Страница 92 из 322
Для работы – ну и для временного проживания – я снял гостиницу "Англия". Почти целиком: все же трамвайный парк был не лучшим местом для размещения… восьми тысяч человек. Перекантоваться кое-как – можно, а долго жить – это издевательство над народом. Ну и над собой тоже, к тому же канцлеру и вовсе там жить несолидно, и уж тем более – работать, так что половина гостиниц столицы встретила новых жильцов. А в "Англии" и комнат было немало, и ресторан неплохой. Девочек-то кормить надо – именно девочек, поскольку в "Англии" был поселен "батальон полевой полиции". Во-первых, четыреста пятьдесят автоматов дают какую-то защиту от "случайных народных волнений", а во-вторых с точки зрения простых обывателей я не выгляжу в этом случае параноиком. Ну а с точки зрения "не простых"…
Большинство из них наверняка даже не догадаются, что в случае чего их пристрелят примерно через полсекунды. Потому что это большинство и не пристрелят, ну а кому не повезет – тем будет уже все равно. Зато мне работать спокойно можно, и я работал – главным образом в одном из "кабинетов" гостиничного ресторана. А верная жена обычно сидела рядом и ехидно комментировала мои труды. Причем я сам ее об этом попросил: женщина она умная, и мне важно было понять, как другие воспримут то, что я собираюсь делать.
– Так я и написал по сути дела указ о том, что воровать – с точки зрения закона – нехорошо. Как ты понимаешь, с указом не согласятся – по крайней мере публично – исключительно клинические идиоты, а таких все же очень мало. Зато теперь у полиции будет вполне законное право всех, кто этот указ нарушает, арестовывать. Вот послушай еще раз: "оскорбление и унижение воинов Русской Армии, не жалеющих своих жизней в борьбе с коварным врагом, считается преступлением, предусмотренным в статье сто восьмой Уголовного уложения Российской Империи".
– Ну и что?
– Галя – я обратился ко все еще сидящей у соседнего стола секретарше, – вот тебя, как служащую военной полиции, оскорбляет такая заметка: "По сообщениям британских газет, русские солдаты зверски изгоняют мирных японцев из их домов"?
– Еще как оскорбляют! – улыбнулась девушка. – Ведь мы всего лишь защищаем их жизни от случайных пуль криворуких японцев в уличных боях!
– А почему ты свой указ предваряешь словами "Считаю необходимым напомнить подданным Империи, что…"?
– Закон-то действует много лет, и народ его нарушает. Уже нарушает – поэтому завтра, после опубликования этого указа, вся редакция "Востока" заслуженно отправится обдумывать свое поведение в места не столь отдаленные. Как и редакция "Петербургского листка", и никто не сможет заявить, что это "произвол нового канцлера".
– Пожалуй, ты прав. А не столь отдаленные – это куда?
– Ну не в Сибирь же их ссылать!
– А Антоневич жаловался, что на Кивде людей не хватает…
– Хорошо что напомнила. Кстати, ты не знаешь, где он? Мне Саша нужен буквально вчера…
– В Воронеже. Позвать?
– Да, сделай доброе дело. Галя, отдай указ в машбюро, пусть сегодня же отправят копии во все столичные газеты. А затем передай текст в Москву, пусть тоже везде напечатают, ну а я пока – увидев, как занавес "кабинета" откинулся и в проеме возникла девушка в красном мундире из числа несущих охрану отеля – я, похоже, займусь приемом гостей…
Глава 26
Лавр Дмитриевич пребывал в чувствах весьма смятенных. Когда царь ни с того, ни с сего фактически передает власть кому-то другому, а сам устраняется от дел – это наводит на мысль, что Императору просто возжелалось сделать нечто, с императорским достоинством не гармонирующее, и этот некто поставлен на роль козла отпущения. Но если есть козел, то наверняка будет и грех, на козла возлагаемый, причем грех в масштабах всей страны – а это радости не доставляет. Но гораздо меньше радости возникает, когда сей "козел" требует срочно прибыть в столицу именно ему – простому московскому профессору, причем делает это столь настойчиво, что присылает специальный литерный поезд.
