Ишемия

И под танцем Рей подразумевала не отказ от конкретного приглашения, а нечто большее. Девушка как никто понимала, как гордому, но сломленному Бену нужна поддержка. Он мог отрицать это, мог сжимать кулаки и отказываться от неё, но девушка знала - осколки его души хотели быть согретыми. Всем, даже самым гордым, хочется парного падения, потому что всем бывает страшно. И Рей понимала, что невозмутимому с виду Бену страшнее вдвойне, ведь он сейчас терял не работу, а смысл жизни. То единственное, чем дорожил. Призвание сделало из него не просто человека, оно спасло ему жизнь, вытащило из пучины наркотиков, потому внутри, под маской спокойствия он наверняка был не просто ранен, а разбит. Убит. Уничтожен.

Девушка не забыла, как порой, возвращаясь с особо плохой операции, Бен просто падал в кровать, клал голову ей на колени и, закрыв глаза, молчал. Она знала, что должна подставить ему свои колени и сейчас. Должна быть тем голосом, который скажет ему, что он все еще нужен этому миру. И ей.

Но она продолжала раздавать интервью, заниматься промо книги, пить креман с касисом и бежать от себя. Потому что судьба однажды уже свела её с человеком, который терял всё и срывал свой гнев на ней. Она ещё ничего не забыла. Не забыла злость, с которой Финн встречал каждый ее успех, не забыла боль, которую он причинял от бессилия, не забыла страх и бессилие, которые испытывала под занавес отношений. Страх, накрывающий её каждый раз, когда открывалась дверь. Рей могла сто раз повторять себе, что Бен Соло не был Финном, но что-то внутри неё противилось тому, чтобы еще раз проходить через все стадии гнева, принятия и страдания.

За свои двадцать пять Рей так настрадалась, что эгоизм и собственный комфорт вдруг стали важнее совести, которую она пыталась споить. Девушка знала, что жесткость Бена ранила её в разы сильнее, чем самые злые слова Финна, и боялась начинать сначала. Постоянно повторяла себе, что Бен тоже осознавал свою темную сторону, раз, любя её, закрылся и отказался. Он принял решение за двоих, потому что желал ей лучшего, так стоило ли спорить.

Рей знала, что за её спокойствие он заплатил дорого, и вряд ли захочет его нарушать, но… но мысль о том, что он один, сводила с ума и доводила до очередных спотыканий. Его контрастность, его черное и белое, влияющее на неё с разной силой, и сдерживала, и тянула.

Вбивала сомнения. Заставляла бояться. Скручивала от боли. Манила.

Девушка боялась представить, что сейчас испытывает Бен, когда у него осталось всего пару дней до истечения лицензии. Как он оперирует, зная, что у него весьма несправедливо отбирают дело его жизни? Как переживает то, что его пациенты отвернулись от него - а она была уверена, что отвернулись? Как сносит чужой шепоток? Рей словно воочию видела, как этот несгибаемый и непрошибаемый мужчина с легкой усмешкой идет по коридорам своей клиники, как с этой же усмешкой садится в машину, как пытается обрести себя в темноте собственного дома. Может, даже листает ту подаренную книгу. Может, пьет. Может, нюхает кокаин. Может… может, ждет её… сейчас, каждый раз, прокручивая его “я люблю тебя”, произнесенное громким шепотом ей на ухо и зло высмеянное ею самой, Рей слышала другое.

“Помоги мне. Помоги”

В том отчаянии он говорил о любви, как о чем-то, за что пытался уцепиться. Его сердце стучало у неё между лопаток так громко, будто было одно на двоих. “Помоги мне”. Как она не расслышала крик о помощи, утонувшая в слепой вере, что Бену Соло помощь не нужна. Даже сейчас.

Девушка очнулась, когда официант принес заказанную бутылку.

- Я сама, спасибо. - отмахнулась Рей. Замерла, уставившись на этикетку. Всё было, как всегда. Её любимый Wolfberger 2011 года - тот самый урожай, который был отмечен золотой медалью на конкурсе игристых вин Effervescents du Monde. То есть, ровно тот год, когда она впервые попробовала креман на какой-то вечеринке.

