Страница 25 из 65
При всем восторге перед Клочковой, он, кажется, не испытывал ни малейшего пиетета перед Кирой — она-то не была ему ни начальником, никем. Совершенно посторонняя, высокомерная женщина, цепляющаяся на ровном месте к его подруге.
Робость забавно перемежалась в Зорькине с дерзостью, и было видно, что он привык защищать Катю от всевозможных насмешек, и это давно не вызывает в нем яростного протеста, а просто включает привычный режим «сам дурак».
Такой вшитый в сознание инстинкт.
Кира посмотрела на Жданова, явно ожидая, что он поставит выскочку на место, но тот только пожал плечами. Его и самого временами забавлял снобизм Воропаевых, невесть откуда проросший в российских реалиях. Можно было подумать, что у каждого из них было по замку в предместьях Лондона и длинная череда предков-аристократов в анамнезе.
— Спасибо, Николай Антонович, за столь подробную консультацию, — сказал Жданов, не желая влезать в затеянную Кирой свару, — дальнейшую реализацию ваших предложений возьмет на себя Екатерина Валерьевна. Я даю ей полный карт-бланш в этом вопросе. Если все это выгорит, вы оба получите солидный бонус.
Зорькин расцвел от удовольствия, а Катя серьезно кивнула.
— Мы все сделаем, Андрей Павлович.
— Не забывайте, Екатерина Валерьевна, что за каждый свой шаг вы будете отчитываться не только перед Андреем Павловичем, но и советом акционеров, — произнесла Кира.
Как же она иногда похожа на своего братца!
— Ничего подобного, — возразил Жданов, совершенно выведенный из себя, — Катя отчитывается исключительно передо мной, а я — перед советом директоров.
— Дорогой, тебе не надоело со мной спорить? — воскликнула Кира, которая тоже была уже на грани.
— Надоело, — ответил он так жестко, что Кира сразу замолчала.
Малиновский, конечно, распереживался из-за того, что затянувшаяся ссора с Кирой может привести к отмене свадьбы и потере воропаевской лояльности на следующем совете акционеров, который предстоял быть не просто сложным, а очень сложным. Но Жданов от него отмахивался: у него еще будет время на перемирие, например, во время новогодних каникул, а пока ему нужна передышка.
— Мне надоело, что она набрасывается на Катю безо всякого повода.
— Так уж и без повода? — усомнился Малиновский. — Жданов, я конечно сам просил тебя позаботиться о Пушкаревой, но даже с моей точки зрения ты перебарщиваешь. Заставь дурака богу молиться…
— Что значит — перебарщиваю?
— Ну для начала тебе надо перестать подвозить её по утрам. Все Зималетто уже вам косточки перемывает.
— Перестану, как только у Кати закончится токсикоз.
— Ну ты только послушай себя, — взвыл Малиновский с отчаянием. — Ты хоть представляешь себе, как это выглядит со стороны?
— Как? — с искренним интересом спросил Жданов.
— Знаешь, что самое лучшее в Пушкаревой? Что ни одна, самая смелая фантазия не сможет приписать тебе с ней интрижку. Поэтому сотрудники считают, что ты её эксплуатируешь с утра до вечера. Эксплуатируешь на завтрак, обед и ужин. Вот почему Пушкарева такая бледная и замученная!
— И это прекрасно, — благодушно отозвался Жданов. — Пусть лучше я буду эксплуататором, чем станет известно, что Зималетто принадлежит Пушкаревой. В конце концов, все, что я делаю — это исключительно ради компании. Не думаешь же ты, что мне доставляет удовольствие думать о таких вещах, как токсикоз? Да мне эта её беременность поперек горла! Кстати! Знаешь, что заявил её отец? Что отец этого ребенка из Зималетто. Мол, кроме работы Пушкарева и не видела ничего.
— Из Зималетто? — поразился Малиновский и задумался. — Потапкин? — наконец, выдал он.
— Фу, — содрогнулся Жданов.
— Федор? Урядов? Иван Васильевич?
— Ну хватит говорить глупости, — разозлился Жданов. — Катя бы и близко не подошла ни к кому из них.
— Ты говоришь о Пушкаревой так, будто у неё есть выбор! — фыркнул Малиновский. — Кто на неё внимание обратит, тому она и рада. А представляешь, если она тайная любовница Милко — он же у нас в компании главный извращенец!
