Страница 145 из 322
– Ну разве что так… А казна деньги на такое выделит, или мне их городских средств прикажете изыскивать?
– Не думаю, что в Московской казне лишние деньги найдутся. Да и дело, как вы сами понимаете, государственное. Зато потом… вот, посмотрите, что выйти должно – одна из сопровождающих меня девушек достала из тубуса проект. На этот раз я специально попросил сделать его "в цвете, с каждым листиком" – и получилось очень неплохо.
– Да, выглядит довольно привлекательно. Конечно же, сам я категорически этого не одобряю… Вы позволите в некотором обществе ваши проекты покритиковать?
– Можно даже матом, в претензии не буду – усмехнулся я. Похоже, острая нелюбовь Сергея Александровича к евреям таким чудным образом привела к взаимопониманию. – Ну а насчет охраны…
– Спасибо, мне кажется, это просто несолидно будет. Вы-то человек молодой – улыбнулся в ответ московский градоначальник, – а мне уже и неприлично будет за девиц прятаться.
В целом Сергей Александрович был прав: вой поднялся. Но как поднялся, так и утих: выселением обитателей Зарядья занялись вернувшиеся с Дальнего Востока войска. Мои войска – имеющие опыт изгнания с насиженных мест трех с лишним миллионов японцев. Что же до финансовой стороны вопроса, то мероприятие оказалось на редкость "экономным", причем об экономии этой позаботился еще император Александр. Который – позже, после воцарения следующего царя с этим же именем – стал называться Александром Первым. В принципе, и сейчас земля во многих городах под застройку выделялась на таких же условиях: сначала платишь за землю мелкую копеечку, а затем, после застройки, лет так через несколько – еще рублик. После пожара тысяча восемьсот двенадцатого года копеечка была очень мелкой, а срок окончательной расплаты сдвигался на двадцать пять лет. И оказалось, что не расплатился с казной ни один из домовладельцев! Все "забыли", но Сергей Александрович, когда потребовалось – вспомнил. Правда я сильно подозреваю, что "вспомнить" ему помогла буйная фантазия – но полной уверенности у меня в этом все же не было, тем более что никто документов об оплате земли не предоставил.
К октябрю населения в Зарядье не осталось. С треть – разъехалась по разным стройкам, для чего вербовщики в Мытном доме работали чуть не круглосуточно. С четверть – поехали копать полезные ископаемые на Нерчинских рудниках: начальник московской полиции Дмитрий Федорович Трепов счел, что если из дома в полицию кто-то стрелял из револьвера, то пусть жильцы дома сами ищут среди себя виновного. В нерчинских рудниках ищут, в перерывах между работой. Меня же несколько напряг тот момент в докладе Трепова, что у арестованных жителей Зарядья было конфисковано более тысячи пистолетов – но я легкомысленно особого внимания на это не обратил, оружие-то в магазинах свободно продавалось. Не до того было, других забот хватало, а потом просто забыл. Ну а прочие тамошние жители сами куда-то рассосались, и там теперь властвовал Федя Чернов: его я попросил выстроить "дом правительства" по проекту… то есть по картинке, которую я ему нарисовал. Ну вспомнил юность…
Однако возвращение столицы в Москву у меня было на втором плане, на первом было создание обстановки спокойствия в стране. Все же зима девятьсот пятого – время массовых бунтов, первой русской революции как бы. На самом-то деле ничего особенного не происходило, просто – насколько я помнил историю – как раз этой зимой железнодорожники решили права покачать, и в городах стало существенно более голодно. В прошлых каких-то жизнях, а сейчас дороги массово строились, для них столь же массово обучался персонал – ну а где его обучать как не на уже выстроенных? Рабочие – то есть настоящие рабочие – радовались прибавке к зарплате, которая выплачивалась за обучение новичков, поденщики разные тоже радовались – они как раз в "новички" и устремились в надежде на светлое будущее, из запасов "сэкономленного" на торговле с французами зерна было произведено пополнение продуктовых магазинов.
