Эссе о развитии христианского вероучения

3.

Таким образом, большинство людей принимают закон тяготения Ньютона, поскольку он общепринят, и используют его каждый сам для себя сначала без серьезной проверки (а он может быть проверен); и если мы обнаруживаем явления, которые закону не соответствуют, это не беспокоит нас, ибо должен существовать способ их объяснения, согласующийся с законом, хотя это и не приходит в голову. Кроме того, если бы мы нашли краткий или неясный отрывок в одном из писем Цицерона к Аттику, мы не постеснялись бы признать истинным объяснением его более ясное высказывание о нем древнего знатока. Эсхила иллюстрирует Софокл с точки зрения языка, а Фукидида – Аристофан с точки зрения истории. Горация, Персия, Светония, Тацита и Ювенала можно заставить пролить свет друг на друга. Даже Платон, возможно, приобретает комментатора в Плотине, а Святой Ансельм интерпретируется Святым Фомой. Два автора, действительно, могут быть уже известны, чтобы различаться, и тогда мы уже не соединим их вместе, как свидетелей общих истин; Лютер взял на себя обязательство интерпретировать Святого Августина, а Вольтер – Паскаля, не убедив мир, что они имеют на это право; но, ни в коем случае, мы не начинаем с вопроса, не противоречит ли их комментарий тексту, когда primâ facie82 существует соответствие между ними. Мы разъясняем текст через комментарий, несмотря на то, или, скорее, потому, что комментарий полнее и более ясен, чем текст.

4.

Таким же образом мы имеем дело со Священным Писанием, когда нам приходится интерпретировать пророческий текст и символы Ветхого Завета. Произошедшее событие, которое является развитием пророчества, также является его интерпретацией; оно обеспечивает его исполнение определением его смысла. И мы принимаем определенные события как исполнение определенного пророчества в общем соответствии одного с другим, несмотря на многие несущественные трудности. Например, трудность объяснить факт рассеяния евреев, последовавшего за соблюдением ими Закона, а не за отступлением их от него, не препятствует нам настаивать на их настоящем статусе в качестве аргумента против маловерного. С другой стороны, мы с готовностью подчиняем наши мнения авторитету и принимаем определенные события как исполнение пророчеств, хотя они кажутся очень удаленными из них; как в цитате «…из Египта воззвал Я Сына Моего»83. Мы не находим трудностей, когда читаем обращения Святого Павла к тексту Ветхого Завета, который переведен иначе в наших копиях еврейского текста, как в цитате «жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне»84. Мы принимаем такие трудности на веру и оставляем им самим заботу о себе. Гораздо меньше мы рассматриваем простую полноту толкования или его определенность, или странность, как достаточную причину для лишения текста или действия, к которому оно применяется, преимущества такого толкования. Мы не возражаем против того, что сами слова не соответствуют тому, что они выражают, или, что святой автор не обдумал текст, или, что предыдущее толкование достаточно полно. Читатель, пришедший к боговдохновенному тексту сам, вне влияния традиционного понимания, которое радостно охватывает его, был бы удивлен, если бы ему сказали, что слова Пророка «Дева во чреве приимет и родит Сына»85, или «поклонятся Ему все Ангелы Божии»86 относятся к нашему Господу; но принимая во внимание сокровенное родство между Иудаизмом и Христианством, мы вдохновляемся Новым Заветом и, не сомневаясь, верим в это. Мы справедливо не чувствуем предубеждения, что пророчество Валаама в его христианском значении адекватно исполняется в Давиде; что история Ионы поэтична по характеру и имеет мораль сама по себе, и подобна поучительной басне; или что встреча Авраама и Мелхиседека очень краткая и обычная, но подразумевает такое большое значение, какое Святой Павел придает ей.

5.

