Святая Катерина

— Потому что завтра я улетаю в эту дурацкую Прагу, и мне захотелось побыть с вами наедине сегодня.

— Для чего?

— Хороший вопрос, Катенька, — кивнул Жданов. — Но из нас двоих вы самая умная, поэтому ответьте на него сами.

Отсалютовав ей стаканом, он прошел мимо неё, мимолетно коснувшись её плеча, и рухнул на диван в гостиной, запрокинув голову к потолку.

— Скажите мне, — попросил он, — зачем я вас сюда заманил сегодня?

Она села возле него, подогнув ноги.

— Наверное, по той же причине, по которой я соврала в Тульской гостинице, чтобы побыть с вами, — произнесла Катя тихо, её голос снова обрел ту самую хрипотцу, которая завораживала Жданова, и от которой с ним случился та странная неловкость в машине. Он мог слушать этот низкий, будто бы шершавый, голос вечность.

— И что это за причина? — глядя на неё снизу вверх, спросил Жданов.

— Мы же соучастники по разного рода махинациям, отчеты вот липовые рисуем, — усмехнулась она, — и хорошо знаем друг друга…

— Ошибаетесь. Это вы меня знаете, как облупленного. А я обычно понятия не имею, о чем вы думаете. Иногда мне кажется, что вы можете затевать убийство и сводить баланс с одинаковым выражением лица.

— Никому в действительности не интересно, о чем я думаю, — пожала плечами Катя. — Но если вы беспокоитесь, то заверяю вас, что никакого убийства я не планирую.

— О чем вы сейчас думаете, Катя? — спросил её Жданов.

— О том, что у вас усталый вид, — сказала она печально, — вы плохо спите и все время дергаетесь изо всего. Послушайте, может, пора вам рассказать родителям про Никамоду?

— Давайте не будем сегодня говорить об этом, — попросил он, — когда я слышу про Никамоду, меня тянет напиться. Это странно, Катя, но рядом с вами мне становится легче. Вы почти также хороши, как и виски.

Она смешливо округлила глаза.

— Я буду писать эту характеристику в своем резюме.

— В каком еще резюме! Вам никогда в жизни больше не понадобится резюме! Вы будете вечно прикованы к галерам Зималетто!

— Меня выгонят из Зималетто поганой метлой, как только станет известно о наших высокохудожественных отчетах для советов директоров, — жестко сказала Катя. — Это вам такое простят, а мне — ни за что.

— Не говорите так, — прервал её Жданов. — Ничего такого не случится.

— Хорошо бы продержаться еще полгода, — протянула Катя, погруженная в собственные размышления. — Я смогу скопить хоть каких-то денег и, когда с Никамодой будет покончено, начну новую жизнь.

Эти слова так рассердили Жданова, что он выпрямился и, потянувшись вперед, плеснул себе еще выпить.

Новую жизнь она начнет!

Без Зималетто!

Без Жданова!

Это женское непостоянство — сегодня они в одной каморке сидят, завтра в другой.

Ну это мы еще посмотрим.

Решимость, которая изрядно поколебалась в ходе этой мирной беседы, вновь укрепилась от такого ужасного поворота в разговоре.

Ему просто надо кое-что проверить, а потом пусть катится, раз ей так не терпится от него сбежать.

— Кать, — быстро сказал Жданов, — вы только не подумайте ничего лишнего и ничего личного… Я просто… мне надо…

— Что? — моргнула она.

Не давая себе времени подумать, опомниться, посоветоваться со здравым смыслом, Жданов поставил стакан, быстро обхватил ладонями Катино лицо и стремительно поцеловал её.

Она было дернулась, но он был начеку и не позволил ей отстраниться. Катя сжала губы, не жалея отвечать на такой разбойный поцелуй, и тогда он провел языком по вертикальной трещинке, и тут его железная Пушкарева дрогнула, как-то вдруг перестала изображать крепость в осаде, всхлипнула и судорожно, сильно вцепилась в его запястья. Её губы разомкнулись, и Жданов наконец-то поцеловал Катю, как и хотел. В этом чувственном поцелуе открывались такие глубины, что голова пошла кругом. Он и позабыл, что планировал какие-то там исследования, и просто погружался в это сумасшествие с упоением и лихим торжеством.

