Тот самый одноклассник

У него получилось.

Алексей первым пришел в себя от шока. Поздравил нас, хотя и натужно, ради приличия. А уж как глянул на меня, вспомнить страшно. «Я тебе не верю!» – крикнул его взгляд. Поставил печать «Отказать».

Они с Иваном не похожи. Алексей ниже ростом, но намного шире в плечах. Черты лица грубые, неправильные, и привлекательным его не назовешь. Про себя он рассказывать не стал.

Алексей и в школе был неразговорчив, да и посещал ее редко. Занимался вольной борьбой и часто уезжал на соревнования. Возвращался с медалями и кубками, стал мастером спорта. Помню, как одноклассник распустил мерзкий слух о Даниле. Алексей взял беднягу за плечи, приподнял над землей, сказал пару слов и отбросил в сторону. Без усилий. Такие как он, не волнуются о мнении окружающих. Они формируют свои суждения и придерживаются их до конца.

Вот и сегодня он посмотрел на меня, не поверил в мои чувства, осудил и отвернулся.

Оба брата Дани мне не верят. Иван флиртует, проверяет меня, чтобы защитить Даню. Алексей же смотрит в окно и только изредка делает глоток пива, морщась, словно пьет хлорку. Он мне просто не верит – и все. Не пускает в семью.

Я смеюсь и шучу, но внутри металлической струной натянулась тревога.

Интересно, какие испытания мне придется пройти, чтобы заслужить их доверие? Сорок лет счастливого брака?

Чтобы развеселить мать перед операцией, братья вырядились в ковбойские костюмы. В детстве они порушили пол двора, играя в ковбоев, и теперь решили воскресить прошлое на радость маме. По просьбе Данилы я купила ему ковбойский костюм, самый смешной из возможных. Он все надел, даже шейный платок и шпоры, и красуется в них весь вечер. Только ремень не подошел, слишком массивный на его узких бедрах.

Увидев костюмы, Анна Степановна смеялась до икоты, особенно когда ее великовозрастные сыновья прыгали по гостиной с криками «И-хо!». Я тоже хохотала до слез. Заводилами, конечно же, были Даня с Иваном.

– Давайте последний тост! – говорит Анна Степановна. – За семью.

– За семью! – вторят сыновья и тянутся к матери. В этот раз меня не придавили, но и не заметили. Я сижу с бокалом в руке.

Со мной не чокаются.

– Ника, шла бы ты спать, деточка, на тебе лица нет от усталости. А шутники пусть убирают со стола, – улыбнулась Анна Степановна.

Я читаю между строк: мать хочет остаться наедине со своими мальчиками.

Я не обижаюсь, непритворно зеваю и желаю всем спокойной ночи.

Пока остальные собирают со стола грязные тарелки, Данила настигает меня у дверей и, притворно рыча, сжимает в объятиях.

– Эй, ты чего рычишь?! – смеясь, я бросаю взгляд на остальных. Обниматься под гнетом трех осуждающих взглядов не хочется.

Анна Степановна следит за нами с каменным лицом.

– Я рррычу, – хохочет Данила, не замечая их реакции, – потому что не обещаю тебе спокойной ночи. Готовься, я поднимусь следом!

Выходя из гостиной, я вижу, как он подхватил смущенную мать на руки и кружит с ней по комнате. Завтра рано утром сыновья отвезут ее в больницу. Операция плановая, но у Анны Степановны больное сердце и анемия, поэтому врачи боятся осложнений. Данила заранее сдал кровь, так как в городе дефицит, а у них с матерью редкая группа.

– Завтра будешь пить мою кровинушку! – напевает он, танцуя с матерью на руках.

– Прямо-таки пить! Будто я вампирша какая-то, – смеется она.

– Да хоть и вампирша, зато самая любимая.

Анна Степановна притворно ворчит и поглядывает на меня светящимся синим взглядом, совсем как у сына.

«Вот видишь, Ника, мой мальчик любит меня, а не тебя», – говорят ее глаза.

Я уважаю ее материнскую нужду, поэтому киваю, добровольно оставляя ей первенство, и иду к темной лестнице.

