Эндшпиль

- Нда, – неуверенно протянула Рей, ощущая, как у неё перехватывает дыхание. Снова это ощущение, что тебя бьют в солнечное сплетение, а ты хочешь ещё.

- И как он? – Довольно осторожно спросил Люк, видимо в надежде, что чудище, которое последние пятнадцать лет считалось его племянником, просто прошло мимо девушки, не поцарапав её тяжелым взглядом или словом. Уничтожать людей Бен умел и, главное, любил.

- Потрясающий, – выпалила девушка и в следующую секунду замерла среди комнаты. Замолк и старый профессор, видимо потрясенный искренней страстью, с которой Рей произнесла всего одно, но очень странное слово. Обычно его ученики говорили нейтральным тоном «нормально» или извиняющимся «полный урод». – В плане, удивительный.

Снова мимо. Кислород закончился в мозге и тот совсем отключился?

- Я понял, да. Он… такой. Удивительный профессионал своего дела. – Любезно подсказал Люк, видимо, о чем-то задумавшийся.

- А правда, что он был… художником? – Рей не могла удержаться и не задать вопрос. То, что это правда, она поняла ещё вчера, не зря же у него был такой позывной в ЦРУ, но Люк же мог рассказать куда больше. Поведать о парне, который заливал полотна красками, а не кровью, показывая изнанку мира.

- Да. Весьма неплохо писал картины для своих юных лет. Думаю, он мог бы потрясти мир в свое время. Хотя, что за ерунда – он и так его потрясает, да? – Люк невесело рассмеялся. – Так ты же сама видела его картину – она у меня на лестнице висела.

Рей нахмурилась. В доме Люка она больше смотрела в монитор его компьютера, чем на огромное множество картин, фотографий и открыток, висящих у него по всему дому, как мозаика из прожитых лет.

- Ладно, раз тебе так любопытно, могу сбросить. Но… Рей, не все люди те, кем они кажутся. – Как-то странно сказал Люк все тем же задумчивым тоном. – В юности властные люди притягивают такие искренние сердца, как твое, но не обманывайся. Мой племянник великий человек, но те, кто входят в историю, как «жестокие, но справедливые» не имеют привычки отвечать на чью-то… симпатию.

Рей окончательно залилась краской. Интересно, скольким дурам до неё профессор Скайуокер говорил эти слова? И в то же время он все же озвучил её опасения более мягкими словами. Ей нужно было не поддаваться на эту симпатию, иначе она погибнет, потеряет всю себя.

- Спасибо, Люк, – пробормотала девушка, заканчивая разговор. Ругая свою глупость, на чем свет стоит, Рей оделась, подобрав одежду с особой тщательностью. Выбрав песочные бриджи и белую футболку-поло, она подумала, что соблазнительница из неё никудышная, но знала, что добиваться нарочно обратного эффекта, стараясь выглядеть скромно – без голых коленей, вырезов и открытых плеч. Не хотела казаться девушкой, которая только и может, что оголять себя. То, что Бен длину её ног заметил и оценил, Рей и так знала. Он ждал от неё большего. Проявления той гениальности, той чуйки, о которой так много говорили.

Девушка уже заканчивала завтракать в компании незнакомых ей парней, когда телефон звякнул. Пришло письмо от Люка. Рей извинилась и, взяв свой новенький калабас, вышла на улицу – на противоположную от бассейна сторону. В эту секунду ей хотелось быть одной.

Бывший учитель прислал ей два снимка. На первом была картина, которую Рей, и правда, мельком видела. На ней был изображен шторм, но кроме синих красок, юный Бен использовал ещё и жёлтые, таким образом создавался эффект, что океан гневается, но при этом высокие, злые волны будто просветило солнце, которого на картине было не видно. Увеличив изображение, Рей поняла, что все нарисовано не мазками, а точками.

Будучи художником, Бен предпочитал пуантилизм, что свидетельствовало о дисциплинированности. Он умел сдерживать страсть ради результата. Не бросал краски, как Ван Гог. Что ж, это ему в жизни точно пригодилось.

