Страница 14 из 24
Теперь квартиры нет, а Нелли рассекает по Питеру в новенькой блестящей машинке.
— Приехали! — объявил шофёр. Матвей не глядя сунул ему купюру и вышел из машины. Галерея была освещена, как новогодняя ёлка, раздвижные стеклянные двери то и дело бесшумно скользили в стороны, впуская и выпуская посетителей. Событие месяца, выставка всех работ Матвея Белинского! Коллекционеры попривозили купленные у него полотна, чтобы с гордостью продемонстрировать свою собственность, подписанную «Мабел», от МАТвей БЕЛинский. Поклонники пришли прицениться к картинам, и обязательно будет мэр, ибо вчера он изъявил желание купить еще одну картину, фиг знает шестую или седьмую.
Матвей двинулся к галерее на нетвёрдых ногах. Со стороны, конечно, было заметно, что он пьян, но сам он этого не осознавал. От входа к нему бросилась, стуча каблучками, невысокая крепенькая блондинка и зашипела, хватая под руку:
— Я же тебя предупреждала! За каким хреном ты всё время напиваешься?!
— Вика, не бухти, — отмахнулся от неё Матвей, широко улыбаясь почитателям его таланта. Кое-где раздались аплодисменты, Матвей шутливо раскланялся публике и самодовольно обернулся к Вике:
— Видела? Они меня обожают!
— Просрёшь интервью — получишь такой разгром, что все сразу перестанут тебя обожать. И не только обожать — замечать тебя перестанут!
— Не сцы, Викуха! — он похлопал агентшу по плечу. — Прорвёмся!
— Мда, — протянула она растерянно. — В таком состоянии я тебя еще не видела…
— Слушай, будь лялькой, принеси мне Джека, — весело ответил Матвей. — А я тебе новость скажу!
— Какую, ядрёна вошь, ещё новость! — Вика была готова его убить.
«А что, — подумал Матвей злорадно, — тоже неплохой способ суицида — довести Вику или Нелли до точки!»
Вслух же похвастался:
— Я закончил картину!
— Не может быть! — фальшиво изумилась Вика. — Не прошло и полгода! Да с таким количеством виски в крови ты мог бы и Мона Лизу нарисовать!
— Написать, Викусь, написать! — довольный собой, Матвей шлепнул её, в этот раз по объемному заду. — Где мой Джек?
— Алкоголик, — простонала Вика и схватила за рукав официанта, разносившего шампанское: — Будьте добры, один Джек Дениелс вот для этого человека, а потом передайте в бар, чтобы ему больше ни капли алкоголя не наливали!
Официант только кивнул, скользнув по Матвею любопытным взглядом. Тот скорчил гримасу и ущипнул Вику за плечо:
— Унижаешь, дорогая? Нехорошо…
— Принимаю меры, — ядовито ответила она. — С тобой иначе нельзя!
— Где мои рисунки? — вспомнил Матвей, чтобы перевести стрелки разговора.
— В дальней части галереи. Чтобы особо в глаза не бросались.
— Лучшие работы выставки, — пробурчал он, принимая от официанта стакан виски. — И заперты на задворках.
— Матюша, выпей свой Джек и будь умницей, журналистка идет!
Он присмотрелся к упомянутой особе. Та шла медленно, бросая заинтересованные взгляды на развешанные повсюду картины. Скромный брючный костюм отлично сидел на стройной фигуре, высокие каблуки отбивали ритмичную дробь по мозаичному полу галереи, чуть покачивалось шампанское в узком бокале. Матвей судорожно сжал стакан в руке, и Вика пихнула его локтем под бок:
— Выбирай слова, моральный урод! И не смей её клеить! Я неподалёку.
Матвей залпом выпил виски и протянул стакан официанту. Журналистка приблизилась, с вежливой улыбкой протянула руку:
— Ну здравствуйте! Я очень рада, что вы согласились на интервью! Говорят, вы не очень-то общительны с моими коллегами.
Матвей вяло сжал её пальцы, бесцеремонно оглядывая с ног до головы. Кукла Барби, надевшая строгий деловой наряд и очки в толстой оправе со стразами. Белокурые волосы, скрученные в тугие кудри, голубые глаза, накрашенный светлой помадой аккуратный ротик — Кира Пастернак была чудо как хороша. Не так эффектна, как брюнетка Нелли, но невероятно красива и грациозна. Пожатие её твердых сильных пальцев немерено удивило его — обычно так здороваются мужчины, а не молоденькие блондинки.
Матвей, наконец-то, собрался с мыслями и выдавил:
— Рад знакомству… Но хотел бы знать, откуда у вас мой телефон?
