Годин

«Вешайтесь, „духи“!..» – Этими словами провожали их из «учебки» и ими же встречали в части. Вот и вешаются «духи».

Годин потер шею. Так просто окончить все мучения. Но вот только прежде придется помучиться мыслью, что оказался слабаком, что принес страшное горе матери, отцу, сестренке, Кате… «В н-ской части молодой солдат застрелил трех старослужащих и сам застрелился…» Этот хоть и слаб оказался, но по крайней мере от трех ублюдков землю очистил. Может все-таки и этих семерых «дедов» на тот свет отправить? Не мечом, конечно, но… Достать в хозчасти крысиного яда? Перерезать спящим глотки? А потом из-за них в «дисбат»?

Два дня до «рандеву».

«Духам» редко удается собраться, остаться всем вместе без «дедов» и «черпаков». Но с утра как раз оказались ненадолго вдесятером в курилке. Рассказывали друг другу, что с ними делали «дедушки» при ночном «знакомстве». Каждый чуть ли не хвастался, что ему было больнее:

– Меня шомполом по заднице так отлупили, что сидеть теперь не могу, сплю на животе. Видите, даже не сажусь, чтобы покурить…

– Меня дужкой от кровати по спине, по почкам… Отбили все, в туалет по нужде больно ходить…

– Молотком по пяткам, я теперь вот на носочках стараюсь…

– Мне об грудь автомат перезаряжали: по ребрам прикладом, пока не получится. Все синее от плеча до плеча, больно…

– А в меня электрические провода от полевого телефона тыкали. Это у них «электрический стул» называется, глаз до сих пор дергается…

Годин подумал, что ему, похоже, «повезло»:

– Меня просто били…

Товарищи рассказывали об избиениях, о пытках, но никто, однако, никакого выхода из этого ужаса не предложил. Все были готовы терпеть и дальше. Чтобы через несколько месяцев таких же молодых солдат так же лупить шомполом по заднице, бить дужкой от кровати по спине, молотком по пяткам, перезаряжать автомат об грудь, тыкать в тело электрическими проводами…

В бредовом сне прошла еще одна ночь, и у Година остался лишь один день на раздумья. И кого винить? Он сам захотел пойти в армию!

«И вернусь»? Теперь он не был так уверен в этих последних словах припева популярной, жизнеутверждающей песенки. Уже в который раз вспомнил разговор с отцом, его слова: «Не хотел учиться в институте, так теперь узнаешь, какова она – солдатская жизнь!..» Узнал, отец, узнал!

А еще Годин-старший сказал: «Помни, что бы ни случилось, это все равно пройдет». Как так пройдет? Само собой? Хорошо, чтобы – «раз и прошло». Не проходит. Значит, все-таки терпеть? Все терпеть? Что бы ни случилось, терпеть? А знаешь ли ты, отец, что может случиться, что могут сделать с твоим сыном? И это стерпеть? Ради чего? Чтобы жить потом, не считая себя мужчиной, человеком?

Но и еще отец сказал: «Будь готов ко всему!» А готов ли оказался ко всему? Ко всему! Похоже, что нет…

День, ночь до «рандеву». Мозг Година кипел от напряжения, от поиска мыслей. В их калейдоскопе крутились по кругу: кованый меч, веревочная петля, кровь, колючая проволока, глаза матери…

Нужная мысль должна, обязательно должна была прийти ему в голову. И она явилась. Прямо в конце дневных работ. Просто оказалась в его руках, когда он снова работал на кузне. Усмехнулся и сунул в сапог. «И вернусь?»

На ужине без аппетита проглотил синюю перловку с рыбьим хвостом, залил ее теплой несладкой коричневой жидкостью. По пути в казарму смотрел на часть, на офицеров, на товарищей по несчастью с жалостью. Как бы прощаясь.

После отбоя ждать пришлось недолго. Шаги «гонца» безошибочно дошаркали до его кровати. И вот знакомое:

– Просыпайся, «дух»!

– Я не сплю!

В туалете его ждали все те же семеро. В тех же спортивных штанах, майках и кроссовках. С теми же ухмылками, с сигаретами в зубах:

– Привет тебе, Алексей Годин!

Только сейчас заметил, что у некоторых костяшки пальцев на руках перемотаны бинтом. Догадался: чтобы пальцы не сбить о скулы «духа» и не оставить на себе улик об участии в расправе.

