Страница 50 из 73
Для меня это откровение звучало ужасно. В жизни мало существует вещей более утомительных, чем человек, который не выполняет свой долг. И хотя я искренне ценила оптимистический настрой, мужчина, играющий в крокодилов и дома на деревьях вместо того, чтобы обеспечить себе постоянную работу, получил бы хороший пинок под зад, если бы я была его женой.
Я заставила себя поощрительно улыбнуться.
— Как изобретательно.
— Точно, — подтвердил Каспиан. — И отец воспитал меня в вере, что я всегда должен следовать за своей звездой, не сдаваться ради заурядных амбиций, прислушиваться к велению своего сердца.
— А что ваше сердце говорит вам, Каспиан?
— Я мечтаю о сцене, — серьезно объявил молодой Ромилли. С огромным усилием подавив смех, я притворно закашлялась. Он осторожно положил руку мне на плечо.
— Вы в порядке, мисс Спидвелл? Налить вам стакан воды?
— Спасибо, нет. Я просто поражена силой вашей страсти, Каспиан. Вы бесспорно хорошо подходите для выбранной профессии.
Он принял гордый вид, но не убрал руку.
— Вы действительно так думаете? Я чувствую это здесь, — сказал он, сильно ударяя себя в грудь кулаком. — Это место жизни актера, здесь, в его груди, — добавил он, взяв мою руку и положив ее на жилет. Я чувствовала биение его сердца под одеждой, ровное и быстрое.
— Меня иногда переполняют эмоции, — добавил он. — Понимаете, мои страсти бегут совсем близко к поверхности. Так и должно быть, если хочешь получить к ним доступ и поделиться с аудиторией.
— Совершенно верно, — пробормотала я, осторожно сняв с жилета руку. Стокер не издал ни звука, но я понимала его чувства так же ясно, как если бы он забрался на стол с зеленым сукном и прокричал их.
Каспиан скорбно покачал головой.
— Трудно реализовать свои мечты без поддержки семьи.
— Ваша мать не одобряет?
Нежная улыбка коснулась его губ.
— Ну, мама бы одобрила все мои мечты, уверен. Но она нервничает из-за небезопасной жизни актера. Существует так мало того, на что можно положиться из года в год. Для меня это совсем не важно, — поспешил он заверить меня, — но мама хочет гарантии, что я не умру от голода. Вот почему она настаивала на том, чтобы мы приехали сюда, — доверительно сказал он, понизив голос. — Она хотела обеспечить интерес дяди Малкольма.
— Его интерес?
— В моем благополучии. Дядя Малкольм — традиционалист, как дедушка. Мертензия его сестра, но я верю, что он оставит Сан-Маддерн и все имущество мне, как единственному мужчине по прямой линии. Мы оба, мама и я, подумали, что давно пора выплачивать мне отдельное пособие. Сверх того, что он дает маме, как своему наследнику.
Я думала о повышенных голосах, страстной просьбе и прохладном расставании, а также об уверенности Каспиана в наследстве.
— Малкольм отказался?
Обида омрачила его глаза.
— Это не так уж необычно. В большинстве великих родов наследнику официально разрешается основать свое домохозяйство. Несколько сотен фунтов в год значили бы для дяди Малкольма так мало, но позволили бы мне строить карьеру на сцене, не принимая глупые, недостойные роли. Кроме того, — плавно продекламировал он, — есть несколько незначительных долгов чести, которые должны быть оплачены. Но дядя Малкольм не пожелал даже слышать об этом. Он сказал, что актерство ниже достоинства имени Ромилли, и он не будет участвовать в моей сценической карьере.
Я моргнула от головокружительного высокомерия, с которым юноша требовал денег от человека, которого едва знал, лишь потому, что он, юноша, существовал. Но Каспиана Ромилли едва ли можно было винить: мать с самого рождения нежила и баловала его, потворствуя всем фантазиям. Неудивительно, что в результате ее обожания и заботы он оказался таким же беспомощным существом, как и его отец.
— Совершенно естественно, что вас возмутил его отказ, — фальшивым голосом отозвалась я.
Его лицо прояснилось.
