Страница 12 из 16
– Оп-па, кто-то решил, что он хитрей одесского раввина. – Правда, кому из дуэлянтов адресовалась реплика, было непонятно. Класс заржал.
Петька оглянулся, и в наступившей тишине снова уставился на лектора. Тот принес к столу мосинскую трехлинейку и дрогнувшим голосом сказал, тоже перейдя на ты: – Давай, вылазь на сцену, покажи себя, защитник… А вот глаза мне завязать тебе нечем – я не баба, платков не ношу.
Аудитория оживилась, загалдела, все обступили Петьку и стол на сцене, та самая языкатая девка из депо передала кумачовую косынку, и, пока ему ее завязывали, он успел один раз разобрать и собрать винтовку.
– Не считается, не считается, нечестно!!! – завопили активисты. – Тебе еще глаза не завязали, ты подглядываешь!
– Да чего вы так… Конечно не считается… Это пробный, чтоб руки вспомнили, я ж с двадцать второго года оружие в руки не брал… Вспомнить надо было… – оправдывался Петька. Он уже почти успокоился, руки помнили все, пришла уверенность, что не опозорится…
Лектор с трудом согнал народ со сцены. Петька, как и обещал, трижды быстро собрал-разобрал трехлинейку, потом еще дважды повторил, но только очень медленно, по просьбе сослуживцев, поясняя некоторые мелкие хитрости при сборке – там всегда было неудобно вставлять затвор, и все это с завязанными глазами. Потом он, потный и взъерошенный, снял повязку с глаз и, держа ее в полуопущенной руке, посмотрел на лектора, не зная, как поступить дальше – отдать ему, пусть продемонстрирует свое умение, или вернуть косынку хозяйке.
Лектор, стараясь не встречаться взглядом с Петькой, громко сказал:
– Товарищи, давайте поприветствуем вашего сотрудника за хороший доклад и демонстрацию приемов по сборке-разборке оружия вслепую.
И первый зааплодировал. Народ рванул со своих мест и ринулся к трибуне, кто-то даже сделал попытку покачать Петьку на руках, но не случилось – тот дернулся и буркнул: – Не трожь, а то руки вырву!
В общей суматохе лектор тихонечко собрал свои бумаги в папку, забрал наглядное пособие – винтовку – и покинул аудиторию. Он понимал, что занятия сорваны, что все его запланированные на полгода лекции в этом депо теперь под вопросом, как и обещанный паек и выторгованные им две тонны угля для печки.
Но сдаваться просто так он не собирался, и назавтра, в законный выходной машиниста после рейса, на Молдаванку прибежал нарочный с запиской из партячейки – срочно явиться для разговора.
В кабинете начальника депо Косько уже ждали обиженный лектор, секретарь партячейки, начальник депо и военком – огромный дядька с запорожскими усами.
Судя по обрывкам слов, что услышал Петька, пока поднимался по лестнице на второй этаж, лектор вовсю боролся за свой паек и обвинял его во всех тяжких грехах.
Вынужденно помолчав несколько минут, пока начальник депо познакомил военкома и Петьку, лектор снова включил пламенного борца и просветителя и стал повторять вчерашние обвинения и лозунги, пока избегая обещаний расстрелять и не переходя границ дозволенного, но сменил тактику и теперь: узнав, что Косько член партии, давил именно на то, что было сорвано занятие, что это политическая незрелость, что это диверсия и вредительство, и он снимает с себя всякую ответственность за подготовку рабочих депо к сдаче нормативов и т. д.
В то время это было очень серьезной проблемой – за плохую подготовку сотрудников по линии Осоавиахима любой руководитель хоть завода, хоть депо мог быть снят со своей должности на раз-два, а секретарь партячейки запросто лишался партбилета вместе с пайком и карьерой. Поэтому, несмотря на полную абсурдность и надуманность обвинений, во время этой обвинительной речи начальник депо не поднимал глаз от стола, секретарь рассматривал что-то очень интересное в блокноте, а военком только покашливал в свои роскошные усы а-ля Буденный, при каждом новом витке обвинений чахоточного инструктора.
