Святая Катерина

Но сколько ни страдай, а делать все равно что-то надо.

Когда Жданов, спустя довольно долгое время, вернулся в номер, Катя уже дремала со включенным телевизором, натянув покрывало до самых ушей. Кажется, она так и не решилась забраться под одеяло. Выглядывали рукава оранжевой пижамы, влажные косички были переплетены по-новому, а круглые очки сверкали каким-то особо неприступным блеском.

Увидев, что у Жданова в руках тарелка с чем-то съедобным, во что воткнута горящая праздничная свечка, Катя быстро села, и мультяшный мышонок на её животе выглянул наружу.

— Что это? — спросила она.

Жданов оперся коленом на кровать подле неё и поднес свечку ближе.

— Загадывайте желание, Катя.

Она взметнула на него изумленные глаза с влажными ресницами, зажмурилась и приняла почти молитвенный вид. Мечтательная улыбка тронула уголки её губ, а ладони сами собой соединились в «намасте».

Потом она аккуратно задула свечу и дернула носом.

— Что это у вас вместо торта?

— Пудинг из лосося и форели, Катя. У нас же эта неделя — рыбная?

— У нас? — переспросила Пушкарева тонким голосом. Вот бы она снова хныкать не начала! У него уже не хватало сил на вечно хлюпающую носом помощницу.

— И у меня есть безалкогольный брют, — Жданов вручил ей тарелку и нырнул в бумажный пакет, который притащил с собой.

— Безалкогольное шампанское это лимонад? — Катя с таким интересом тоже пыталась заглянуть в пакет, что даже забыла стесняться постели и пижамы.

Жданов извлек бутылку и поставил её на столик, аккуратно повесил свое пальто, подумал, и пиджак тоже снял. Катя не спускала с него глаз.

Она же не ожидала, что он на неё набросится в порыве страсти?

В последнее время её мозги малость размякли, конечно, но не до такой же степени.

Он еще не настолько озверел от Киры, чтобы набрасываться на неформатных и беременных пушкаревых.

И снова привычное гадание царапнуло затылок: Потапкин? Федор? Кто был тот неведомый герой, забивший мяч в ворота Катерины?

Что он чувствовал, целуя эти скобки и что он обнаружил, развернув бабушкины наряды?

Разлив шипучий напиток по бокалам, Жданов вернулся к Кате и протянул ей один из них.

— Поздравляю вас, Катя, — он старался, чтобы его голос не звучал с неестественной торжественностью, какая бывала на скучных юбилеях. Надо добавить теплоты и доброты, велел он себе и растянул губы в улыбке. — Я очень счастлив, что вы однажды пришли в Зималетто. Даже не знаю, как я бы справился со всем без вашей помощи. И вы должны знать, что я очень ценю вашу помощь и то, на что вы пошли ради спасения компании. Вы удивительно верный, умный и честный человечек, Катя, и мне бы хотелось, чтобы вы всегда могли рассчитывать на меня также, как и я на вас.

Уф.

Вроде получилось, как надо. Душевно и по делу.

Они чокнулись и сделали по глотку приторно сладкого, сильно газированного напитка.

Мда.

Это вам не виски.

— Спасибо, — ответила Катя, с детским удовольствием выпив эту гадость. — Я вам так благодарна, что вы со мной в этот день… Это такой подарок… правда, спасибо вам.

— Кстати о подарках, — оживился Жданов и снова нырнул в пакет. В магазин с белецким кружевом, расположенным прямо напротив гостиницы, он заглянул ради Милко — тот обожал всевозможные традиционные промыслы. Но бело-серая пелерина с фантазийной картиной подводного мира словно сама просилась: «купи меня». Стоила она каких-то диких денег, и продавщица объяснила, что это авторская работа, победившая на международном конкурсе. Почти произведение искусства, а может и не «почти».

Торжественно накинув на оранжевую пижаму Пушкаревой эту пелерину, Жданов прикрыл один глаз, оценивая увиденное, удовлетворенно кивнул и отмахнулся от благодарного лепетания.

— Катя, я в душ, — объявил он, украдкой зевая и сочтя торжественную часть закрытой.

Она кивнула и зарылась лицом в пелерину.

