Уроки ирокезского

Метр снега – это в переводе на воду чуть меньше полуметра. Да, когда снег растает, много воды стечет – но гораздо больше все же успеет в землю впитаться. Не те "три сантиметра", которые обеспечивают нынешние "урожаи", а минимум раз в десять больше. И если пшеница успеет выпить хотя бы треть…

Она-то успеет, а вот я в борьбе за потенциальный урожай чуть не пропустил урвать один очень важный кусочек очень вкусного пирога. Понятно же, что если бакинская нефть выдавливает британских конкурентов из Европы, то промыслы не могут не сгореть. И не могут не сгореть именно зимой, когда буквально миллионы тонн этой нефти в земляных амбарах ожидает открытия речного пути по Волге в центральные области России. Ведь помнил же об этом – но в Баку приехал уже после того, как пожар успели потушить. Очередной пожар – но как раз он оказался настолько крупным, что довольно многие нефтепромышленники расхотели дальше заниматься этим довольно рискованным бизнесом, так что все же у меня получилось выкупить чуть ли не треть тамошних скважин. Сгоревших, понятное дело, но с моим-то опытом… то есть теоретически я знал, как скважины восстановить. Не сейчас, а когда мои заводы смогут изготовить нужные машины – но зато потом… Главное – треть нефтяных полей Баку стала моей собственностью, и как эту собственность превратить в деньги, я уже знал. Но пока можно было и более неотложными делами заняться.

Весной Волга разлилась как обычно она разливалась в тысяча девятьсот первом – то есть почти никак. Поля зазеленели тоже как обычно в этом году – то есть редкими хилыми островками. То есть везде так зазеленели кроме как у меня. Так что крестьяне в "поместье", освобожденные от необходимости сеять – все поля были засеяны озимыми, очень дружно зеленеющими – приступили к валянью дурака с лопатами и тачками в мозолистых руках, копая возле каждой деревни накопительные пруды. Вообще-то в каждой деревне пруд с самого начала был, но небольшой, пожарный – а сейчас рылись пруды уже побольше. После таяния снега никто в поместье уже в моих словах не сомневался: сомневающимся было достаточно взглянуть на поля в ближайшем Царицынском уезде и сравнить с теми, что получились здесь. Хотя колхозникам и глядеть не надо было, они с детства на свои поля весной наглядеться успели…

Не простаивали и рабочие заводов, и строители – работы хватало всем. Когда есть деньги, то работа всегда находится – а Чёрт Бариссон уже "отмонополил", в соответствии с намеченными планами, Сент-Луис и – уже безо всякого плана, а просто "для души" – Балтимор и Новый Орлеан. Конечно, пока еще большую часть выручки он вкладывал в подгребание под себя прочих территорий "вероятного противника", но мне хватало и присылаемых денег за честно отгруженные товары. Оказывается, импортному народу нужно столько всякого барахла!

Понятно, что можно было неплохо зарабатывать только на продаже разноцветных сапфиров. Но "драгоценности"-то нужны не всем, и не всегда, а вот пуговицы – товар постоянного спроса. И при всей его дешевизне денежек может принести куда как больше сапфиров, даже если продавать эти пуговицы совсем уже по "демпинговой" цене…

Пуговичный бизнес начался еще при подготовке к строительству городков, фактически при запасании одежки детишкам. Но тогда пуговицы делались в основном из раковин-перловиц и – в сильно меньших количествах – точились из яшмы. Яшма – камень доступный и прочный, да и режется достаточно легко – то есть при наличии станков и качественного инструмента легко. Однако то производство было и дорогим, и продукции получалось мало. А пуговиц требовалось много – поэтому с появлением разных пластиков моя "пуговичная промышленность" резко переориентировалась на новое сырье.

