Святая Катерина

— А надо было читать по глазам, по улыбке, а еще лучше по личному делу, которое, между прочим, несложно взять в отделе кадров… — тут до Малиновского дошло. — Что ты делал до часу ночи с Пушкаревой? С Пушкаревой?! Ты от неё, что ли, к Кире приехал весь такой утомленный нарзаном?

От ответа его спас звонок телефона на Катином столе.

— Пушкарева, — буркнул Жданов, срывая трубку.

— А вот и нет, — ответили ему, — вы не Пушкарева, вы Жданов. Перепутали?

— Зорькин?

— Я! — молодцевато ответила трубка.

— Вы, наверное, звоните, чтобы поздравить Катю? Её пока поглотил спрут под названием женсовет. Кстати, Николай Антонович, а что лучше подарить Пушкаревой?

— Командировочное удостоверение, — быстро ответил Зорькин.

— В Тамбов? — от неожиданности брякнул Жданов.

— Ну что же сразу в Тамбов, широка страна моя родная, можно и в Тулу, тоже на букву «т» начинается. Тут у нас такая похоронная атмосфера, что у Катьки уже нервы сдают. Валерий Сергеевич, конечно, пытается не наседать, но из него выходят лишь вздохи!

Дверь открылась, и картина, пошатываясь, засеменила по кабинету. Катю за ней почти не было видно.

— О господи, — вздохнул Малиновский. — Катенька, ну верните вы экспонат в Третьяковку! Что ж вы делаете?

— Здравствуйте, Роман Дмитриевич, — пропыхтела картина.

— Я пойду… посмотрю… последние… отчеты о продажах, — слинял Малиновский, начертав в воздухе нечто угрожающее. Оно означало примерно следующее: помни о Кире, а за ночи с Пушкаревой ты передо мной еще ответишь.

— Перезвоните, — сообщил Жданов Зорькину и подхватил пошатывающуся картину, желая облегчить Пушкаревой ношу. Она продолжала стойко за неё цепляться, и теперь они вдвоем держались за раму.

— Катя, а почему о вашем дне рождения я узнаю последним? — получилось слишком сурово, но она сама была виновата. Предупреждать же надо!

— Андрей Палыч, последней узнала Кира Юрьевна, — выглянула из-за букета Катя. На её волосах были пушистые шарики мимозы. — Вы знаете, Андрей Павлович, у вас столько дел, а тут еще я с этим днем рождения.

— Катя, я чувствую себя идиотом. Какие дела? О каких делах еще могут идти речь?

— Перестаньте. Этот день для меня совершенно… ни к чему все эти поздравления.

Улыбаясь, Жданов пытался собирал цветочки с косичек.

— Катя, я должен был подготовиться, — мягко заметил он.

— Это совершенная ерунда. Ой, — картина начала заваливаться набок вместе с Катей, и Жданов перехватил их обеих поудобнее.

— А для меня нет.

— А для меня — да.

— Кать, — поставив картину на пол, возмутился Жданов, — что вы со мной постоянно спорите?! Я это я, вы это вы. Вам это понятно?! — Пушкарева притихла, смотрела виновато, и он устыдился своего рычания. — Простите, вырвалось.

Катя робко улыбнулась и подняла руку, чтобы стряхнуть мимозу с его волос.

— Я не хотел на вас кричать. Просто я очень расстроен, — попытался объясниться он.

— Простите, пожалуйста, — произнесла она почти нежно.

— Это вы меня простите. У вас такой день, а я как упырь какой-то.

— Совершенно обыкновенный день. Я никогда не отмечаю его.

— Просто я начинаю нервничать, когда… если вы что-то скрываете от меня, — признался Жданов. — Да отдайте уже это произведение искусства, — он все-таки отобрал у неё картину и пристроил её к стене. Потом забрал букет и положил на стол. — Идите сюда, — усадив Катю на стул, он принялся аккуратно освобождать её волосы от цветов.

— Я сказала вам, что это не важно, не для того, чтобы успокоить вашу совесть, — ответила Пушкарева, вертя головой. — А потому, что для меня эта дата действительно не имеет никакого значения. С чего тогда ей иметь значение для вас?

— Как это она не имеет для вас значения? — удивился Жданов. Присев на корточки, он взял Катю за руки, заглядывая ей в глаза. — Поясните, а то я ничего не понимаю.

