ты чем лучше? – кивнул я в сторону мёртвых нукеров.

– Я хан! – расправил он плечи.

– А я Вася Селипёрздров. И что?

– Не понял? – вытаращил глаза Угэдэй.

– Ты думаешь, что твоё величие в огромных стадах баранов и сотнях тысяч напуганных тобой людей? – скептически спросил я хана. – Как бы ты ни кичился своей исключительностью, ты как был бараньим пастухом, так им и остался.

– Ты пользуешься тем, что вас больше и можешь говорить мне гадости, – буркнул Угэдэй.

– Я говорил тебе то же самое, когда за твоей спиной стояло два десятка бойцов, и, поверь мне, не испугался бы тысячи. По-настоящему велик только твой отец Тэ- мучжин. Земля ещё не рожала таких людей, да и не родит после. Он в одиночку из какого-то никчёмного народа козлопасов силой своего ума и воли создал империю, которая продолжала существовать после его смерти. А ты никто, ты винтик в созданной им машине. И хоть через два года ты станешь Великим ханом всех монголов, а через двенадцать сдохнешь от пьянок, воистину великим ты не станешь. Никто и не заметит твоей смерти, а наоборот, на твоих костях твои же наследники перегрызутся как настоящие дети рыжего пса. Так что живи, чмо. На первый раз я прощаю тебе оскорбление моей женщины. И не потому, что ты хан с навозом вместо крови, а потому, что ты два раза не позволил меня убить, а я приучен отдавать свои долги. Теперь мы квиты.