Годин

– Понял.

Еще удар в грудь:

– Слушай до конца, «дух»! Жить хочешь?

– Хочу.

– Так вот: за каждый день жизни нужно платить. Ты откуда?

– Из Дальнедорожного. Московская область…

«Дедушки» переглянулись:

– Не повезло тебе – нет среди нас твоих земляков. Значит, будешь платить по обычному тарифу, но на первый месяц скидку сделаем. В конце месяца заплатишь… двадцать пять рублей.

– У меня нет таких денег! Вы же у меня днем последний рубль забрали…

Еще удар в грудь:

– Есть, нет – это никого не волнует! Попроси, чтобы родители высылали. Можешь что-нибудь из части упереть и продать в соседнем поселке. Там инструмент наш ценят, масло машинное, топливо… Можешь за забором и людей добрых просить, чтобы подали солдатику на пропитание. Сигареты, если дают, или бухло, бери – в зачет пойдут. Но, если тебя поймают вне части, сам за все будешь отвечать.

Годин помотал головой:

– Я не буду просить денег ни у родителей, ни у людей. И воровать не буду!

Удар в лицо – кровь брызнула на кафель:

– Платить чем-то надо! Не найдешь денег – каждый день будешь кровью расплачиваться!

Алексей утерся ладонью, непонимающе обвел «дедов» взглядом:

– А без этого нельзя?

Те весело переглянулись:

– Ну, отчего ж нельзя. – Пристально оглядели его снизу вверх: – Ну-ка повернись-ка кругом! Повернись, тебе говорят!

Алексей, пошатываясь, обернулся кругом. Услышал:

– Не красавец, конечно, но потянешь! Можешь задницей расплачиваться!

– Это как?

Прыщавый почесал рукой в паху и осклабился:

– Спустишь штаны и расплатишься!

Когда Алексей понял, чего хотят эти уроды, его бросило в жар:

– Нет!

Удары посыпались со всех сторон. С минуту ему просто не давали упасть. Тело все время натыкалось на кулаки, колени, носки кроссовок, подлетало и подпрыгивало вверх.

Наконец он рухнул, прижался щекой к синей напольной плитке: «Может быть, с нашего керамического завода…» Кто-то катнул его ногой. Алексей перевернулся на спину, открыл глаза. На него смотрел щербатый:

– Тряпка и ведро за дверью. Вытри кафель, пол и… думай, думай, Алексей Годин! За каждый день нужно платить! Чем – сам выбирай! До скорой встречи!

Они ушли. Алексей посидел немного на полу, пришел в себя. Нашел тряпку, смыл кровь с кафеля и с лица, пошел к кровати. Теперь уже долго не мог заснуть. Он не понимал, где оказался, почему, за что должен платить. Никому об этом не говорить или все-таки обратиться к командиру взвода, роты, части? Домой только ничего не писать об этом однозначно…

На утреннем построении дежурный офицер спросил Алексея:

– Солдат, что у вас с лицом? Откуда синяки?

Сзади кто-то из «дедов» ткнул кулаком в спину. Годин ответил:

– Поскользнулся и… о косяк, в общем.

– О косяк, говоришь? Осторожнее нужно быть, солдат, это армия… – Пошел себе дальше.

Весь день Алексей вместе со своими товарищами-«духами» бегал, знакомился с устройством части. Плац. Штаб. Санитарная часть. Учебные классы. Комната боевой славы. Синий красный уголок. Казармы. Танковые ангары. Мехчасть. КПП. Магазинчик-«чипок». Столовая…

Пустые завтрак, обед, ужин никак не могут утолить голод. Денег, чтобы купить пряников в «чипке», нет. Годин, как и его молодые сослуживцы, с жадностью смотрел на «дедушек», достающих из особых тарелок куски мяса, на то, как они бросают не до конца обглоданные кости раскормленной до невозможности столовской собаке Маруське, которая не к каждой из них прикасается. Так хочется броситься на пол к этой косточке. И к той…

После отбоя по казарме ползет духан навернутых на сапоги портянок. Он никого не беспокоит: разносится дружный храп. Но Алексею не до сна. Он ловил звуки, ждал, что за ним вот-вот придут. И точно, вскоре после отбоя со стороны туалета раздались шаркающие шаги. Они приближались. «Гонец» был все ближе и ближе, а Годин так ничего и не смог придумать ни за целый день, ни за эти минуты ожидания. Значит, снова будут бить. И сразу заныли притихшие было за день бок, челюсть, спина.