"Канцелярских" магазинов, точнее канцлерских, быстро устраиваемых по всей стране на основе накопленного (мною в "прошлых жизнях") опыта. С крупами, мукой и хлебом в этих магазинах было всегда хорошо (и очень дешево), зимой и рыба мороженная не переводилась. Вот правда с бананами и мандаринами было неважно – то есть их просто не было, но народ их в магазинах-то и не искал… В целом, с "хлебом" было неплохо.
Оставались "зрелища", и вот по поводу из у меня не было ни малейших расхождений с Ильичом. С тем, который стоял в моем светлом детстве на каждой вокзальной площади России: важнейшим из искусств для неграмотного народа является кино. Насчет цирка – с этим, он, конечно же, погорячился – мне только цирка с конями и не хватало… но про кино он очень верно подметил. Поэтому я к этому вопросу отнесся более чем серьезно, причем давно уже.
Главным "киноделом" у меня стала, сколь ни странно, Ольга Александровна. То есть вовсе даже не странно – она же по собственной инициативе придумала фотолитографию (правда, сказав потом, что "лишь постаралась улучшить технологии князя Бориса Голицына") в производстве сеток для механических бритв. Затем придумала "спецплёнку" для флюорографии. Ну а после я ее попросил заняться и обычными фотоэмульсиями. Когда есть такая замечательная вещь, как лавсан – в смысле полиэтилентерефталат – то с основой для фотопленок проблем нет. И с основами для кинопленок – тоже нет. Кинопленка просто длиннее… то есть ее просто резать не надо на мелкие кусочки.
А состав эмульсии для покрытия пленки Ольга Александровна придумала какой-то очень непростой, зато он "работал" одинаково по всему видимому спектру. Для "домашней" фотографии эта пленка не годилась, красный свет ее тоже засвечивал – но у меня возникла очень интересная идея. И в результате группа инженеров-энтузиастов изготовила довольно компактную (в рамках задачи компактную) камеру, которая снимала фильм через один объектив сразу на три пленки – через три светофильтра. Единственное, что я про эту хитрую технику понял, так это то, что световой луч делится на три с использованием бипризм Френеля, но как это происходит, я не понял – да мне это и не надо было. Главное – получалось три цветоотделенных негатива, шестнадцатимиллиметровых – я просто вспомнил этот размер, увидев его в каталоге "Истмен Кодак" и решил, что "проверенное временем" решение менять не стоит.
Далее к развлечению подключилась Камилла, придумавшая какие-то хитрые способы окрашивания этих негативов в разные цвета. Процесс чрезвычайно хитрый, я даже вникать не пытался – но на пленке вместо серебра в эмульсии появлялись какие-то уже органические красители. Я предложил после изготовления таких позитивов просто склеивать вместе три пленки и показывать результат через обычный кинопроектор, но если бы каждый энтузиаст, который мне высказал свое "фе", в меня плюнул, то я бы утонул.
Оказывается, еще в тысяча восемьсот пятьдесят втором году какой-то британец придумал какую-то "хромовую желатину", с помощью которой можно получать толщину желатинового слоя пропорциональную засветке – как раз ее-то Камилла и воссоздала. А потом кто-то придумал, как с этого слоя, впитывающего краску пропорционально толщине желатины, делать цветные отпечатки на обычном желатиновом слое. Краски для такой печати разработала опять Камилла (точнее, она придумала, как проще и дешевле делать те, которые и раньше в процессе применялись), бешеные энтузиасты изготовили машину, которая буквально с микронной точностью переносила краску с цветоотделенных негативов на общий позитив – медленно, примерно кадр за три секунды, но при копировании-то особо спешить не нужно, да и в машине одновременно печаталось кадров по двадцать.
Оставался последний шаг – и его сделал уже я. То есть как сделал: Степану рассказал, что я по этому поводу думаю. В соревнование по "изобретению самого чувствительного фотоэлемента" включились, по-моему, все сотрудники институтов Елены Андреевны и Ольги Александровны. По крайней мере Камилла выписывала такие вещества, о существовании которых я вообще не подозревал. То есть таблицу Менделеева я как-то еще помнил, но вот что эти химики называли некоторым словами, я даже примерно представить не мог. Но меньше всего я мог себе представить, что представление Менделеева на Орден Трудового и Красного мне принесет княжна Белозерская: