В конце пути

– Уле пошел на лед, – прошептал Свен, и за его толстыми зеркальными очками расцвел ужас. – Черт побери.

Следом за Свеном Чарли поглядел на замерзший фьорд. Здесь словно застыло ласковое море, покрытое легкой рябью, и лед был уже не мрачным серовато-белым, как в начале пути, а темно-голубым. Тем не менее под ним шумело, скрежетало, хрустело и рычало, и во все стороны бежали кривые трещины и рваные разломы, создавая впадины и уступы, туннели и обрывы. По ровным участкам ледника текли тонкие ручейки воды, они следовали какому-то необъяснимому уклону поверхности, струились в деловитом молчании на фоне промышленного грохота. Глетчер таял. Холодное солнце грело кожу Чарли, грело землю, и мир таял.

Свен ступил на лед и зашагал к горизонту, который Чарли все никак не мог различить – белое на голубом на белом.

Чарли качнуло, он едва не упал, кое-как восстановил равновесие, упер руки в бока, тяжело задышал и не сошел с места. Ощущение неуязвимости слабело, химические вещества, которые наполняли тело радостью, улетучивались.

Свен повернул голову, и в голосе его впервые просквозило сочувствие.

– Можешь вернуться. У меня есть телефон с навигатором. Тебе необязательно идти дальше.

В конце концов, это всего лишь работа.

Всего лишь работа.

Чарли вдруг заметил, что он стоит на чужих следах; следах того, кто прошел здесь раньше. Чарли торопливо переставил ногу – он словно оскорбил некую святыню, – посмотрел на Свена и, кажется, увидел кой черт знает, что именно Чарли увидел?

Он вздрогнул, вовсе не от холода, и шагнул на лед.

Спустя какое-то время в краю, где времени нет, Чарли упал и больше не поднялся.

Он смутно сознавал, как Свен разбивает палатку, натягивает на Чарли спальный мешок, поит Чарли тепловатым чаем, вталкивает в Чарли еду, а потом злой ветер стихает и перестает кусать за лицо, и тогда Свен заползает в тот же спальник и крепко прижимает Чарли к себе, пока тот не перестает дрожать.

Наверное, Чарли спал – сказать было сложно, – и когда он открыл глаза, то Свен спал рядом, в том же мешке, а солнце по-прежнему наворачивало круги по небу.

Свен спросил:

– Сможешь идти?

Чарли ответил:

– Да, – и ответил искренне.

Во сне он увидел конец света и по пробуждении понял, что предотвратить его под силу только ему, Чарли.

– Да, – повторил он и стряхнул с себя безумный сон. – Хочу закончить дело.

И они пошли.

Глава 20

На третий – наверное, третий – день они начали спуск с ледяного пика. Кошки и веревка, ледоруб и ледоступы.

В другое время Чарли испытал бы страх, но сейчас не испытал, он просто преодолел препятствие – человек, который преодолевает собственное тело, собственную неумелость. Чарли послушно выполнил все команды Свена и добрался до подножия пика, до полосы почти ровного льда, и Свен посмотрел на Чарли вроде бы с уважением, а еще с легким испугом и пробормотал:

– Чарли, ты как?

– Хорошо, – ответил Чарли и понял, что тот, кто это произнес, не соврал. – Идем дальше.

И они пошли.

Горизонт – неужели это горизонт?

Неужели вон там – конец льда, граница глетчера, и он встречается с землей, замерзший водопад, стремительное падение в никуда?

Или то просто обман зрения, спятившая перспектива, и нечем измерить пологое уныние, и нет возможности определить, что высоко, что низко, нет ни близи, ни дали, нет красок, одна только белизна.

Идти.

Вдалеке Чарли, кажется, узрел…

…да нет, конечно.

Потом он вновь посмотрел вдаль и, кажется, узрел…

…и на этот раз, как в случае с туристами на вершине хребта или с бледной фигурой, которую Чарли абсолютно точно не заметил у фьорда, он взглянул на Свена – видит ли тот, и тут Свен явно увидел: он резко охнул, бросил рюкзак, закричал и побежал вдаль.

Не зная, что делать в таких обстоятельствах, Чарли тяжело заковылял следом и поволок за собой рюкзак Свена.

На льду лежал мужчина.

