Страница 44 из 51
— Я не трахал ее, будто гей, бро.
Ярость. Неразбавленная ярость разрывает мое тело, и я выпрямляюсь, грудь вздымается. Мерседес встает, чтобы схватить меня за руку и остановить, прежде чем я обойду стол, и разорву гребаное горло этого хрена.
— Майлс, пожалуйста, позволь мне все объяснить, — выпаливает она дрожащим и искаженным голосом.
— Да... Кэти, — добавляет Зеленая Рубашка, — объясни ему, что я два года был твоим парнем и все еще живу с тобой.
— Ты не живешь со мной, Драйстон! — кричит она, сама сжимая кулаки, и топает ногой.
С искаженным от смущения лицом я поворачиваюсь к ней.
— Почему он называет тебя Кэти? — скрежещу я сквозь стиснутые зубы, которые в любой момент могут разлететься вдребезги. — Тебя же зовут Мерседес.
— Ее зовут Кейт Смит, идиот. Фактически Мерседес — это придуманное ею имя проститутки, чтобы писать те ужасы, которые она называет книгами.
А теперь с меня хватит. Я сыт по горло этим придурком. Он сказал последнюю мудацкую вещь, с которой я могу справиться.
Я перегибаюсь через стол и за воротник рубашки рывком поднимаю его на ноги. Отступив в сторону, я так сильно притягиваю его к своему лицу, что ему приходится встать на цыпочки, чтобы достать до моего подбородка.
— Еще раз обзовешь ее, и пожалеешь об этом.
В моих руках чувак похож на болтающийся мешок с дерьмом, его глаза полузакрыты, а губы изогнуты и шепчут:
— Можешь забирать эту дешевку. Ей все равно не место в приличном обществе.
Мои глаза широко распахиваются, и прежде чем успеваю осознать, я отвожу руку назад, и мой кулак летит прямо в напыщенный нос этого ублюдка. Соответствующий хруст распространяется под костяшками пальцев, и ему на лицо брызжет кровь.
Он воет от боли и падает на пол, закрывая нос рукой.
— Ах ты, чертова горилла! — кричит он, и в конце его голос срывается. — Кажется, ты сломал мне нос!
— Хорошо, — цежу я сквозь стиснутые зубы, когда Сэм обхватывает меня руками и оттаскивает назад. Мои плечи быстро поднимаются и опускаются, я хватаю ртом воздух и сжимаю и разжимаю пальцы той руки, которой нанес удар.
— Ты, мать твою, уже не будешь говорить «хорошо», когда я подам на тебя в суд! — вопит Зеленая Рубашка, стоя на коленях.
Но его слова даже не задерживаются у меня в голове, когда я перевожу взгляд налево и вижу Мерседес, прикрывающую руками широко распахнутый рот.
В ее глазах явно стоят слезы.
Это что, из-за этого придурка?
Она смотрит на меня, опускает руки, ее подбородок неудержимо дрожит, и она хрипло произносит мое имя:
— Майлс.
Она тянется, чтобы дотронуться до меня, но я резко отстраняюсь и сбрасываю руки Сэма. Я пронзаю ее суровым взглядом.
— Не разговаривай со мной.
— Майлс! — восклицает она. — Мне нужно все объяснить.
— Объяснить? — реву я, указывая вниз на ее идиота бывшего, рыдающего в салфетку. — Объяснить, почему я ударил парня из-за девушки, имени которой даже не знаю?
Из ее горла вырывается рыдание, и я больше не могу даже смотреть на нее. Я поворачиваюсь, прокладывая себе путь сквозь толпу людей, которые теснятся вокруг нас. У бара прохожу мимо Линси, и она смотрит на меня, как побитый щенок, но, к счастью, ничего не говорит.
Когда я пробираюсь через дверной проем к лестнице, мой разум начинает лихорадочно работать. Черт возьми, ты думаешь, что знаешь кого-то. Думаешь, что, возможно, все это время был неправ, и на свете есть хорошие люди, которые могут быть с тобой честными и откровенными. Настоящими.
Но потом ты обнаруживаешь, что был неправ, так чертовски неправ, что в доказательство этого у тебя есть убитые костяшки пальцев.
Я останавливаюсь на лестничной клетке и впечатываю окровавленный кулак в бетонную стену. Это не причиняет никакого вреда стене, но снимает боль в сердце, и это лучше, чем ничего.
— Проклятье, — рычу я, тряся рукой, костяшки пальцев саднят, когда я разгибаю пальцы.