Батлер подтверждает эти замечания, говоря о специфичности свидетельств для Христианства. «Непонятность или неразборчивость, – он говорит, – одной части пророчества не делает в какой-либо степени недействительным доказательство пророчества, которое является результатом появляющегося заключения от тех других частей, которые понятны. Ведь здесь случай, очевидно, такой же, как если бы те части, которые не понятны, были утеряны или не написаны вообще, или написаны на неизвестном языке. Независимо от того, обращают ли на это наблюдение внимание или нет, оно настолько очевидно, что едва ли можно заставить себя привести пример в общих вопросах, чтобы проиллюстрировать его» [1]. Он продолжает: «Хотя человек может быть неспособен к исследованию из-за недостатка знаний или возможностей, или из-за того, что он не обратил свои исследования таким образом, чтобы судить о том, были ли полностью исполнены отдельные пророчества, однако, он может увидеть, в целом, что пророчества были исполнены до какой-то степени, чтобы на очень хорошем основании быть убежденным предвидением более чем человеческим в тех пророчествах и тех событиях, предназначаемых для их исполнения. По той же самой причине, но из-за недостатков в гражданской истории и различных взглядов историков, даже самый знающий не может констатировать, что такие части пророческой истории были исполнены в мельчайших подробностях и повсюду; однако же, очень сильное доказательство предвидения может возникнуть из того общего завершения пророчеств, которое было сделано в этой книге; части пророчества должны служить таким же его доказательством, как и его Даритель».

6.

Он иллюстрирует это подобным примером басни и скрытой сатиры. «Человек может быть уверен, что он понял, что автор имел в виду в басне или притче, рассказанной без какой-либо связи с моралью, просто потому, что его видение ситуации поддается такому приложению, а мораль может быть естественно выведена из нее. И он может быть полностью уверен, что такие лица и события были задуманы в сатирическом сочинении просто потому, что это было применимо к ним. И, согласно последнему замечанию, он мог бы быть в значительной мере удовлетворен этим, хотя и не был достаточно осведомлен о делах или об истории тех лиц, чтобы понимать такую сатиру. Ибо его удовлетворение от того, что он понял значение, задуманный автором смысл этих произведений, в той мере, в какой он увидел общий поворот событий, подходящий для такого применения, и в той мере, в какой он увидел количество конкретных вещей, подходящих для такого приложения». И на основании этого он делает заключение, что если известный ход событий или история такой персоны, как Христос, оказывается в целом отвечающей пророческому тексту, то это и становится вполне правильной интерпретацией этого текста, несмотря на трудности в деталях. И такое правило интерпретации допускает в параллельном случае очевидное применение доктринальных цитат, когда определенное вероучение, которое утверждает, что оно было выведено из Откровения, рекомендуется нам на крепких априорных основаниях и не обнаруживает никакой сильной оппозиции к священным текстам.

Тот же автор замечает, что первое толкование пророчества не является настоящим возражением против второго, когда однажды имеет место то, что кажется вторым толкованием; и подобным образом, интерпретация догматических текстов может быть буквальной, точной и достаточной, хотя, несмотря на это, возможно, она не охватывает всего того, что действительно является значением этих текстов в полным объеме; также более полное толкование, если это так, может быть менее удовлетворительным и точным, чем толкование текста и узком смысле. Таким образом, если протестантское толкование шестой главы [Евангелия от] Святого Иоанна было верным и достаточным для этого документа (чего я, конечно, не допускаю), оно все равно не может мешать католической интерпретации, которая, как минимум, абсолютно совместима с текстом, являющим высший смысл и единственно правильным. В таких случаях оправдание лучшей и более возвышенной интерпретации лежит в некоторой априорной вероятности, такой, как Вселенское согласие [Catholic consent]; а основанием узкой интерпретации является контекст и правила грамматики; и в то время как критический комментатор утверждает, что священный текст не должен означать больше, чем буква, те, кто придерживается более глубокого взгляда на него, утверждают, как Батлер в случае пророчества, что мы не имеем никакого права ограничивать смысл слов, которые есть не человеческие, но божественные.

82

Лат., на первый взгляд.

83

Мф.2:15.

84

Евр.10:5.

85

Ис. 7:14.

86

Евр. 1:6.