— Андрей Павлович, когда у людей день рождения, они устраивают праздник. Они приглашают домой друзей. Но… мне никогда не хотелось устраивать ничего подобного. Единственный раз я праздновала день рождения ради своих родителей, это было на моё пятнадцатилетие. Мама предложила пригласить моих одноклассников, напекла пирожков, накрыла на стол. Колька повесил шарики. И никто не пришел. Никто из всего класса, — она говорила спокойно, ни на что не жалуясь, а просто объясняла ему, как он того и просил. — Поэтому больше я никогда не устраивала праздников на свой день рождения. Так что не беспокойтесь, Андрей Павлович.

Он задумчиво разглядывал её.

— Почему вас не любили в школе, Катя?

— Некрасивая зануда-отличница, — пожала она плечами, — я не прогуливала уроки, не курила за гаражами, не подлизывалась к главарям класса. У меня всегда были выучены все уроки, учителя ставили меня в пример. Да вы бы тоже не любили меня, если бы учились вместе со мной. Вы-то, наверное, были самым популярным мальчиком в школе.

Он засмеялся.

— Катя, хотите в Тамбов?

— В Тамбов? Вы меня в ссылку, что ли, отправляете?

— В командировку, — пояснил Жданов. — Срочную.

— Но у нас нет никаких дел в Тамбове, — с недоумением ответила Катя.

— Вот так раз! В таком случае мы, конечно, туда не поедем.

— Мы?

— Мы поедем в Тулу. Тоже на «т» начинается.

Она смотрела на него изумленно и доверчиво, как любопытный заяц.

========== 18 ==========

Уже в пальто, Жданов сидел возле входа и терпеливо ждал, пока Пушкарева в десятый раз объяснит своему отцу, что график командировок составляется без учета дней рождения сотрудников, что поездка была давно запланирована, что она забыла предупредить заранее, потому что у неё голова от всего кругом.

Дверь приоткрылась и появились головы Шуры и Амуры. Оглядевшись по сторонам, они не обнаружили начальства и предприняли партизанскую попытку просочиться к столу Пушкаревой.

Когда Жданов их окликнул, девицы подскочили на месте.

— А мы вот Катю хотели пригласить на обед, — объяснили они.

— Папа, мы отметим мой день рождения позже, — устало сказала Катя в трубку.

У неё был такой замученный вид, что обед с женсоветом запросто мог её доконать.

— Не получится, — терпеливо сказал Жданов, — я же вам уже объяснил.

— Но мы думали, что вы передумаете… Сегодня ведь такой день…

— День — рабочий, — гаркнул Жданов.

Девицы, пылая социалистическим негодованием, попятились к двери.

— Амура, — попросил он, — вы часика через три сообщите Кире Юрьевне, пожалуйста, что мы с Екатериной Валерьевной поехали в Тулу поглядеть помещения под производство, хорошо? Вернемся завтра. Ну и забронируйте нам приличную гостиницу.

— Как в Тулу? — изумилась Амура.

— Почему завтра? — изумилась Шура. — Это же близко совсем. Вжух туда, вжух обратно.

— А напомните мне, — повысил голос Жданов, — с каких пор я обязан отчитываться перед собственным секретариатом?

— Так ведь день рождения у человека…

— Да ведь это всего лишь день рождения, а не конец света, — с отчаянием выкрикнула Пушкарева, — мама, ну объясни ты ему! — и шмякнула трубку на аппарат.

— Понятно, — сказала Амура.

— Ясно, — сказала Шура.

И их обеих унесло ветром из кабинета.

— Да что же такое, — пробормотала Пушкарева растерянно и расстроенно.

— Катя, вы в порядке? — Жданов подошел ближе.

— Я что-то… не пойму, — Катя слепо притянула к себе лацкан его пальто и попыталась вытереть им глаза сквозь очки.

Жданову пришлось привстать на цыпочки и, удерживая равновесие, — балерина здесь не он — опереться рукой об стену за её спиной.

Балансируя таким образом, он подождал, пока она вдоволь изъелозит и изомнет дорогую ткань. Он только надеялся, что сможет избежать сморкания.

И Пушкарева оправдала его надежды: сморкаться в него она не стала, но зачем-то прижалась щекой к измочаленному лацкану, да так и замерла.

— Катя, что за чудачества?