— Спасибо! Я тоже так думал. Так неразумно с его стороны, — добавил Каспиан, раздражено кривя рот. Мне было жаль его рот. Очаровательный, созданный для поцелуев, но капризное выражение лица Каспиана часто портило впечатление.
Я похлопала юношу по руке.
— Не думаю, что ссора затянется. Несомненно, Малкольм рано или поздно придет в себя. В настоящее время он сильно занят этим бизнесом с Розамундой.
— Да, — медленно промолвил Каспиан. — Полагаю, это правда.
Его лицо прояснилось.
— Я должен пойти проверить маму. Спасибо за самый интересный и приятный час, — он элегантно поклонился перед уходом.
— Боже, молодые люди так утомительно жизнерадостны, — Стокер вышел из угла, в тени которого осторожно предохранялся от обсуждения.
Я с любопытством посмотрела на него.
— Полагаю, ты все слышал.
— У меня острый слух, как ты знаешь. — Он взял кий и наклонился, чтобы прицелиться. Прервался на мгновение, затем протаранил кием шар, тот скатился в лузу с мягким щелчком. Стокер выпрямился. — Ты ведь не думаешь, что мальчик способен на убийство?
— Каспиан не мальчик. Ему восемнадцать, по закону, взрослый мужчина. Он кажется таким юным, потому что его мать обращалась с ним, как с только что отложенным яйцом.
— Конечно, это стоит обдумать, — размышлял Стокер, поглаживая иссиня-черную щетину на своей челюсти.
— Что?
— Ну, если Розамунда убита, у этого молодого человека имеется очень сильный мотив.
— Какой скачок логики привел тебя к этому нелепому заключению?
— Просто подумай, он может унаследовать значительное состояние. Ты слышала: Ромилли всегда придерживались старых обычаев. Согласно принципам первородства этот парень следующий в очереди. Если только его дядя Малкольм не станет отцом ребенка.
— Мужчины убивали и за меньшее, — неохотно согласилась я. — Но действительно, убил бы он невесту своего дяди, чтобы сохранить наследство?
Стокер пожал плечами.
— Мог бы. Мы недостаточно знаем его характер.
— Мы знаем кое-что. Он страстный, обиженный, импульсивный — качества, которые мне нравятся, если честно. И подозреваю, не совсем заслуживает доверия, когда дело доходит до денег.
— Я согласен с твоей оценкой первых трех, но как ты узнала последнее?
— Потому что маленький негодяй все еще должен мне фунт.
* * *
Не сговариваясь, мы отправились в деревню. Атмосфера замка стала удручающей, настроение позднего утра отдавало мелодраматичностью. Морской ветер разрумянил наши щеки, и резко падающая температура заставила нас быстро шагать, глубоко втягивая в себя свежий, бодрящий воздух.
— Намного лучше, — констатировал Стокер, глубоко дыша.
— Воздух здесь другой. Ты чувствуешь? — спросила я.
Он остановился и снова медленно вдохнул, наслаждаясь соленым ароматом.
— Пахнет морем, как на любом острове. И яблоками из садов. И чем-то еще? Что-то холодное и минеральное, например, легкое вино.
Я кивнула, и мы снова отправились в путь. Что-то давящее в моей груди чуть ослабло. Тайна требовала разгадки, и расследование не проявляло в нас лучшее. По мере приближения моря и снижения температуры, мое настроение поднялось, как и у Стокера. Пока мы шли, он начал читать стихи, строки из Китса:
О, поэтов души, где бы
Ни дало Элизий небо,
Лучшей не найти наверно,
Чем Русалочья Таверна!
Было ль где хмельней дано
Вам Канарское вино?
Райский плод не слаще, нет,
Чем олений мой паштет!
Как он сделан, словно тут
Сам пирует Робин Гуд.
С Мэриан, своей подружкой,
Пьет из рога, пьет из кружки.[23]
— Есть ли повод, по которому ты не мог бы найти стихотворение у Китса? — поинтересовалась я, когда мы приблизились к «Русалке».
— Конечно, нет, — радостно ответил он. — Это было одно из величайших открытий в моей жизни, когда я узнал, что Китс — поэт всех времен и ситуаций. Нет человека, чувства, мгновения, к которому бы Китс не обращался.