Страница 16 из 26
Тут разговор двух зодчих был прерван Сергулей, который бежал к деду, прижимая к груди правую руку и сморщив лицо как гриб. Пока шёл разговор мальчик засмотрелся на стрельца, как тот ловко точит лезвие своего бердыша. Легко, звонко ходил по металлу точильный камень в руке немолодого усатого бойца. Сергуля подошёл и вежливо попросил поточить и его топорик. Надо сказать, что мастер Молога очень надеялся вырастить из внука продолжателя профессии и подарил ему небольшой, но удобный топор с чуть изогнутым лезвием и топорищем из красного дерева. И, в общем, много простых вещей мальчик уже знал. Умел, например, рубить острым топором по сосновому дереву, даже скорее резать его, как масло. Знал, как больно отдаётся в руке берёзовая доска, если тяпнуть по ней неумело. Уважал дуб, но тот его плохо слушался. Любил мастерить по липе.
Стрелец, конечно, в два счёта подточил мальчику его орудие. Сергуле так понравился процесс, что он попросил попробовать. «Ну на камень, доведи сам до остроты» – сказал стрелец и передал Сергуле точильный камень. Ах, как приятно было вжикать им по металлу, и без того остро отточенному, подражая старшему закалённому бойцу. Туда-сюда, вжик – раз, вжик-два… на вжик-пять рука соскочила, и мальчик с нажимом провёл четырьмя подушечками пальцев по острому как бритва лезвию топора. Долю мгновения он ошалело видел, как разрезы на пальцах почти до костяшек были белыми, потом через них хлынула кровь. Боль пронзила мальчишку через виски и позвоночник до самого копчика и, отойдя от шока, он побежал к деду, единственной его защите в этой жизни.
– Морока ты моя! – воскликнул мастер, увидев морщившегося и подпрыгивающего на одной ноге внука с зажатой рукой. Молога поискал глазами, нашёл кустики подорожника, сорвал несколько листков. Потом с усилием надорвал подол своей рубахи и резким движением оторвал целую полосу ткани.
– Давай сюда пальцы! Вот так, придержи подорожник, он и кровь остановит и заразу. Вот, замотаем, так. Всё, сейчас пойдём на ужин.
За столом среди стрельцов Сергуля с перевязанной рукой чувствовал себя героем. Стрельцы наяривали деревянными ложками полбу на сале и жареном луке и подбадривали подростка короткими репликами: «После боя подкрепись!», «Сколько татей порубал?», «А недругам крепче досталось?».
– Работать толком сегодня не можешь, так останешься щепу жечь и смолу варить! Это и одной рукой можешь, мешать палкой. Да не обожгись хоть! – скомандовал Молога внуку.
– А ты, деда, куда? – пробурчал, доедая кашу, Сергуля.
– Мы с Костей-плотником и его бригадой до зимника. Помнишь, где в мороз валили дубраву, где брёвна кромили? Вот отберём нужные для церкви, к темноте вернёмся.
– Ясно! – сказал Сергуля, заныкал себе за пазуху четвертушку черного хлеба и побрёл к плотницкому становищу.
Разогревать котёл со смолой в жаркий апрельский день – занятие простое и скучное. Щепок от плотницкой работы остались целые кучи и занимались они огнём охотно. Тишина, потрескивание костра. В почти летнем мареве с ближайшей кочки взлетел и поднимался жаворонок, стрекоча своими крылышками и заливаясь трелью. В такое время непременно хочется квасу или сбитня и просто посидеть, побездельничать. Сергуля поднял большой деревянный ковшик, поперекладывал из руки в руку, понял, что перевязанной рукой тоже можно его держать и пошёл к бочке с питьём. Пошёл и остолбенел: у бочки стоял узкоглазый невысокий и весь обросший человек с кривой саблей за поясом и с луком через плечо. Из-за сарая вышли ещё четверо таких же, может только менее узкоглазых и не таких чёрных. Казанцы? В глаза Сергуле бросились одинаковые сапоги незваных гостей: с загнутыми вверх носами, каблуками и шпорами. Вероятно, их лошади были привязаны где-то неподалёку.
– Якши, якши. Хороший… – проговорил слащаво первый. – Все ушёл, дааа? Один остался, дааа? С нами ехать будешь, всё показать, дорога показать. Будешь хорошо – живой будешь. Тихо, тихо!
В памяти у Сергули были ещё остры воспоминания о зимних приключениях на Свияге.