Обычные прозрачные пуговицы из полистирола шли по двадцать центов за дюжину – "бельевые" в сантиметр диаметром и маленькие, шестимиллиметровые. По той же цене шли аналогичные пуговицы из карболита – то есть миллионы тут добывались с трудом. Но уже пуговицы фигурные или из разноцветной пластмассы хорошо раскупались по пять центов за пару, а пуговицы для пиджаков или пальто стоили от трех до пяти центов за штуку. По этой же цене уходили пуговицы "перламутровые" – хотя на самом деле перламутром там и не пахло: простая смесь полистирола и "того самого" метилметакрилата давала потрясающий перламутровый эффект при снижении стоимости даже по сравнению с чистым полистиролом. Ну а стеклянные, которые делала Машка на своем заводе, в зависимости от сорта и цвета стекла пользовались спросом и при ценах от десяти центов до доллара. Конечно, по доллару шли из "звезчатого" стекла и продавалось их все же немного… но богатеи не только в Америке водились и Машка с пуговиц в сумме выручала чуть больше миллиона рублей в год. И чуть больше миллиона долларов тоже.

Правда, из Америки мне шли все же большей частью не деньги. Думаю, что "в этой жизни" у Генри Роджерса могут появиться мелкие проблемы в прибирании стального бизнеса Карнеги: уж больно тот процветал! По крайней в той части, что занималась трубопрокатной деятельностью: трубы я закупал пароходами. Стальные, оцинкованные – и столько, сколько Карнеги мог продать, потому что вообще-то трубы, оцинкованные изнутри и снаружи, пока еще не являлись "товаром массового спроса" из-за цены и делалось их немного. Но мне вроде бы достаточно…

Гаврилов приготовился к "переезду завода мелких турбин", вот только не в Ставрополь, где строительство сильно подзадержалось, а в Симбирск. В этом тихом городишке прошлым летом получилось купить два участка, один в восемь десятин – на нем сейчас был выстроен собственно завод, и один почти в двадцать – там поднимался (имея в виду именно процесс) уже рабочий городок. Тем не менее четыре коробки цехов уже были подведены под крышу, а жилых домов вообще почти десяток был закончен. Вообще-то я имел в виду завод там запустить "иного профиля" – но пока "профиль" запускать было рановато, а турбины очень нужны.

Все были при деле, и каждый занимался этим делом спокойно и неторопливо (но без перерывов). И только мне приходилось судорожно суетиться: приближалось восемнадцатое июня…

Глава 13

Якова Валериановича разбудил неприятный свист. Вообще-то он ожидал чего-либо такого, однако все равно свистело за окном уж очень как-то противно, да и не очень было понятно, что именно издает такой звук, так что он решил встать и посмотреть: авось выйдет поправить. Ведь с того самого дня, что он переехал в этот чудесный домик, ничего похожего вроде не было, так что просто что-то отвалилось наверное…

Но не успел он еще одеться, как свист прекратился. Чудно прекратился: сначала по очереди что-то легонько хлопало, свист становился после хлопка немного тише… зато что-то начинало шипеть. Странно шипеть, будто бы самовар огромный вскипал и начинал плеваться. И с каждым хлопком вскипал еще один неведомый самовар.

В этот славный домик Якова Валериановича привела мечта. Мечта удивительная – не тем, что было в ней нечто несбыточное, а тем, что высказанная с год назад человеку почти незнакомому, она столь замечательно воплотилась. Наталья любила варенье вишневое варить, ну а сам пожилой доктор с удовольствием это варенье употреблял – и, угощая несколько необычного пациента, он и рассказал, что мечтает в старости насадить у дома небольшой вишневый садик, чтобы варенье из собственной ягоды варить. Нет, вишню на рынке продавали неплохую, но ведь куда как приятнее зимой, сидя за самоваром, вспоминать лето и то, как собирал эту вишню, что превратилась в славное варенье, лежащее в розетке на столе.

Ну рассказал и забыл, а мальчик – он запомнил. И в середине весны пригласил уже отошедшего от дел старого врача "на дачу погостить". Вовремя пригласил: улицы давно уже растаяли, но ядреный запах накопившихся за зиму следов транспорта только в самую силу входил. Ну а когда выяснилось, что "дача" эта специально для него, доктора Козицына, и выстроена – отказаться не смог: на большом, как бы не в четверть десятины участке при доме расцветало несколько дюжин вишневых деревьев…