Когда Рей стала очень популярной, многие удивлялись, что её любимый алкоголь - отнюдь не шампанское от Луи Родерера или хотя бы не гренаш Анри Бонно из Шатонеф-дю-Пап. Она пила довольно скромный, доступный креман не самого престижного винного дома. Хороший, да, но отнюдь не эксклюзивный. Его часто не было в позиции многих ресторанов не потому, что он был редким, а потому, что считался слишком непримечательным. Действительно хорошие заведения не считали нужным заказывать Wolfberger, но Рей предпочитала только его. И всегда выбирала один и тот же год и не морщилась, что на этикетке не стояло Гран Крю. Потому что в этом кремане от Wolfberger было что-то более важное. Она сама. Её память. Её моменты. Её страхи и желания. Глядя на бутылку, Рей ощущала себя кораблем, заключенным в стекло, который болтался там, среди пузырьков.

С момента, когда она его попробовала - резкий, колющий язык, с привкусом немного подгоревшего бриоша - и до сей секунды Рей находила в этих пузырьках все свои амбиции и мечты, которые воплотились в реальность.

Девушка потянулась к бутылке, которая была правильной температуры и приятно холодила пальцы. Раскручивая мюзле, придерживая ладонью пробку, Рей вдруг подумала, что в руках Бена она всегда ощущала себя как охлажденный креман. Семь градусов подачи ровно до тех пор, пока, повинуясь рукам, не взрывалась, опьяняя обоих.

Господи, как же ей нравилось принадлежать ему! Без него она была свободна, но стала абсолютно, абсолютно пресной. Бен идеально дополнял её. Он не был смыслом её жизни. Да и равновесие, как оказалось, Рей могла держать без него. Но… он был той каплей касиса, которая делала из неё Кир Рояль.

- Какая привычная картина - птичка пьет в одиночестве.

Пока такая жизненно важная мысль формировалась в голове, чужой, до боли знакомый и до тошноты мерзкий голос вдруг бесцеремонно коснулся её ушей, разрушая что-то важное. Что-то практически оформившееся. Что-то невероятно нужное.

Рей не торопилась поднимать голову. Лишь открыв бутылку, она улыбнулась и развернулась к говорящему.

- Ункар, дорогой, здравствуй.

В контраст хмурому мужчине она улыбалась. Менялась с ним ролями. Обычно она всегда стояла в углу, хмурясь, кусая губы и виновато опуская глаза, в то время как агент смеялся над ней. Но больше в углу Рей быть не хотела. Этот человек, это ничтожество не имело над ней власти. Больше нет. Бен сделал ей лучший из подарков, он стащил с неё эти тяжелые цепи, открыв для Рей её собственную силу.

- Составишь компанию? - спросила всё так же вежливо, приветливо.

- А где же твой доктор Соло? Ой, прости, уже не доктор, да. - присаживаясь, хмыкнул Ункар. - Наверное, с радостью выплеснула бы мне в лицо этот креман, но боишься снова втянуться в скандал, вот и скалишься? Боишься, что твой мужчина будет недоволен твоим поведением? Или это твой агент пишет тебе этот новый, скучный образ? Глядь, скоро до длинных юбок докатишься и будешь вместо ночных клубов перерезать ленту на открытие новомодных церквей.

- Если я захочу выплеснуть тебе в лицо креман, я это сделаю, Ункар, - холодно улыбнувшись, заметила Рей. Она бы с радостью и по морде ему дала. И перебила здесь все тарелки. И сожгла бы этого ублюдка, но… Ункар, питающийся её слабостью и порывами, как паразит, не получит ничего, кроме её равнодушного, леденящего спокойствия.

- Так как дела, птичка? Где пряталась от всего мира?

- Я не пряталась, я давала тебе возможность побыть на первых ролях, - хмыкнула Рей, протягивая бокал Ункару. - Ты всегда был у меня в тени, как я могла в благодарность не дать тебе шанс немного поиграть на камеру.

- Какое благородство, сейчас расплачусь.

- Разве что за креман, он не дорого стоит, - поменяв ударение, широко улыбнулась девушка. Свой бокал крутила в пальцах и не спешила пить. Хотела сохранить ясность мысли. Ункар слишком хорошо знал её, не хотелось показать, что и сейчас она была покрыта трещинками собственных сомнений, сквозь которые светила и любовь, и страх. Два несовместных чувства, раздирающих пополам.

- Так плохо идут дела? Ах ну да, твой Бен же потерял всё. Как он там? Страдает?