Страница 6 из 9
Генри Уилсон – он был человеком среднего роста и телосложения, голубоглазым, с красивой внешностью, добросердечным и откровенным – мне сразу понравился. Его женщиной тоже была шошонка, двоюродная сестра женщины Берда, и именно благодаря этому обстоятельству он познакомился с Бердом в форте Бриджер и отправился вместе с ним ставить капканы. Несколько раз он очень хорошо отозвался о Бриджере, и, когда я сказал ему, что у Берда об этом человеке совсем другое мнение, тот только скорчился и произнес:
– А! Ну его!
В тот день мы рано остановились у Апси Исисакта (ручей Стрелы) так что у нас было время построить корраль для наших лошадей в лесу сразу за нашими вигвамами. Мы позволили им пастись, насколько это было возможно, потом загнали за ограду, и в течение ночи трое мужчин по очереди дежурили – это был единственный способ предотвратить неожиданное нападение военного отряда и потерю своего имущества. Женщины тем временем поставили вигвамы – всего их было восемь – в тесный ряд на краю леса, принесли воды и дров на всю ночь. Я решил, что наш лагерь выглядит достаточно внушительно: не каждый военный отряд решится его атаковать. Хотя день у нас выдался довольно тяжелым, никто не чувствовал себя очень усталым и не спешил лечь спать. Три Бизона, Ахкайя и Икаскина пришли, чтобы покурить и поговорить со мной и Картером, потом стали подходить и другие. Среди них были и две шошонки, которые хотели поболтать с Пайотаки, хотя они не знали ни слова на языке черноногих. Но это было неважно; как и наши женщины, они в совершенстве владели языком знаков, общим для всех кочевых племен равнин от Мексики до Саскачевана.
Мы, мужчины, молчали и некоторое время смотрели на их оживленную беседу. Одна из них рассказывала о женщине-вожде ее племени, которая сейчас была уже старой – это была Женщина-Птица, которая первой поднялась по Большой реке с первыми Большими Ножами, которые появились там, и прошла с ними вместе к большой, всегда соленой воде на западе и вернулась назад.
– Это Сакаджавея, проводник Льюиса и Кларка, из племени Змей, – сказал я Картеру по-английски. Он понимающе кивнул. Потом Три Бизона сказал гостям, что он встречался и разговаривал с Женщиной-Птицей в Большом Доме (форт Юнион) у устья Лосиной реки (Йеллоустоуна). Она была очень, очень храброй. Было очень правильно, что ее племя выбрало ее вождем.
Ночь прошла без происшествий. Мы рано вышли в путь, Три Бизона и я двигались впереди, потому что нам предстояло обеспечить наш отряд мясом. Стада бизонов, большие и маленькие, постоянно были у нас на виду, они сразу разбегались, завидя нас, и так продолжалось до Волчьего ручья, где мы увидели возможность спуститься в один из его оврагов и добыть нужную дичь прямо на тропе. Три Бизона захотел сразу спуститься в овраг и добыть кого-нибудь с помощью моего многозарядного ружья, которое я позволил ему взять; он пошел впереди, спустился в овраг, оказавшись прямо среди большого стада, погнался за убегающими животными и тремя выстрелами с такого расстояния, что вспышки выстрелов опаляли шерсть, уложил трех жирных коров.
– Мое ружье ничто по сравнению с твоим, которое так быстро, одним движением, меняет стреляный патрон на новый. Я куплю себе такое, когда в следующий раз мы придем в Большой Дом, – сказал он, присоединившись ко мне.
Мы уже освежевали и разделали одну из туш, когда подошли остальные. Они занялись оставшимися двумя тушами, и через полчаса мы продолжили путь, имея запас мяса на несколько дней.
В четыре часа мы остановились на опушке леса у слияния Отокуй Тактай (Желтой реки, или реки Джудит) и ручья Теплый Родник, и скоро уже был готов корраль и стояли вигвамы. Потом мы с Картером, невзирая на настойчивые возражения Пайотаки и ее соплеменниц, поймали на ужин несколько хороших форелей, которых нам пришлось готовить самим, поскольку она отказывалась даже прикасаться к запретной пище, которая принадлежит исключительно ужасным Подводным Людям. Специально, чтобы подразнить ее, мы ели не спеша, громко причмокивая, облизывали губы и вообще всячески выражали, какое удовольствие мы получаем от этой еды.
Наконец она сказала:
– Вам недостаточно того, что вы взяли себе эти несчастливые желтые камни. Вы еще поймали и съели эту запретную пищу…
С этими словами он заплакала, встала и вышла наружу. Почему-то последняя порция форели не показалась мне такой же вкусной.
