Страница 9 из 23
Нашим четвертым шагом должно стать указание на то, что многие свойства элементарных частиц, участвующих в сильном взаимодействии, описываются бета-функцией Эйлера – это открытие в мире «Рассвета» положило начало теории струн, впоследствии принявшей многомерный характер. Но на данный момент у нас пока недостаточно как теоретических, так и экспериментальных данных для этого. Все же я полагаю, что вскоре, в пределах нескольких лет, мы получим их и сможем создать условия для возникновения теории струн намного раньше 1968 года (как в мире «Рассвета»). Кроме того, в том же 1954 году нами было принято решение о публикации гипотезы о кварках – субчастицах с дробным электрическим зарядом, которые являются составными частями всех «элементарных» частиц классов барионы и мезоны. И хотя эта гипотеза пока не принята большей частью мирового ученого сообщества, на ее основе были предсказаны некоторые новые элементарные частицы, которые, как мы уверены, в скором будущем должны быть обнаружены. Подтверждение существования кварков также внесет свою лепту в ускорение развития физики элементарных частиц.
Наконец, в настоящее время вполне возможно выдвинуть гипотезу процесса, названного в будущем инфляцией, при зарождении Вселенной – но пока лишь в форме предположения. Подтвердить ее мы не можем, пока не будут проведены многие серьезные исследования в области элементарных частиц, и едва ли сейчас она будет принята всерьез современной наукой, но все же может помочь обратить внимание и на эту область исследований.
Иван Антонович Ефремов. Писатель-фантаст, а еще член-корреспондент АН СССР, профессор, зав. отделом Палеонтологического Института АН СССР. Москва, февраль 1955.
В руках только что вышедший номер журнала «Техника-молодежи», первый за этот год. На обложке женское лицо на фоне звезд. Как иллюстрация к его роману, начавшему публиковаться с этого номера. «Туманность Андромеды» – название то же. Вот только в иной истории это было ровно двумя годами позже. Тот же журнал, и даже рисунок на обложке похож – но дата была, январь пятьдесят седьмого, два года тому вперед.
Жизнь оказалась сильнее любой фантастики. В будущее заглянуть не в воображении, а реально – узнать, каким оно будет… или могло бы быть? Поскольку советская наука (те, кто были в Тайну посвящены) к выводу пришла, что этот мир «параллельный» тому, отделился от него в точке ветвления, 4 июля 1942 года, с момента попадания сюда подводной лодки «Воронеж» – и теперь будущее этой исторической реальности никак не предопределено, а полностью в наших руках. Или все-таки предопределено – ведь закономерности общественного развития, тенденции, действующие там, они никуда не делись, и здесь так же проявятся? Но «кто предупрежден, тот вооружен» – и вот, уже «орден Рассвета», кому по факту принадлежит власть в СССР, готов сделать все, чтобы избежать «перестройки» и предательства Горбачева.
Как Иван Антонович относился к Сталину? В молодости он и впрямь был убежден, что товарищ Сталин – самый достойный человек, раз Коммунистическая Партия избрала его своим Генеральным Секретарем! Затем, став старше, Ефремов изменил мнение, на что было три причины.
Во-первых, сам чуждый всякому тщеславию, он не мог одобрить принимающие все большие масштабы славословия «Вождю». Во-вторых, как ему казалось, одновременно с развитием этого «культа личности» Сталин забирал все больше власти в свои руки, становясь никому не подотчетным единоличным правителем, что в его глазах было явлением чуждым коммунизму и даже контрреволюционным. И в-третьих, конечно, были таинственные аресты второй половины тридцатых годов. Тогда они коснулись некоторых достаточно близких Ивану Антоновичу людей – были арестованы отец его первой жены Ксении Николай Свитальский, руководитель первой его палеонтологической экспедиции Михаил Баярунас (оба, как выяснилось уже после войны – по ложным обвинениям и наветам), сын Анны Ахматовой Лев Гумилев, правда, через два года освобожденый – Ефремов тогда, когда все боялись связываться с вернувшимся из заключения молодым человеком, помог ему найти работу. И если в 1936 году Ефремов написал письмо Сталину, прося предоставить Палеонтологическому Институту помещения в Москве (тогда Иосиф Виссарионыч в обход всей бюрократии удовлетворил просьбу, и для музея выделили одно пустующее здание), то в 1939, когда вновь назрела необходимость в помещениях (ПИН все еще занимал лишь четверть той площади, которая была необходима для расположения всех его коллекций), новое адресованное Генеральному Секретарю партии письмо с мольбой о помощи – так и осталось не отправленным. Посовещавшись, Ефремов и Орлов решили не рисковать – мало ли как отреагирует «кто-то там, наверху» на недовольство сотудников ПИНа существующим положением и бездействием Академии Наук? Но, тем не менее, несмотря на все это, Ефремов отчетливо видел, что советское общество продолжает двигаться вперед, к далекому коммунизму. «Сталинская контрреволюция», как он счел, не могла этому помешать.
