Кротовая нора

– Зачем же вы в путешествие надели такую драгоценность? – спросил Дмитрий.

«Ох, прокололась, вот черт внимательный, а я растяпа невнимательная», – обозлилась я на себя и на Дмитрия.

– Она была прикреплена с внутренней стороны кафтана, я не рискнула положить ее в сумку с вещами. Но и это ее не уберегло, – выдала я первую, пришедшую в голову версию. – Я была слишком самоуверенна, отправившись в такое длительное путешествие без сопровождающих. Не думала, что столкнусь с такими трудностями.

– Митя, может, ты съездишь на то место, где нашел Марию и посмотришь брошь там? – спросила Екатерина Андреевна.

– Хорошо, поищу, но завтра, – неохотно согласился Дмитрий.

– Дмитрий Михайлович, разрешите мне поехать с вами? – Рискнула попросить я.

– Зачем? Не стоит, Мария, Дмитрий сам поищет, – попыталась отговорить меня Екатерина Андреевна.

– Вдруг мне что-то удастся вспомнить, там, на месте, – привела я аргумент.

– А ведь на самом деле, вдруг получится вспомнить, – теперь поддержала меня Екатерина Андреевна.

– Уговорили, – улыбнувшись Екатерине Андреевне, сказал Дмитрий.

Напрашиваясь на поездку, я тешила себя надеждой, что на месте пойму, как мне попасть домой. У меня была уверенность, что найдя брошь, я догадаюсь, как попасть домой.

7.

Всю ночь я не могла заснуть, ворочаясь на мягкой кровати. И подушка была слишком мягкой, а я любила жесткую подушку, перина была слишком пушистой, и мне не удавалось улечься спать на живот, как я любила. Потому что сразу проваливалась лицом в перину, и мне нечем было дышать. Под теплым и большим одеялом мне было жарко, без него – холодно. Мне не хватало привычного шума за окном проезжающих машин. Было непривычно тихо: не жужжал холодильник, не хлопали двери соседей, под окнами не шумела загулявшая молодежь, не было сирен скорой помощи, пожарных машин и полиции. Только дом жил своей жизнью: потрескивал паркет, шумел ветер в дымоходе.

Я решительно откинула одеяло, встала с кровати, босиком прошла по мягкому ворсу ковра, ступила на прохладный паркет и подошла к окну. За окном было темно, тучи скрыли звезды, и даже «белая ночь» была темной. Я прижалась лбом к стеклу и стала смотреть на улицу сквозь запотевшее стекло от моего дыхания. Я пыталась понять, как мне быть дальше, что мне делать, я переживала за родителей, за брата, да и за себя мне было страшно. Я так погрузилась в свои мысли, что очнулась только от того, что у меня замерзли и онемели ноги, а от моего теплого дыхания на запотевшем стекле остались потеки.

«Вот тебе и особняк, вот тебе и лето, а сквозняки гуляют, не хватало мне еще простыть», – шмыгнув холодным, покрасневшим носом, подумала я, и бросилась в кровать.

Я укуталась в теплое одеяло, теперь оно мне не мешало, да и в мягкой перине, я стала быстро согреваться. Пригревшись, я незаметно для себя, крепко заснула.

8.

Мы с Дмитрием ехали в карете. Карета, запряженная двойкой, на мой взгляд, была шикарная. Кузов кареты внутри и мягкие сиденья были обшиты тканью с набитым узором. По бокам карет висели фонари, которые зажигали в темное время суток. Каретой управлял кучер Платон в темно-зеленом кафтане.

Дмитрий сидел напротив меня, опершись сложенными руками на трость с костяной резной рукояткой, и смотрел в окно.

На мне в этот раз было не платье, а ансамбль: пышная юбка и жакет, из той же ткани, что и юбка. Для выезда мне пришлось надеть фижмы. Фижмы – две полукупольные формы для каждого бедра отдельно, из пластин китового уса, соединенные тесьмой на талии. Глаша помогла мне надеть фижмы поверх нижней юбки, и сверху надела юбку от ансамбля. С фижмами моя юбка приняла своеобразную форму: широкая по бокам и приплюснутая спереди и сзади.

При ходьбе у меня было странное ощущение чего-то равномерно колышущегося на талии. Как колокольчик, из стороны в сторону.

Фижмы на самом деле были гибкими, как и рассказывалось в Музеях, я проверила это на себе, пытаясь забраться в карету. Мне пришлось с ними повозиться, чтобы понять, как они действуют.