Резники купили этот дом как дачу, но перестроили, утеплили, провели воду и отопление. Теперь Анна Степановна живет здесь круглый год. Дом огромен, особенно прихожая, да и в гостиной можно устраивать вечеринки человек на двадцать. Лестница делает несколько поворотов, нависая над прихожей. Снаружи деревенская ночь, словно занавесь из черной ткани, только редкие звезды нарисованы на ней серебристыми кляксами.

Щелкаю выключателем в прихожей, но света нет. Не хочу звать Данилу, поэтому крадусь в темноте. Я безумно устала и выпила слишком много вина. В арочном окне над лестницей видна луна, и я иду на ее свет, осторожно нащупывая ступени.

Снизу доносятся голоса, звон посуды. Анна Степановна смеется. Алексей спрашивает про доставку продуктов, бывают ли перебои из-за снега. Данила напевает рекламный мотив, и его мать подхватывает мелодию.

Моя новая семья.

Я невеста.

Невесть откуда взявшаяся, невесть как заарканившая любимого сына Анны Степановны.

Невесть какая невеста.

Звезды очень яркие, нарисуешь – никто не поверит. Словно с обычной ночью повозился неумелый любитель фотошопа. Кладу ладонь на холодное стекло, зная, что останется отпечаток. Окно наполовину занавешено, и я останавливаюсь в полосе скудного лунного света, глядя на звезды.

За спиной раздаются поспешные шаги, и я улыбаюсь.

Данила.

Быстро же он справился! Небось выдал пару пошлых шуток, и мать выгнала его к невесте. Пусть не надеется, сегодняшняя ночь будет невинной. В старом деревянном доме слышен каждый шаг, и я не хочу, чтобы члены его семьи стали свидетелями нашей близости.

Данила подходит со спины и прижимается ко мне. Сильные руки обвивают талию, и я откидываюсь на его грудь. Прищурившись, смотрю на звезды, пытаюсь поймать ракурс, в котором они покажутся реальными. От выпитого вина и усталости в голове легкое приятное покачивание.

– Тебя уже отпустили? Я думала, Анна Степановна захочет посекретничать. – Я прислушиваюсь к звону посуды на кухне. В гостиной хлопает дверь. – Посмотри, какие звезды!

Данила целует меня в затылок, прижимается ближе, и в животе разливается предвкушающее тепло. Нет уж, я не собираюсь заниматься любовью в доме его матери.

– И не надейся, – шепчу. – Хочешь, чтобы нас застукали?

Его руки пробегаются по телу, задевая грудь. Сказывается выпитое вино, неожиданно крепкое, и я позволяю себе расслабиться и насладиться лаской. Данила прижимается плотнее, руки исследуют мое тело. Резко втянув воздух, он подталкивает меня к подоконнику, и звон вазы о стену кажется неожиданно громким.

– Тихо, а то нас услышат, – шепчу, улыбаясь.

Данила наклоняет меня вперед, ласкает мое тело.

Завожу руку назад, но он не позволяет прикоснуться к его лицу. Отодвигает меня в сторону, за занавесь, где совсем темно.

Прикрыв глаза, я наслаждаюсь. Сегодня Данила другой – настойчивей, грубее. Наверное, потому что нас могут застать в любой момент, и его это заводит.

Может, нам и удастся, только если очень тихо, пока все внизу… ведь наша спальня на третьем этаже.

Я устала бояться мнения его родных. Их первое впечатление обо мне, как невесте, и так хуже некуда.

Данила вжимается бедрами в мою спину.

– От тебя пахнет салатом оливье, – посмеиваюсь. – Запах брутального мужчины.

Когда любишь человека, говоришь всякие глупости, которые приходят в голову. Потому что доверяешь ему, как себе, и не сдерживаешь порывы.

Данила ласкает мою грудь, его бедра до боли вжимаются в мою спину. Возбужденное дыхание пропитывает мои волосы теплом. Я пытаюсь повернуться к нему лицом, но он не позволяет. С силой сжимает руки.

Что-то не так.

Не знаю, откуда появляется эта мысль, но она, как разверзнувшаяся под ногами пропасть. Как ледяные кубики за шиворот рубашки.

Что-то не так.

Может, дело в затянувшемся молчании? Обычно Данила как ураган, вечно в движении, полон шуток и музыки. Даже во время секса иногда напевает мелодию. А сейчас молчит, не сказал ни слова. Почему он не позволяет мне обернуться?

Смотрю вниз на его руки, но в темноте еле виден рисунок ковбойской рубашки.