Потом началась война, и тут уже Иван Антонович перестал возражать против излишней концентрации власти в руках одного правителя – сам готовый ради победы и спасения страны пожертвовать всем, он отлично понимал необходимость твердой власти – пусть даже в руках не самого, с его точки зрения, верного коммуниста. А вот после войны… Тогда, к удивлению Ефремова Сталин резко сменил политику – был взят курс на одобрение конструктивной критики, возвращались из лагерей и реабилитировались невинно осужденные, даже тех самых славословий, как будто, стало поменьше. Что же произошло с Генеральным Секретарем Партии? Урок войны его изменил, что он решил вернуться на истинно коммунистический путь? Но все же настороженность в отношении к Сталину у него оставалась – до момента приглашения на ту самую судьбоносную встречу.
Тогда Ефремов узнал не только о прибытии потомков из будущего. Ему стало ясным и многое о неизвестной рядовым гражданам политической подоплеке событий тридцатых годов, о тайной борьбе внутри Партии, отражением которой, к несчастью, стали и массовые аресты среди народа, о стремлении Сталина сохранить и спасти Советское государство. А еще, ему впервые довелось лично беседовать с Вождем, причем в «полуофициальной» обстановке.
– Не было выхода другого, а вы и решили – «контрреволюция», – мрачно произнес тогда Иосиф Виссарионыч. Он, конечно, знал о мнении Ефремова насчет себя – еще бы не знать, прочитав всю биографию писателя. – А славословия… Думаете, я сам их люблю?.. Впрочем, не скрою, и я лично в другой, истории после войны наделал ошибок. Теперь это не повторится. Вот лучше подумайте, что произошло в те шестидесятые годы. Под слова о возвращении к настоящему коммунизму насадили среди граждан мещанство и потребительство!
И это было правдой, как выяснил Ефремов, почитав кое-что из «попаданческих» книг и документов, в том числе и свою собственную биографию – большое беспокойство о будущем сквозило в его же словах, написанных и сказанных под конец жизни, куда большее, чем то, что он чувствовал даже в тридцатые годы. Что-то произошло со всем советским обществом, что стремление к коммунизму переродилось в обывательскую жажду повышению материального благополучия, которое можно повышать бесконечно и так никогда и не удовлетвориться достигнутым. Ведь разве можно удовлетворить бесконечно растущие материальные потребности, как наивно обещал этот Хрущев?!
А товарищ Сталин (да, как теперь стало ясно, именно товарищ!) – искренне хотел и пытался открыть советскому народу путь именно к настоящему коммунизму. И ведь реально было, «принял страну с сохой, оставил с атомной бомбой» – а теперь похоже, выйдет, еще и с космическими ракетами. И был абсолютно прав, говоря, что «мы должны успеть пробежать двухсотлетний путь за двадцать лет», иначе нас раздавят. Что было бы, если СССР в 1941 году не успел бы далеко уйти от того, чем был в конце двадцатых – до пятилеток, индустриализации, колхозов? Да, были перегибы – но надо было рвать вперед, не считаясь ни с чем, и не имея послезнания. Характерно что сейчас, после войны и Победы, народ в массе думает так же – «значит, Вождь уже тогда знал, и правильно гайки закручивал, зато когда Гитлер напал, мы были готовы».