Единственное, что не дало профессору окончательно впасть в панику – это число таких "внезапно приглашенных": в поезде, кроме него, оказались еще с дюжину известных ученых. И человек сорок – гораздо менее известных, по крайней мере сам Лавр Дмитриевич никого из них не знал. Хотя, судя по всему, эти "неизвестные" все же были друг с другом неплохо знакомы: к едущим в соседнем купе двум молодым людям постоянно заходили гости из других вагонов поезда и обсуждали какие-то строительные вопросы. По крайней мере в разговорах постоянно мелькала фраза "объемы производства цемента"…
В столице поезд встречали, судя по всему, как раз участники парада, о котором писали все московские газеты – очень молодые юноши в ярких мундирах. А затем его посадили в удивительный экипаж, названный "автобусом", и привезли сюда. Проводили в кабинет ресторана – и вот тут Лавр Дмитриевич окончательно перестал понимать что-либо: сидящий в кабинете молодой – лет двадцати пяти, не более – господин сообщил, что он-то и является новым канцлером империи. Затем предложил не стесняться в выборе блюд на завтрак, порекомендовал кое-что – причем рекомендовал именно то, что Лавр Дмитриевич всегда предпочитал. И, пока профессор завтракал, довольно бегло рассказал о волнующих его, канцлера, проблемах. Не обо всех, конечно, лишь о связанных с его, Лавра Дмитриевича, работой.
А затем сообщил, чего он ожидает от профессора кафедры мостостроения Императорского Московского инженерного училища ведомства путей сообщения. И когда он этого ждет…
Когда Петр, который работал царем и был Первым, строил новую столицу, то у него была внятная цель: стать "поближе к Европе". И в этом он преуспел – вот только и Европе, да и большей части России на это было плевать. Совсем плевать: тот же Наполеон пошел Москву захватывать, не обратив внимание на какую-то там "столицу" на окраине Империи. Именно потому и "не обратил", что Петербург так и остался на окраине. Провинция-с…
С моей точки зрения у Петербурга в роли столицы было три серьезных недостатка. Но, как в том случае с тем же Наполеоном, "во-первых, у нас нет пушек" уже достаточно. Петербург был "транспортно недоступен": из почти любого русского губернского города – Прибалтику и Польшу не считаем – туда можно было добраться исключительно через Москву, а это минимум лишний день пути. Надо будет эту проблему тоже решить – ну, чуть позже, а пока приходилось тащить нужных людей именно сюда, в гостиницу "Англия" на Исаакиевской площади.
И первым "притащился" Генрих Осипович Графтио. Очень кстати он оказался в Петербурге, а Африканыч приехал еще вчера. Так что, когда Генрих Осипович вошел в "кабинет", я предложил ему подкрепиться, и, пока он просматривал ресторанное меню, попросил "дежурную секретаршу":
– Таня, принесите мне папку двадцать семь и пошлите автобус за господином Ивановым.
Секретариат у меня был существенно обновлен: оказалось, что "быстрописание" – не такое уж и чудо, почти любого человека научить можно. А Дина, во-первых, была все же дурой и за языком следить ей было очень трудно, а во-вторых, она успела "найти свое счастье" в городке и вышла замуж за кого-то из новых техников.
Африканыч приехал минут через пятнадцать – в Петербург я его вызвал заранее, а автобусу-то от парка ехать минут пять, так что Генрих Осипович даже заскучать не успел. А потом ему скучать и вовсе не пришлось:
– Ну что, приступим к делу – начал я, когда вошел Африканыч, – Генрих Осипович, у меня к вам будет небольшая просьба. Даже несколько, но начнем с самой мелкой: я бы попросил вас быстро-быстро выстроить гидроэлектростанции на реках Волхов и Свирь. И начать, думаю, стоит с Волхова.