— Майлс, подожди, — голос Мерседес эхом отдается в темном лестничном пролете, освещенном только бра на стене.
Я испытываю искушение проигнорировать ее и продолжить идти, но замечаю, как она неуклюже спускается по лестнице в сандалиях на высокой платформе. Она выглядит так, будто в любую секунду может упасть, поэтому я останавливаюсь, чтобы она перестала меня преследовать.
— Что, Мерседес? — рычу я, рукой сжимая металлические перила так сильно, что это причиняет боль. — Или, может, Кэти?
Она останавливается в двух шагах надо мной, ее грудь быстро поднимается и опускается. Голубые глаза печальны, она хрипло произносит:
— Кейт. Я собиралась тебе сказать.
— Когда? — спрашиваю я, теперь, когда адреналин замедляет свой бег, мой голос срывается, и я смотрю на женщину, перед которой последние несколько недель обнажал душу. Я смотрю ей прямо в глаза и добавляю: — После того, как влюблюсь в тебя?
Она прерывисто втягивает воздух и торопливо отвечает:
— Я все тот же человек, Майлс. Я такая же Мерседес, как и Кейт. Мерседес — это мой псевдоним для книг.
— Твой псевдоним? — спрашиваю я, и она утвердительно кивает. — Тогда зачем, черт возьми, врать об этом?
— Не знаю! — отвечает она, всплеснув руками. — Потому что со своим бывшим я привыкла скрывать эту часть себя. Но с тобой мне не нужно было этого делать, никогда. Кейт Смит — это та, кто я есть, когда не говорю людям о том, чем занимаюсь. В ту ночь, когда ты рассказал обо мне своей сестре. Майлс, со мной такого я еще никогда не было.
Я недоверчиво качаю головой.
— Если я такой открытый и понимающий, то зачем скрывать свое настоящее имя? У тебя была куча возможностей рассказать мне. Знаешь, каким идиотом я себя чувствую, все это время называя тебя Мерседес? Каждый раз, когда мы спали. Я чувствую себя чертовым посмешищем!
— Не ты посмешище, а я! — Она спускается на одну ступеньку, так что ее глаза оказываются на одном уровне с моими, и тянется ко мне, чтобы коснуться моего лица. — Ты мне так нравился. Все это время ты нравился мне больше, чем просто друг с привилегиями. Посмешище — это я, потому что думала, что могу быть равнодушной и непринужденной Мерседес без каких-либо обязательств, но это была самая большая ложь из всех. Я просто старая добрая зануда Кейт Смит, которая по уши влюбилась в тебя, Майлс.
Эти слова заставляют меня отшатнуться от ее прикосновения и отступить на несколько шагов назад. Мне все равно, даже если она влюбилась в меня. Да вы посмотрите, что случилось сегодня вечером. Она еще хуже, чем Джослин. Она сравняет меня с землей, и после того, как я пройду через все это дерьмо во второй раз, от меня ничего не останется.
Я отворачиваюсь от ее искаженного муками лица.
— Я же говорил, что не хочу драмы, Кейт. Моя бывшая поступала так со мной снова и снова, и я покончил с этим дерьмом. — Я оглядываюсь и указываю на дверь наверху лестницы. — Я никогда в жизни не бил другого парня, а сейчас я, мать твою, сломал этому хрену нос.
— Прости! — восклицает она, хватаясь за перила и сжимая их так сильно, что ее рука начинает дрожать. — Но я не идеальна. В моей жизни будут случаться драмы. И из-за своего долбаного багажа ты не можешь применять в отношении меня политику абсолютной нетерпимости к драме!
Я качаю головой, отказываясь слушать дальше. В голове сегодня полно всякой ерунды, и я не могу больше терпеть ни секунды.
— Я ухожу, Кейт, Мерседес, кто бы ты ни была. Оставайся со своей драмой и ложью. Продолжай жить своей жизнью под псевдонимом или настоящим именем, с бойфрендом или бывшим бойфрендом. С геем или не геем. Как угодно.
— Майлс, пожалуйста…
— Нет, с меня хватит. — Я указываю на пространство между нами, как будто оно отражает все, что произошло с того момента, как она столкнулась со мной в переулке «Магазина шин». Мой тон глубокий и решительный, когда я добавляю: — Это... официально конец нашей истории.
А потом я поворачиваюсь к ней спиной и спускаюсь по лестнице прочь от девушки, которую, как мне казалось, я чертовски хорошо знал, но на самом деле все это время она рассказывала мне сказки.