Он словно спал, безмятежный ребенок – колени поджаты к животу, ладони под щекой, глаза закрыты. Мужчина, абсолютно точно понял Чарли, был мертв. Кожа его побелела, губы посерели, грудь недвижимо застыла. Свен уже падал на колени, скидывал рукавицы, неловко ощупывал незнакомцу горло, лицо, слушал, ловил хоть какие-нибудь признаки жизни. Чарли стоял рядом и смотрел – беззвучно, во сне. Что этот мужчина здесь делал? Почему белизна не поглотила его, как она поглотила их со Свеном? Он тоже умер в поисках профессора Уле?

Тут Свен гаркнул:

– Не стой пнем – помоги!

Оказалось, мужчина не умер.

Устанавливая палатку, Свен забивал колья в лед с дикой силой, словно те были его врагами, а Чарли тем временем неуклюже запихивал замерзшего мужчину в спальный мешок и очень боялся поломать бедняге руки-ноги – такими задеревенелыми они были. Кончик носа у несчастного почернел; Чарли не стал строить догадки, какого цвета пальцы и ступни мужчины. От тепла его тела лед под ним сперва подтаял, потом застыл вновь, когда мужчина начал холодеть, поэтому его пришлось вынуть из примерзшей куртки и свитера, раздеть догола, до бескровной кожи, затем Свен скинул свою одежду и тоже залез в спальник.

Чарли сидел на рюкзаке и молча наблюдал, как Свен крепко прижимает к себе мужчину, греет его своим теплом, периодически щупает пульс, слушает дыхание и шепчет, то по-датски, то на калааллисут:

– Не умирай, идиот чертов, не умирай, мать твою…

Чарли понял – вот и все, конец, они прошли ледник и отыскали нужное, им оказался вот этот мужчина, этот мешок замороженного мяса, какое разочарование, обычный человек, а не грандиозная личность на краю света.

Чарли понял, что он невероятно устал и что мир для него умер, смытый белым цветом; понял, что его, Чарли, кровь еще никогда не была такой живой и горячей, и что род людской есть самая прекрасная драгоценность во вселенной, и что любая жизнь ничтожна, а истребление ее не имеет ни малейшего значения, и что все эти осознания справедливы, причем все одновременно.

Чарли понял, что плачет, – ощутил на щеках жгучие соленые дорожки. Он попробовал вытереть соль рукавом, но лицо запекло еще сильней, и Чарли позволил слезам течь, не ощущая печали, стал жевать сушеное мясо и ждать.

Интересно, должен ли он вообще тут сидеть, учитывая обстоятельства? Должен ли он был засовывать мужчину в спальный мешок? Ведь Чарли, как-никак, вестник Смерти, глашатай, который шествует впереди…

Он попил воды, нагревшейся от тела, и выбросил эти мысли из головы.

В небе стояло солнце, Свен крепко обнимал старика, Чарли клевал носом.

Грохот, рев… конец света все-таки настал. Чарли, по-прежнему сидевший на рюкзаке, резко вынырнул из дремы и увидел крах мира. Горизонт оторвался, усох и пополз ближе, земля задрожала, лед пошел трещинами, Чарли упал на четвереньки, добежал до палатки и стал сдирать парусину, перекрикивая гул:

– Лед! Лед ломается! Ломается!

Сонный Свен вылез из спального мешка и увидел, как подступает граница глетчера, лежавшая в нескольких сотнях метров отсюда, как летит в невидимую глубь застывший водопад и вздымает оттуда целые клубы кристаллов, как дрожит земля, словно от землетрясения, как трещит по швам мир, и в трещины эти откуда-то снизу выскакивают безумные змейки талой воды, бегут по леднику в разные стороны.

– Помоги! – взревел Свен, схватил спальник с неподвижным мужчиной и поволок его прочь, дальше от края глетчера, Чарли закинул за спину рюкзак и сгреб второй угол спальника.

Они тащили мешок по содрогающемуся льду, прыгали, роняли – ясное дело, мешок порвется, ясное дело, они упадут, – бежали, а мир за спиной летел вниз, земля била по ступням и взбрыкивала, выплевывала какую-то жижу, та булькала и пускала пузыри, словно мерзлая лава, поверхность таяла и уходила из-под ног, Чарли со Свеном падали и брели на четвереньках, вставали и падали вновь, а потом уже и вовсе ползли на животе, как червяки, волокли между собой мужчину в спальнике, как вдруг в отдалении заскрежетало, словно днище подводной лодки налетело на мель словно затрещал раскаленный металл, сунутый в холодную воду и мир вновь замер.