Петька сидел подавленный этим валом абсурда и нелепостей и поначалу не знал, что сказать в свое оправдание, но постепенно стал закипать, и неизвестно откуда на смену обычному немцу-флегмату из глубины души стал подниматься яростный тевтонец, воин, боец… да и уроки Женькиного отца, Ивана Беззуба, еще не канули в Лету. Так что постепенно он нашел нужные слова и, не дожидаясь, пока ему дадут или не дадут слово, поднялся и, прервав на полуслове монолог инструктора, спросил:
– Я что-то нарушил? Я не сдал зачет по устройству винтовки?
– Да!!! Вы нарушили и не сдали, потому что зачет сдается в письменной форме!!! – завопил лектор, не дав кому-либо из присутствующих вставить слово. – Ваше преступление в том, что вы своими безответственными и преступными действиями, пререканием с лектором сорвали занятия, и теперь 30 человек не смогут сдать из-за вас зачет! А это значит, что Родина недосчиталась тридцати бойцов, которые могли бы уничтожать врагов! Вы лишили Родину целого взвода ее защитников, вы их уничтожили!! Это гнусное преступление, и я доложу куда следует об этом, вас должны судить по законам военного времени и расстрелять!!
Лектор совсем не владел собой, у него перехватило горло и он зашелся в кашле.
Начальник депо рванулся к нему, подхватил его под руку и потащил вон из кабинета, на свежий воздух.
– Шоб ты всрався, де ты взявся на мою больную голову? – вздохнул военком, посмотрев вслед чахоточному невротику. – М-да… Ну и наворотил ты, парень!
– Ничего я не наворотил!!! – перебил военкома Петька. – Он первый начал. За такие обвинения на Молдаванке вообще морду сразу бьют, а я выслушал вчера три ведра и просто сказал, что готов сдать экзамен по матчасти прямо сейчас и прошу дать возможность подтвердить мою готовность путем досрочной сдачи нормативов по стрельбе из боевой винтовки. А мое место в группе может занять кто-то, кто еще не знает ничего и не умеет. Это правильно и это по-партийному! Нельзя в такое трудное время не видеть явной выгоды от моего предложения. Это же еще один обученный боец, защитник нашей родины, – последнюю фразу он произнес с надрывными интонациями лектора.
Военком стрельнул глазами:
– Ты смотри, какой цикавый! Ты, парень, его не передразнивай, ни к чему это… Этот инструктор Перекоп брал через Сиваш – там и заболел, комиссовали его… Чахотка. А когда кровью харкаешь и дни до могилы считаешь, людей не особо любишь. Особенно таких хитросделанных.
– Да кто хитросделанный!
– Ша, я сказал! – рявкнул военком. – Как бабы дворовые! Мне тут и начальник твой, и товарищи по партии много хорошего за тебя сказали, поэтому поможем.
Он помолчал.
– Завтра явишься ко мне, получишь направление во Фрунзенский район. Будешь тамошним инструктором по стрелковой подготовке, минимум на полгода, пока твои товарищи не закончат обучение и не сдадут зачеты. Вот и эта карусель забудется. Шибко товарищ злопамятный и дотошный. Да и то сказать – нет там у меня грамотного инструктора и тем паче – партийца. Вот, кстати, заодно и местных подкуешь, растолкуешь им политику партии и правительства, расскажешь о международном положении.
– Да как же так? – воскликнул Петька, не сдержавшись. – Я, машинист паровоза, и каких-то лапотников неграмотных обучать? Это же смешно!!! – Его негодованию не было предела.
– Ну, кому смешно, а кому, дурья твоя башка, задницу свою спасать надо, – как-то очень устало произнес военком. – Вот посиди и подумай, пока лектор воздухом дышит, как извиниться перед ним, чтоб этот сукин сын не жаловался больше на тебя никому. Он же много пакостей тебе может сделать… Извинись, не буди лихо, не разочаруй меня, я ж тебя за разумного человека держу…
– А как же жена… У меня ж дочка маленькая, мать-старуха… дом… – уже смиряясь и сдаваясь, произнес Петька.
– А ты, Петр Иваныч, не сомневайся, – наконец подал голос секретарь партячейки. – Семью твою не оставим, подмогнем, чем сможем. Да, а паек твой литерный за тобой сохраняется – ты ж не увольняешься, ты по партийной линии командируешься на инструкторскую работу в глубинку.
– И от военкомата кое-чего подкинем, – подал голос военком. – Да и Осоавиахим неплохо платит, сильно не зажируешь, но там же сельская местность – прокормишься, еще и нам гостинцы будешь слать…