Он стоял перед ними в сапогах, в уже застиранных, когда-то белых кальсонах и рубахе, с опущенными плечами и взглядом, ощупывающим синюю керамическую плитку пола. Снова вспомнил завод, Григорича, инженера-технолога Драгунова… «И вернусь?»

– Годин, че молчишь?!

– А что говорить-то?

– Ну, для начала, может, расскажешь о международном положении, интеллигент, твою мать!

– А может, станцуешь?

Подумал о том, какое счастье, что никому в части не проговорился о том, что ходил в школе в танцевальный кружок. Танцевал бы теперь днем и ночью перед «дедами».

– Не, пусть лучше какую-нибудь сказочку придумает из гражданской жизни!..

– А можешь про баб что-нибудь рассказать! Много баб перетрахал там у себя в институте?

– Худые, наверное? Зато очкастые, как училки. Такие же умелые во всем таком? Как они, а, Годин?

– Без понятия…

– Да ты – никак девственник, Алеша? Со всех сторон!

– Чего молчишь?

– Ну, раз не хочешь «дедушек» хорошим рассказом об их скорой гражданской жизни порадовать, давай к делу!

– К какому?

– Дурачком не прикидывайся!

– Нет, я – не дурак!

– Ну, тогда давай!

– Что давай?

«Деды» переглянулись:

– Похоже, он что-то не понял!

К Алексею придвинулся щербатый:

– Гони деньги!

– Какие деньги?

Щербатый с разворота ударил его в грудь:

– Не вспомнил какие?

Годин потер зашибленное место:

– Так месяц же еще не кончился!

– Умный какой! Правда, не дурак.

Алексей сделал удивленные глаза:

– Сами же сказали: в конце месяца заплатишь…

– Точно, умник! – Получил еще удар. – Сами сказали – сами пересказали! А вдруг ты решил месячишко перекантоваться по легкому и потом ничего не заплатить. Этот номер не пройдет! Аванс давай, гони монету! Подтверди, что правильно понимаешь политику партии и народа. И тогда спокойно живи дальше до конца месяца.

Годин обвел взглядом стоящих напротив «дедов»:

– Думаю, я правильно понимаю политику КПСС и советского народа.

– Ты не думай! Деньги принес?

– Какие деньги?

– Да он над нами издевается. Умник, интеллигент! Начитался, похоже, за последние дни на бумажной работе. А может, институт вспомнил? Научную диску… дискускую решил с нами заварганить. А мы с тобой по-простому поговорим, по-нашему, по-рабоче-крестьянски. Чтобы не издевался, гад, над простым народом!

Щербатый снова замахнулся, но Годин отступил на шаг:

– Нет, что вы? Я не издеваюсь. Я просто констатирую.

Его достал ударом в челюсть тот, что стоял справа и как-то незаметно придвинулся:

– Он конста… Он конста… стактирует, гад!.. Последний раз спрашиваем: деньги принес?

– Нет.

Теперь удар слева:

– Сигареты?

Снова справа:

– Бухло?

Годин вытер кровь с лица:

– Нет у меня денег. Нет сигарет. Нет бухла.

Мотнул головой:

– Нет, и не будет!

Щербатый смотрел на него изумленно:

– Посмотрите, да он смеется над нами! Ржет, сволочь!

– Я не ржу!

К Годину придвинулся еще один из семерки, замахнулся. Алексею уже некуда было отодвигаться – уперся спиной в стену. Он ждал удара, а «дедушка» не торопился, видимо, размышляя, куда бы побольнее ударить.

Тем временем прыщавый поковырял что-то ногтем на лице и поинтересовался:

– А что у тебя есть? Или, может, что будет? Если что стоящее и наверняка, так мы отсрочку дадим.

– Ничего нет! И ничего не будет! Ни-че-го!

– Так не бывает! – Опустил взгляд прыщавый, обшаривая фигуру Година. – Мы же говорили: что-то у тебя всегда есть!

– Ну, да, конечно, – кивнул Годин и положил ладони на бедра, на пояс кальсон, на пуговицы.

– Ну, вот видишь! – Чуть ли не облизнулся прыщавый и обвел взглядом остальных «дедушек». – Что-то для «дедушек» у тебя всегда найдется!