Пролистнув на следующее фото, девушка застыла. Её губы задрожали. Люк прислал ей фото юного Бена и сердце Рей оборвалось. Она ожидала увидеть какого-то хилого мечтателя, непонятого миром, а с фотографии задорно и по-хулигански улыбался обычный мальчишка, скрестивший руки на груди. Его волосы кудрявились и были зачесаны назад, чтобы не падали в глаза, глаза сияли и смотрели немного в сторону, а на щеке был след от желтой краски – по иронии почти в том же месте, где сейчас змеился шрам. Рей продолжала рассматривать детали. На шее, на обычном черном шнурке у Бена висело украшение в виде игральных костей, на запястье была намотана синяя лента, воротник куртки немного приподнят, кончики пальцев были испачканы всеми цветами радуги, а за спиной виднелся тот самый океан.

Фото было сделано, видимо, сразу по окончанию работы над картиной.

Рей прикусила кончик бомбильи, ощущая горечь. Она смотрела на жизнерадостного, красивого юного художника и не видела в нём Бена. Теперь его руки были в крови, на запястья он мотал бинты, а глаза больше ничего не выражали. Этот человек, умевший рассмотреть солнце в шторм, умер давным-давно. Вместе со своими мечтами, пуантилизмом и любовью к картинам Винсента ван Гога. Война взяла свою жертву, выплюнув из себя очередное чудище. Ей не хотелось представлять, как мучился этот мальчишка, когда вместо кистей ему в руки вложили автомат и приказали убивать. Юный Бен был задирой, но картина все же выдавала и романтика, который терпеливо выкладывал собственный мир из цветных точек. Мир, который рухнул на него со всей жестокостью и который он, заново научившись стоять, теперь держал на плечах, как Атлант. Не морщась и не жалуясь.

Интересно, он сам-то ещё помнил себя таким беззаботным?

Рей спрятала телефон в карман и, попивая на ходу матэ, направилась в штаб, полная ещё большей решимости найти нужную для Бена информацию. Не ради впечатления, нет – вряд ли его удивит, если она просто выполнит работу, а просто чтобы оправдать доверие. Посмотрев на молодого Бена, Рей окончательно убедилась, что глупо ей искать чего-то большего, чем… ничего. Он, наверное, больше не умел ни мечтать, ни испытывать чувства, ни видеть красоту. Контраст был слишком велик, такую пропасть между тонко чувствующим настроение дня художником и Монстром, умеющим вытащить душу из пяток, ничто не могло преодолеть.

Войдя в штаб, Рей поздоровалась с По и направилась к столу, чтобы взять новые пароли доступа, обновленные в полночь. Бен, опершись о соседний стол, хмурился и кивал стоящей рядом женщине, которая что-то докладывала. Та тараторила быстро, видимо, желая быстрее сбежать. И хоть он был одет в новую, в этот раз черную рубашку, было ясно, что мужчина не спал, а провел здесь всю ночь. Глаза его немного покраснели, что делало образ ещё более мрачным, а на щеках появилась щетина.

Выглядел он уже не просто сердитым. Монстр жаждал жертвы, а никто не мог указать направление. Видимо, безрезультатная ночь была. Кивком отпустив женщину, он взглядом впился в Рей. У замершей девушки перехватило дыхание. Да он словно в тиски её зажал и перекрыл кислород, хоть даже в лице не поменялся.

- Рей, – он жестом приказал подойти и его взгляд ни капельки не смягчился, – я… что с глазами? – Неожиданно спросил мужчина, обрывая сам себя. – Они… грустные? – Бен вздохнул так тяжело, будто хотел сказать «нет, только истерик мне тут не хватало». – А грустные глаза говорят о неустойчивом психологическом состоянии. Ты должна быть собрана, а не печалиться не пойми о чем, ясно? Оставь все свои беды за порогом этого конференц-зала. Ничто не имеет значение, кроме кода, поняла? Соберись, Рей.

Девушка кивнула. Ну да, конечно, её моральное состояние имеет для него значение сейчас, будто она могла переключить себя, как компьютер. Однако, конечно, Бен был прав. Хренов психолог. Она не умела быть как он – в перерывах между работой на всю катушку кого-то соблазнять обещаниями. У него гармоничней выходило.

- Откуда калабас? – Ещё резче спросил Бен, будто само его наличие было какой-то уликой против неё. Рей поежилась.

- Вчера вечером купила, когда на прогулку вышла. Я не пью кофе, а матэ помогает лучше думать.