Уроки ирокезского

Еще сработал довольно странный фактор: в конце зимы в Штатах началась третья волна гриппа, и Рузвельт закупил сорок миллионов доз вакцины. Которую доставили американцам вообще за неделю, поскольку "из имеющихся запасов" и возили самолетами. Но на всю выручку я разместил заказы на всякие станки, и у Тедди было во что ткнуть пальцем.

Так что пока янки русские товары не бойкотировали – ну, в основном. А ведущие банки США продолжали работать с тремя все же небольшими, но полностью посвятившими свою деятельность именно торговле с Россией. Пока все думали, что все доллары в этих банках крутятся лишь внутри страны, продолжали…

Впрочем, из-за океана поступали не только плохие новости. Самая хорошая пришла из Перу: там, после устроенного местным конгрессом очередного переворота в пятнадцатом году должность президента занял полковник Бенавидес. Ну занял и занял – но когда через год он назначил очередные "честные выборы", президентом стал Никита Анисимович Обухов. Никита вообще-то был урожденным перуанцем, просто его отец когда-то в Перу из России перебрался. Но семейка была довольно шебутной, и Никита приглянулся Рудольфу Абелю, который его поставил руководить своими консервными фабриками в Перу. А затем и не только фабриками – и, с подачи Абеля, Никита довольно скоро стал самым богатым перуанцем. Я подозреваю, что Алеша Белов имел и некоторый шкурный интерес, поскольку женился на младшей сестре Никиты, но интерес – если он и имелся – был скорее всего чисто моральный: все же жена не из оборванцев-латиносов, а русская дворянка, происхождением к тому же из богатейшей в стране семьи. Вообще-то я проверил, когда с ним договаривался о ловле анчоуса: в честь прадеда Никиты в Москве Чистый переулок был Обуховым назван, так что дворянство тут было настоящее (и местные аристократы его признали – правда, после свадьбы Абеля), а семья богатейшей была все же именно в Перу (причем благодаря как раз самому Белову). А когда Никита лично "по результатам войны выторговал", что все имущество в Перу, ранее британцам принадлежащее, отойдет в перуанскую казну…

Сейчас же выяснилось, что – опять-таки под влиянием зятя – Никита уже довольно давно приступил к строительству у себя в Перу социализма – в том понимании, каким я это слово старался наполнить. Точнее, некоторых – и главным образом технических – основ такового. И летом девятнадцатого года перуанский президент созрел до обсуждения вопросов более тесного взаимодействия в этом строительстве. Да, ему было что предложить, но и у меня было чем ему в таком благом начинании помочь – так что Никита приехал в Россию.

Так вышло, что одновременно в Москву приехал и Васил Коларов: в прошлом году Болгария поставила нам две тысячи тонн разной муры, и теперь он хотел увеличить поставки до пяти тысяч тонн в год и обговорить ассортимент, цены и сроки поставок. Мура – это болгарская горная ель, и бывает она "черная" и "белая", но и та, и другая среди музыкантов именуется "резонансной" (хотя они чем-то и отличаются именно в плане "резонансности"). Собственно, благодаря этой муре отечественные пианино и заслужили хоть скромную, но похвалу Карла Шрёдера (в Иркутске они делались из ангарской ели, оттого и результат не очень впечатлял). Но ёлку-то эту мало срубить вовремя, ее минимум пару лет нужно сушить где-то, то есть к поставкам нужно тщательно (и довольно дорого) готовиться – так что вопрос был довольно серьезным. Учитывая, в том числе, и цену на "резонансную ель"…

Поскольку Обухов добирался в Москву через Атлантику (я ему послал в Икитос для этого специально выстроенный "президентский крейсер" – по сути та же самая "яхта-танкер", только еще и вооруженная до зубов), то в дороге к нему присоединился Хуан Гомес. Этот "разбойник" сейчас изображал "простого венесуэльца": Хуан периодически назначал "президентом" кого-либо из своих помощников, а сам якобы "уходил в отставку", но при этом власть полностью сохранял за собой. В Россию он решил не просто так скататься: из-за войны проект создания алюминиевой промышленности в Венесуэле так и не был запущен, а то, что Россия в США поставляла все больше и больше алюминия – за который получала все больше и больше денег, делало затею все более интересной. И он решил как-то реализацию столь заманчивой затеи ускорить, прекрасно понимая, что "вряд ли русский канцлер вскоре снова соберется посетить Венесуэлу".