Туфли мне пришлось надеть те, что были, чуть великоваты, но с ноги не падали, и это главное. На волосы, высоко собранные в прическу, Глаша длинной шпилькой прикрепила небольшую шляпку. Шея и декольте были прикрыты косынкой – фишю. На руки я надела короткие перчатки, в тон ансамбля.

Мы ехали по вымощенной дороге, карета шла мягко и довольно быстро. Под равномерное укачивание можно было уснуть, но, отодвинув в сторону бархатную штору с бахромой, я жадно смотрела на улицы нового, для меня, Санкт-Петербурга. Иногда не сразу удавалось понять, где именно мы проезжаем, настолько улицы выглядели по-другому.

Мы проезжали какие-то торговые ряды, где толпились покупатели и продавцы, шумно торгуясь. На лужайках играли дети под присмотром нянь, по аллеям неспешно прогуливались дамы в ярких платьях с кружевными зонтиками, а вдоль дороги бегали босоногие мальчишки в льняных рубахах и штанах.

Когда мы проезжали разномастную толпу, стоящую на площади перед помостом, у которой останавливались некоторые кареты, раздался громкий и мучительный крик. Он неожиданности я вздрогнула. Толпа зевак, заволновавшись, разразилась громкими криками.

– Дмитрий Михайлович, а что происходит на площади? Почему все кричат? – нарушила я молчание.

Дмитрий, повернулся в мою сторону, выглянул в окно, потом снова откинулся назад.

– Порка розгами, скорее всего сбежавшего крепостного порют, – равнодушно ответил он.

– Как порка? – возмущенно вырвалось у меня.

– Обычная порка, вы что, не наказывали своих крестьян? – заинтересованно посмотрел Дмитрий на меня.

– Нет, а тем более розгами. Тетушка и я считали, что физическое наказание неприемлемо, – в запале продолжала я.

– Не думаю, что это правильно, иначе они ничего не усвоят, – решительно сказал Дмитрий, отворачиваясь от окна.

– Так нельзя издеваться над людьми, это бесчеловечно, – запальчиво вскричала я, услышав очередной нечеловеческий от боли крик, – А потом боярыни Морозовы у вас появляются, – вырвалось у меня, и я, отвернувшись, замолчала.

– Какая боярыня Морозова? – удивленно обернувшись, спросил Дмитрий.

– Никакая, простите, я просто расстроилась, – не смотря на него, ответила я.

Дмитрий, пожав плечами, снова отвернулся от меня.

«Боже мой», – в отчаянии подумала я, – «ведь до отмены крепостного права еще больше ста лет. Елизавета Петровна славилась самым спокойным правлением, смертная казнь была отменена. Ну и на этом спасибо. Но, крепостным в ее правление пришлось нелегко. Формально не имея права казнить своих крестьян, помещики нередко запарывали их до смерти».

Теперь мы ехали по набережной реки Фонтанки, под колесами кареты уже была грунтовка, поднялась пыль и я закрыла окно шторой.

9.

Дмитрий вышел из кареты, следом за ним, управляя юбкой с фижмами, уже быстрее, чем при посадке, стала выходить я.

Дмитрий подал мне руку, помогая спускаться по узеньким ступенькам кареты. Его помощь была кстати. Из-за длинного платья я совершенно не видела эти узкие ступени.

Выйдя из кареты, я стала осматриваться. Мы приехали на пустырь, заросший травой и кустарником. Строительство еще не дошло до этого места на набережной.

Я растерялась. Что я хотела здесь найти? Я пыталась понять по месту, где потом построят Усадьбу Державина, где будет стоять Молодежный театр, и где разобьют парк при театре.

– Вот здесь, – Дмитрий прошел чуть вперед, указал тростью на дорогу, – вы и упали мне под колеса.

Я пошла по дороге вперед, дойдя до указанного места, пошла на пустырь. Я, наклонившись, внимательно смотрела под ноги, проходя дальше от дороги вглубь пустыря. Шея у меня заболела, и я машинально схватилась рукой за перевязанное горло.

– Не думаю, что здесь можно хоть что-то найти. Может быть, вернемся, сударыня? – позвал с дороги меня Дмитрий.

– Да-да, сейчас, – громко ответила я, продолжая высматривать брошь в траве.

Дмитрий перешел дорогу, насвистывая веселую мелодию и сбивая тростью траву, пошел к реке.