— Ну, Пушкарева, конечно, не совсем женщина, но и с мужчиной её перепутать сложно, — забраковал Жданов кандидатуру Милко.
— Знаешь, на тебя не угодишь. Ты капризнее беременной женщины.
— Да нет у Пушкаревой никаких капризов, — пожаловался Жданов. — Корпеет над своими бумажками, хоть бы ананасов каких попросила!
— Какое коварство! Палыч, уйми свою непонятную тягу к благотворительности и иди уже мириться с Кирой.
— Послал так послал, — ухмыльнулся Жданов.
Так и прошло несколько дней — в пространных спорах с Малиновским, натянутых отношениях с Кирой и рабочей рутине.
— Почему вы вздыхаете, Катя? — спросил Жданов как-то вечером, когда пора было уже собираться домой, но Пушкарева все тянула, хоть у неё и не было срочной работы.
Она снова вздохнула и выключила, наконец, компьютер.
— Как представлю себе очередной допрос, который мне папа каждый вечер устраивает, — уныло ответила она, — так и начинаю мечтать о том, чтобы рабочий день длился все двадцать четыре часа.
Катя встала и неохотно натянула пальто. Жданов помедлил, мысленно сцепившись с голосом Малиновского в своей голове, и пришел к консенсусу: сейчас он поедет с Пушкаревой, а Роману об этом ничего не скажет. Сколько можно слушать его стенания!
— Катя, а хотите мы с вами куда-нибудь поедем?
Её лицо осветилось недоверчивой радостью.
— А можно? — спросила она.
— Нужно, — заверил её Жданов.
— Только не в один из ваших любимых дорогих ресторанов, — зачастила Катя, — мне надоело, что на нас все таращатся, и надо постоянно иметь напыщенный вид. Пожалуйста-пожалуйста, Андрей Павлович!
В последнее время Пушкарева редко была такой ребячливой и веселой, и Жданов смотрел на неё с некоторой оторопью, не зная, как себя вести. Он даже начал жалеть, что вообще затеял все это, но отступать было некуда.
— Конечно, Катя, — ответил он растерянно, — я могу себе позволить пригласить вас в дешевое кафе.
Весь вечер Пушкарева болтала без умолку, а Жданов разглядывал её и думал: Потапкин? Федор? Урядов?
Да не может такого быть!
Может, стоит прямо у неё спросить — пока у Кати такое разговорчивое настроение?
— Что с вами, Андрей Павлович? Вы на меня так смотрите…
Он взял её за руку.
— Кать, а вы совсем злитесь на отца своего ребенка?
Вся беззаботность слетела с неё в один миг. Она моментально превратилась в напуганного зверька, пригнувшего уши.
— Уже поздно, Андрей Павлович, — пробормотала Катя, вскакивая. Но поскольку Жданов все еще держал её за руку, то у неё получилось сделать только один шаг, а потом Пушкарева потеряла равновесие и приземлилась прямо ему на колени. От неожиданности оба крупно вздрогнули, и Катя попыталась сбежать, но руки Жданова сами собой её удержали. Он чувствовал, что если надавить чуть посильнее, не дать Кате улизнуть сейчас, то она скажет ему правду. Не сможет не сказать. Особенно когда они так неприлично близко друг к другу, и эта близость явно сбивает Катерину с толку и лишает трезвомыслия.
Она еще раз трепыхнулась и притихла, тараща круглые настороженные глаза.
— Кать, — мягко проговорил Жданов, прямо перед его лицом трепетали оборки её блузки, и он невольно потрогал невинный школьный бантик возле нежной шеи, — вы же знаете, что можете рассказать мне, что угодно? Что я всегда на вашей стороне и искренне переживаю за вас? Кать… если я могу для вас хоть что-то сделать…
— Вы так много для меня уже делаете, — прерывисто выдохнула она, — так много-много делаете, что когда я думаю о вас, у меня словно… такое чувство — накатывает волна, волна, волна.
Она попыталась изобразить эту волну, но быстро приняла свое поражение и просто прильнула к обалдевшему Жданову.
Множество самых разных мыслей разбежалось во все стороны — слава богу, Катя отказалась от дорогого ресторана, вот было бы шоу! Что это это за эмоциональный порыв? Сколько вообще самых разных чувств скрывается в одной компактной Пушкаревой? И почему во всем этой практически неприличной близости, которую Жданов никак не планировал, было столько естественности?