И вишенкой на торте стал приезд в Москву Гёнхо. Причем я как раз о его приезде до последней минуты и не подозревал: когда заработал туннель на Сахалин, "Руководитель корейского народа" сообразил, что в России туннелестроение опирается на какие-то весьма эффективные технологии. А так как половина Кореи без туннелей недоступна для железнодорожного транспорта, он просто поинтересовался у русского посла, где бы с этими технологиями ознакомиться. Посол – он же не инженер. Но – дипломат, и ответ был весьма "дипломатическим": технологиями, мол, распоряжается лично канцлер, его и спрашивайте. Ну а поскольку с Гёнхо у меня раньше (в этой жизни) отношения были "личные" и довольно дружеские, господин Хон просто сел на поезд… Поезд дальневосточного Наместника железная дорога объявила литерным. А мне о нем сообщать – зачем? Может, этот поезд в Москву и гонят за новым Наместником по моему приказу…

Так что пятнадцатого августа тысяча девятьсот девятнадцатого года в Москве собралась очень интересная компания…

Глава 71

Основным чувством Иосифа Виссарионовича был не гнев, а, скорее, стыд – и, возможно, именно поэтому слушавшие его рабочие мрачнели на глазах. Обидно, да – но ведь ничего поделать-то нельзя: именно это читалось на лицах мрачных пролетариев. И Иосиф Виссарионович даже на секунду подумал, что канцлер был все же прав, говоря о том, что "завод уже не спасти", но говорить, убеждать собравшихся людей он продолжал – и вдруг почувствовал, что настроение собравшихся резко изменилось. Изменилось в тот момент, когда он – скорее от отчаяния, нежели умышленно – процитировал рассказанный канцлером стишок…

Три года назад, когда инженеры ЗиЛа придумали новый мотор для своего грузовика, а вслед за тем – и новый грузовик для своего мотора, канцлер предложил старую оснастку и станки отправить на новый автозавод, строящийся в Благовещенске. Но так как до завершения (только что начавшегося) строительства должен был пройти минимум год, Иосиф Виссарионович предложил вместо этого отправить оборудование на уже работающий завод в Кутаиси. Там и жилья для рабочих, теперь уже переехавших в Феодосию, немало выстроено было, и готовые – и совершенно пустые – цеха. Почему канцлер был категорически против и все же настоял на своем решении, Иосиф Виссарионович так и не понял, но идея преобразовать телегостроительный завод в автомобильный так его захватила, что он лично договорился со Струмилло-Петрашкевичем и в Кутаиси были направлены уже совершенно новые станки.

Не сразу, далеко не сразу завод удалось укомплектовать станками и оборудованием: он же был "сверхплановый", и станки на завод поставлялись только сверхплановые – причем далеко не все из выпущенных. Иосиф Виссарионович сам неоднократно ездил на станкостроительные заводы, агитировал рабочих приложить все усилия для изготовления столь нужного оборудования. Да и некоторые цеха дополнительные все же тоже потребовалось выстроить, и рабочих научить… К тому же оказалось, что новый мотор, разработанный на ЗиЛе, не годился: там вообще пришлось перейти с мотора бензинового на соляровый поскольку бензина новый мотор жег слишком много. А доведение мотора до ума (с потерей тридцать сил мощности) потребовало полутора лет времени, но в конце концов завод – уже в роли автомобильного – заработал. Но первые же грузовики оказались к работе непригодными.

По дефектной ведомости на четырех машинах было найдено до ста двадцати "недоработок", устранение которых требовало затрат, сравнимых со стоимостью нового грузовика Благовещенского завода – и канцлер предложил завод закрыть, а станки передать "на заводы, где рабочие не считают себя князьями и которым работать не зазорно". Тогда Иосиф Виссарионович вспылил, пообещал быстро найти виновных и ситуацию исправить. Канцлер почему-то на такую отповедь усмехнулся, сказал, что если ситуация не исправится, то завод он закроет уже после Нового года – и на этом разговор закончил.