– Почему-то мне хочется, чтобы мы никогда не видели этого золотого песка, – сказал я.
– Форель больше не будешь? Ладно, я хотел бы, чтобы у моей женщины было побольше здравого смысла. Ты все веришь в эти индейские предрассудки – ответил Картер.
Той ночью Три Бизона, Беллари и я стояли первую вахту, и мы сидели на полпути между корралем и рядом вигвамов. Дул теплый южный ветерок. Небо было ясное, луна полная, что позволяло ясно видеть долину к северу от реки. Вблизи и вдали выли волки, визжали койоты, лаяли лисы и протяжно ухали совы. Иногда над нашими головами пролетали утки, а с высоты доносился протяжный крик гусей, печальный стон журавлей и похожие на звук флейты крики лебедей. Ах! Творец Холода движется на юг, водоплавающие птицы улетают при его приближении, и скоро он раскинет над нами свои крылья, засыплет снегом, напустит холодный ветер, заметил Три Бизона.
– Да, но как тепло и удобно будет в наших вигвамах, как много будет у нас жирного мяса! – ответил я.
Наши часы – Семеро (созвездие Большой Медведицы) – показали, что наша вахта заканчивается, что треть ночи позади, когда мы услышали звук далекого грома выше по долине ручья Теплый Родник. Но это не был гром – он становился в се громче и громче.
Три Бизона повернулся в ту сторону, тщательно прислушался и сказал:
– Бизоны. Их много. Они напуганы, бегут быстро; это очень опасно. Вы двое поторопитесь в корраль, и, если сможете, стреляйте, чтобы они свернули в сторону.
С этими словами он побежал к вигвамам, чтобы разбудить спящих, а мы с Беллари поторопились к задней стене корраля, которая представляла, как обычно, простую конструкцию – три или четыре ремня из сыромятной кожи, натянутых между деревьями, к которым были привязаны несколько срубленных ивовых палок.
Пока мы там стояли, Беллари сказал мне:
– Мы их не развернем. Они растопчут нас.
Оно надвигалось – обезумевшее напуганное стадо. Топот копыт, треск сухих деревьев и ломающихся веток и кустов наполняли нас ужасом. Они были уже на виду нашего лагеря: Три Бизона и другие, выбежав из вигвамов, размахивали одеялами и плащами. Я повернулся, чтобы сказать Беллари, что нам нужно сделать то же самое, и увидел, что он ловко, как кошка, забрался на ближайшее дерево. Как же я на него разозлился! Мне стало страшно, когда появилось стадо – бурная река мохнатых, с острыми рогами и горящими глазами голов и горбатых коричневых тел. Их поток затопил рощу, не встречая сопротивления. Никогда за всю свою жизнь ч не испытывал такого страха. Я стал стрелять в них, приближавшихся ко мне – стрелял снова и снова, с небольшими паузами, надеясь тем самым заставить стадо свернуть и пробежать мимо нашего корраля. Большая корова, в которую я выстрелил, высоко подскочила и упала замертво в десяти футах от меня в тот момент, когда я хотел выстрелить в нее еще раз, боясь, что если я ее не остановлю, то мне конец. Я решил, что она сможет стать для меня прикрытием, подбежал к ней, лег у ее бока и стал стрелять снова и снова. И внезапно стадо исчезло, оставив лишь облако пыли, поднятое тысячами копыт, и я увидел, как Беллари спускается с дерева и берет свое ружье, которое оставил рядом с ним. Я не мог даже заговорить с этим трусом.
Оглянувшись на лагерь, я увидел, что один из наших вигвамов упал, и Три Бизона идет ко мне. Он сказал мне, что, несмотря на то, что они махали одеялами и стреляли, несколько бизонов побежали прямо на лагерь; один из них скакнул в сторону, к вигваму Ахкайи, его правый рог пронзил толстую обшивку вигвама и, продолжая бег, он повалил вигвам и потащил его за собой – и обшивку, и шесты, пока все не разлетелось на куски, оставшиеся вдоль его следов. Но, если не считать нескольких царапин, две женщины и двое детей, которые в нем спрятались, не пострадали. Когда я и Три Бизона отправились в лагерь, Беллари нагнал нас. Мы с ним не говорили, он с нами тоже, но его женщина видела его и много сказала ему о том, как он прятался на дереве. Из нас никто, ни тогда ни потом, не напоминал ему о его трусости, но все об этом помнили.