Нежность подкатывала к горлу и перемешивалась с неизведанной прежде остротой восприятия, как будто обнажив все дремавшие прежде чувства и ощущения. Как будто он всю жизнь провел под глухим покрывалом, и вот это покрывало было сорвано, и все стало непереносимо ярким.

Жданов целовал Катю Пушкареву и всё никак не мог остановиться, насытиться, оторваться от неё. Он то вторгался в её рот, сплетаясь языками, то покрывал её губы и лицо короткими быстрыми поцелуями. Убедившись в том, что она не пытается отстраниться, а, наоборот, льнет к нему все сильнее, Жданов перестал её удерживать, и его руки сжимали воротничок её блузки, гладили плечи, не решаясь коснуться груди, но блуждая вокруг. И только когда его губы скользнули вниз по её шее, а пальцы дернули завязки на воротнике, Катя крупно вздрогнула и пришла в себя. Он физически ощутил, как рассудительность возвращается к ней, и она ускользает, каменеет, отталкивает его.

Пытаясь научиться дышать заново, Жданов еще тянулся к ней, не желая поверить, что она бросит его сейчас, пылающего, раскаленного, но Пушкарева была неумолима.

Выбравшись из его рук, она поспешно отстранилась.

— Простите, — воскликнула Катя расстроенно, — я не должна была… Что вы-то делаете! — вдруг вскричала она. — Что это на вас нашло?

Её руки бессмыссленно приглаживали дурацкую прическу, поправляли беспорядок в одежде.

Жданов медленно возвращался в эту реальность.

Ему казалось, что он умер, и теперь придется восстанавливать себя заново по молекулам.

Это же обычный поцелуй, Жданов!

Тысячи их было на твоей памяти.

Что же пошло не так?

Почему сейчас кажется, будто катком по тебе проехали?

Он пытался вспомнить — ему же надо было что-то проверить.

Но что?

Не удержавшись, он очертил пальцем контур её губ, погладил её по щеке.

— Простите, — сказал хрипло, не слыша себя. — Я не очень понял, что сейчас случилось. Что-то нашло вдруг.

— Нашло, — повторила она, и в её голосе проскользнул холодок злости. — Вы думаете, что можете целовать меня, когда вам вздумается, а наутро делать вид, что ничего странного не произошло. А я… я же не мячик, чтобы меня кидать туда-сюда.

— Прости, — повторил он, не очень понимая, о чем она говорит. — Я… Кать, я наверное сейчас кажусь тебе полной скотиной… Но это было прекрасно.

Её взгляд смягчился.

— Не надо больше этого, — тепло сказала она. — Ни вам, ни мне сейчас ни к чему ваши нервные срывы.

— Нервные срывы? — обиделся Жданов.

— Алкоголь, стресс, квартира Малиновского… Это же у вас просто рефлекс сработал, — вдруг осенило её, и Катя вскочила на ноги. — Попадаете в эту квартиру — и набрасываетесь с поцелуями на кого попало. Нам надо немедленно уезжать отсюда, — и она метнулась к своему пальто.

— А то что? — хмуро спросил Жданов, с ужасом понимая, как близко он был к этому «что». И как болезненно во всем тело отзывалось то, что ничего не случилось.

— Так, Жданов, немедленно объясни мне, какие безобразия ты вчера учинил в моей квартире, — Малиновский был так взвинчен, что набросился на Жданова прямо в лифте.

Жданов многозначительно кашлянул, намекая на то, что вокруг слишком много разных ушей.

Ромка язык прикусил.

— Ничего плохого в твоей квартире не случилось, — прошипел Жданов ему на ухо.

— Это смотря, что ты имеешь в виду под плохим, а что — под хорошим, — зашептал в ответ Ромка, — у тебя в последнее время понятия добра и зла сильно перемешались. Я тебе напоминаю: Пушкарева — это зло. Кира — это добро.

— Иди к черту, — умиротворенно посоветовал Жданов. Неожиданно для себя он отлично выспался, и впервые за долгое время никакие терзания не мешали его крепкому сну.

— Слушай, ну ты мне теперь должен… Угостишь сегодня ужином в Праге. И учти: в хорошем ресторане!

— Понятно, почему ты вечно голодный… с таким-то пустым холодильником!

— Ой, можно подумааать! — манерно протянул Малиновский.

На ресепшен злая, как черт, Кира метала гром и молнии из-за отсутствия Тропинкиной на рабочем месте.