Федор, который собирал ему вещи в дорогу, как обычно ориентировался на вкус Киры Юрьевны и заботливо упаковал брендовые декоративные шмотки, абсолютно неуместные в этом клоповнике. Вздохнув над несоответствием внутреннего и внешнего и пожалев, что у него нет удобной и со всех сторон приличной оранжевой пижамы, Жданов натянул слаксы и джемпер и покинул ванную.

Катя дремала, обнимая пелерину, как плюшевого мишку. Телевизор что-то тихо бормотал, верхний свет был погашен, и только прикроватные светильники освещали комнату, ставшую вдруг не такой неприятной, как раньше.

Жданов осторожно лег со своей стороны, выключив светильники и оставив телевизор, и разноцветные пятна замельтешили по комнате.

Вопрос, который мучил его с того момента, когда он решил ехать в Тулу, а может быть и раньше, не оставлял в покое. Что, черт возьми, он вообще творит?

Каким образом он оказался в одной постели с Пушкаревой, и почему это не кажется таким диким, как должно казаться?

— А хотите я кое в чем признаюсь? — вдруг спросила Катя, по-прежнему не открывая глаз. — Только вы обещайте, что не рассердитесь.

— Что за детский сад, — вздохнул Жданов, — я никогда на вас не сержусь, и тем более не стану этого делать в такой день.

— Ну да, — пробормотала она, — никогда.

— Вы можете признаваться совершенно спокойно, обещаю не ставить вас в угол.

— Я специально сказала на ресепшен, что мне нужно прилечь, чтобы мы не уехали отсюда.

Бог знает, что он ожидал услышать. Возможно, одну из фамилий, наконец, Федор или Потапкин, но не такое безыскусное откровение.

— Почему? — спросил Жданов, ошарашенно рассматривая спокойное лицо, которое без очков выглядело невинным и милым, и только трепет ресниц выдавал смятение.

— Если бы мы уехали в другую гостиницу, — сказала Катя, — то там было бы два люкса. А мне хотелось побыть сегодня с вами вдвоем. Не в том смысле…

— Я понял, — быстро сказал Жданов, — в каком смысле.

Он действительно понимал.

Катино коварство не вызвало в нем негодования, а только мирная теплота, похожая на парное молоко, разлилась в груди.

Когда они оставались вдвоем, мир начинался казаться довольно симпатичной штукой.

Между ними не было соперничества, непонимания, споров или секретов…

Впрочем, один огромный-огромный секрет Катя все-таки хранила в себе.

— Расскажите мне, пожалуйста, — попросил Жданов, и она, умница, сразу поняла, о чем он просит.

— Вам так важно это знать? — спросила она, мигом расстроившись и зарывшись носом в пелерину. — От этого зависят наши отношения?

— Нет, Кать, нет, — воскликнул Жданов, ругая себя ослом. Зачем он лезет к ней с расспросами, как будто не видит, что они каждый раз причиняют ей боль? — Простите, это совершенно бестактный вопрос. Я сам не понимаю, зачем я вам его задал. Всё, простите, ничего не отвечайте.

Катя молчала так долго, что он решил, что она заснула.

— Этот человек…

— Кто он? — жадно спросил Жданов и снова попытался одернуть себя. — Простите, я не имею никакого права задавать вам такие вопросы.

— Он благородный, умный, он звезда, а я… — Катя говорила совсем тихо и словно бы самой себе. — Он не видит во мне женщину. Просто однажды он был очень расстроен, я оказалась рядом. А любовь она… она не всегда взаимна, и он ведь совсем не должен меня любить, потому что я этого очень хочу, — печальный изгиб губ, горькая усмешка над собой, над судьбой.

— Он просто идиот, — с чувством произнес Жданов. — Идиот, который не видит, какой вы удивительный человек.

— Вы так думаете? — она приоткрыла глаза, глядя на него с ласковой иронией.

— Уверен, — заверил её он.

Разные чувства бушевали в его голове. Он был возмущен — Катя действительно влюблена в какого-то придурка! Ему было жаль её — глупая девица, которая втюрилась в очередного прохвоста или мажора. Звезда, ну надо же! Как пить дать — беззаботный циник, переспавший с Пушкаревой и даже не вспомнивший об этом наутро.

— Катя, давайте забудем об этом мерзавце, — повелел Жданов, не выносивший, чтобы мысли его помощницы были заняты посторонними вещами. Он едва привык считаться с тем, что теперь она больше всего на свете заботится о крошечном эмбрионе внутри неё. Но делить её с каким-то там прохвостом?