«Гонец» дошаркал до кровати Година. Алексей весь сжался в комочек под тоненьким одеялом. «Платить чем-то надо!». Об этом даже не хотелось и думать. Но думай – не думай, а его ждут. Несколько ухмыляющихся упитанных ублюдков…

Пища для ума

«Гонец», однако, прошаркал дальше. Остановился через две кровати. Алексей услышал знакомое:

– Просыпайся, «дух»!

И также знакомое, с южным акцентом:

– Э-э! Зачем просыпайся?!

– Тебя «дедушки» знакомиться зовут!

Это подняли Казаряна. Минут через сорок он, пошатываясь, вернулся и рухнул на кровать. Годин по-прежнему не спал. Ждал, что сейчас вспомнят и про него.

Однако ждал напрасно. Ни за ним, ни за кем-либо из других «духов» больше так и не пришли.

В следующую ночь все повторилось. Шаги снова прошаркали мимо. После отбоя подняли еще одного «молодого» – Зозулю. Алексея не вызывали, и он понял: садисты никуда не торопятся, с наслаждением обрабатывают каждую ночь по одному молодому солдату. Значит, до него снова очередь дойдет на десятую ночь. Если ничего особенного не случится. Если не объявят внезапные учения. Если в Восточной Сибири не случится мощное землетрясение или не грянет цунами.

Но ничего особенного не случалось. Каждый день полуголодный Годин строился, шел на строевые, политические занятия, а также и по боевой подготовке. Вместе с другими «духами» выходил на грязные работы: убирал территорию части, мыл казарму, чистил и смазывал разные части своего, а то и чужого танка. Набивал шишки, зарабатывал подзатыльники и ссадины. По-прежнему хотелось есть и спать, но он все так же не мог сразу заснуть после отбоя. Дожидался, когда уведут «на знакомство» очередного «духа»: осталось шесть ночей, пять…

Думал о том, что делать. Пытался как-то заговорить с товарищами по несчастью, чтобы объединиться, вместе дать отпор садистам, но никто его не поддержал, каждый, по-видимому, решил выживать поодиночке. Может, кто-то что-то и придумал, но Алексею ничего хорошего в голову не приходило.

Через пару дней ему повезло. Прапорщик спросил «дедов»:

– Надо мне одного сообразительного для разборки старой архивной комнаты. Там все бумаги сгнили и с крысиным говном смешались. Начальство наконец разрешило помещение очистить.

«Деды» сделали задумчивые морды и, как бы поразмыслив, ткнули пальцами в Година:

– У нас как раз есть интеллигент. В институте учился, – заржали. – В самый раз бумажкой по дерьму шуршать.

Прапорщик завел Алексея в синее помещение за штабом, забитое доверху ворохами желтой бумагой так, что не видно конца-края:

– Тут старые газеты и всякие сводки, документы, в общем. Отсюда все на вон ту площадку перетаскаешь и сожжешь. Вот лопата, тачка. Потом все здесь подметешь и вымоешь так, чтоб, как яйца у кота, блестело. Я здесь себе подсобное помещение устрою. Притащишь потом стол, ну, и кровать для важных дел. Покажу откуда… И быстро, быстро шуруй!

Годин взялся за ворохи бумаги. То тут, то там мелькал выцветший штамп «Для служебного пользования». Документы когда-то были в аккуратных стопках, вырезки из газет – в подшивках и картонных папках. Теперь все расползалось, разваливалось в руках. Годин брал бумаги пластами и загружал в тачку, отмечая про себя даты: 1950 год, 1953, 1955, 1957…

Чем дальше, тем крепче была бумага. Буквы, слова на ней уже можно было разобрать почти без особого труда. Читать! Алексей полгода ничего, кроме устава и должностных инструкций, не видел перед глазами. Думал, мозг его просто засох и больше не требует никакой интеллектуальной работы. Ан нет! Глядя на неуставные фразы, ощутил адскую головную жажду. Даже забыл про животный голод. Хотелось читать, читать и читать!

Взгляд Година то и дело останавливался на блеклых строчках. Когда добрался до бумаг 1960-го, до года собственного рождения, Алексей не удержался, сбавил темп загрузки-разгрузки, выхватывая взглядом отпечатанные на бумаге буквы. Все, что было до него, было «неинтересное до него». Наверное, каждый думает, что настоящая история человечества начинается только со дня его личного появления на свет.