— У меня много связей, — загадочно улыбнулась Кира. — Не буду же я сдавать своих информаторов!
Ее голос заворожил Матвея. Нежный, тихий и глубокий, с бархатным тембром, словно блондинка позаимствовала его у своей мамы. Но голова, обнятая алкоголем, не стала задерживаться на данном несоответствии. Матвей галантно поцеловал её кисть и жестом пригласил следовать по центральной аллее:
— Давайте тогда уже начнём.
— Давайте, — согласилась Кира. — Только дойдём до одной из ваших картин.
Да без проблем! Матвей взял девушку под руку, подлаживая свой неровный шаг под мерный стук каблуков. Кира пояснила:
— Я пришла сюда на два часа раньше, чтобы всё увидеть и разложить по периодам. И нашла в вашем творчестве три чётко раздельных момента.
— Интересно, продолжайте! — Матвей был ей благодарен уже за то, что она ни разу не употребила слово «концепция».
— Вот здесь второй период, назовём его хаотичным.
Кира лёгким жестом указала на одну из картин мэра — чёрное поле с белыми крапинами, словно негатив далматинца. Пятна были неравномерными по величине, форме и скученности. И где-то на краю картины зеленело одно пятнышко, маленькое, жалкое и круглое. Матвей прекрасно помнил, как «писал» эту картину, — с размаху стряхивал краску с широкой малярной кисти на вымазанное чёрным полотно. Мэр долго рассматривал картину, потом заявил, что влюблён в зелёную точку, и заплатил бешеные деньги за четыре минуты трясучки.
Матвей важно кивнул, поддакивая:
— Это был момент метаний и неизвестности.
— Я понимаю вас, — кивнула Кира. — Художник не может быть счастливым. Он должен постоянно быть в поиске счастья.
— Любой артист, не только художник.
— Как вы начали писать в данном стиле?
— Как все, наверное… Просто решил выразить всё, что творилось в моей душе, через краски… И самое главное, что люди видят каждый своё в каждой картине!
Матвей плёл откровенную чушь, чтобы впечатлить красавицу умными речами. Кира кивала головой в такт его словам и только понимающе улыбалась.
Так, мило болтая о философских вещах, они прошли мимо более поздних картин, которые Кира окрестила «осознанными», на что Матвей согласно закивал и вякнул про стабильность жизни и искусства в тот момент. Кира потянула его дальше, и внезапно они оказались в закутке, где организаторы выставки разместили восемь рисунков карандашом. Журналистка в задумчивости остановилась перед одним из рисунков, поправив очки, и Матвей услышал вопрос:
— Меня очень интересует, куда подевался Матвей Белинский, который рисовал так чувственно и в таких деталях женскую натуру?
Матвей нахмурился. Идиотский вопрос. Он здесь, просто поменял направление в творчестве. Не без помощи женщин, управляющих его жизнью.
Кира взглянула на его руку, дрожащую мелкой дрожью на её локте, и спросила участливо:
— Очень хочется выпить? А не дают!
Матвей глянул на нее исподлобья и увидел, как она достает из своей сумочки плоскую флажку и протягивает ему:
— Ваш любимый Джек.
Поколебавшись, он решил-таки отпить глоточек. Кира сочувствующе улыбалась. Матвей огляделся по сторонам — никого, в этом углу было пусто, никто не смотрел на изящные рисунки, предпочитая аляповатые цветастые мазки. Он отвинтил крышечку фляжки и сделал глубокий долгий глоток, аж голова закружилась.
Кира придержала его за локоть и шепнула:
— Вот сюда! Тут лестница, никто не войдет!
В бесшабашном пьяном угаре — «Джек» из фляжки подействовал мгновенно — Матвей последовал за молодой женщиной на пожарную лестницу. И в один момент словно выключили свет в голове. Стало тяжело двигаться и соображать, и Матвей просто-напросто обмяк в сильных руках журналистки…
Пробуждение было странным. Кто-то весело напевал над ухом, шумел газ в колонке, в старой допотопной колонке, которую везде уже сменили на модерные бойлеры… Песенка, неразборчивая, но такая знакомая, заныла отчаянной болью в груди. Сердце билось чуть быстрее обычного, голова была размером с большую подушку, какая была у бабы в деревне, такая вечная добротная подушка в двух чехлах, набитая до отказа гусиным пухом. Именно так Матвей всегда и представлял, «что-бы-было-если-бы» он сунул голову внутрь подушки. Он с трудом сглотнул, убирая из ушей затычки из воздуха, и песенка сразу стала яснее. Пела девушка.