– Щас сломится! – совсем без акцента сказал один из и стал заходить Сергуле за спину.
– Он хороший, он не бежать! – с уверенной улыбкой сказал первый и начал сворачивать узел на верёвке. «Ещё мгновение и будет поздно!» – кольнуло Сергулю в мозг, он кинул в первого ковш – тот, конечно, уклонился – и рванул что есть мочи вниз, по склону, к лесу. «Казанцы» кинулись следом. Кобелёк Стрижок, лежавший до этого как распластанный на солнце коврик, вскочил и с лаем кинулся за Сергулей. Ответили собаки и из Алтыново, поднимался шум. Один из «казанцев» почти настиг несущегося во весь опор мальчишку, остальные трое бежали по краям, не давая увильнуть. Откуда Сергуля взял такой приём – сам не знал, да только добежав до ручья, он не стал прыгать, а сложился и сел, втянув голову. Бегущий за ним попятам пнул мальчика в спину и перелетел его верхом, ломая камыши, плюхнулся в ручей. Остальные прыгнули на другой, топкий бережок ручья, провалились в вязкую, дурно пахнущую смесь песка с тиной. Пока нападающие с хлюпанием вытаскивали сапоги, а упавший вставал и выбирался из ручья, Сергуля бежал что есть силы в обратном направлении. Боль от удара в спину, порезанные утром пальцы – всё это было забыто и не важно. Прижатая за зиму снегом уже подсохшая прошлогодняя трава придавала движениям пружинистости, и преследователи были не близко. Вдруг откуда-то из-за куста выскочил радостный Стрижок, виляя хвостом и тявкая, он вцепился Сергуле в штанину и стал её трепать и тянуть.
– Этого не хватало! Гадская псина! Отстань! Забью ремнём! – мальчик отчаянно дёргал ногой, но пёс и не думал отцепляться – для него это была игра. Пытаясь двигаться дальше, Сергуля с ужасом увидел, как расстояние между ним и «казанцами» сокращается, он даже разглядел наглую ухмылку того, кого обнаружил первым. А тот, первый, остановился, снял лук и стал целить в мальчика. Сергуля прекрасно понимал, что обнаружил лазутчиков, и оставлять его живым они не будут. Первая стрела прошла мимо вдаль. Вторая легла уже на тетиву, когда в лицо стреляющего врезался топор.
– Чё за дело? А ну сюда-аа! Поганые! – это двое ростовских подмастерий неподалёку распиливали бревно, услышали шум и кинулись на помощь мальчику. «Казанцы» выхватили сабли, плотники взялись за топоры и сошлись трое на двое, потому как один из лазутчиков лежал согнувшись, обхватив обеими руками щёку и подбородок и выл. «Казанцы» неплохо владели саблями, но ростовчане со своими топорами будто родились и ничуть не уступали в бою. Сергуля старался тоже участвовать. Сначала кинул в одного из врагов свой топор. Тот парировал саблей. Потом бросил камень, потом ещё. На звук ударов железо об железо с разных сторон подбегали ещё мастера и рабочие, кто с топором, кто с лопатой или дубиной. Отступать «казанцам» было уже невозможно. Встав спина к спине вокруг раненого, с саблями в левой руке и кинжалами в правой, они отбивались по кругу умело. Но большинство рабочего люда стало уже настолько подавляющим, что обороняющихся сначала забили длинными шестами и закидали всем, что попалось под руку, а потом просто смяли. Пешие стрельцы Василия вместе с командиром подоспели только чтобы спасти их от слишком скорого самосуда и оттащить особо рьяно пинавших, но это не удавалось.
– Забить басурман! Они опять по деревням прошлись! Полон наших ведут! – рабочие весь свой генетически накопленный ужас перед пришельцами с Востока пытались вылить на этих четверых.
– Всем по местам! – рявкнул подъехавший на подводе Александр Иванович так, что запряжённая лошадка присела и завертела ушами. – Кто разрешил работу бросить? Собрали топоры и пилы и на леса! Давай, давай! Все, и ростовские тоже, на работу. Сюда, к Олику-ручью. Мои волокут брёвна, ростовская ватага – доски пилить будет. Ширину-толщину… Костя где? Константин-плотник укажет. Я на рассвете размечу и за тря дня должна быть церковь.
Направив всех по делам, мастер быстро навёл порядок. Теперь дело было за Василием.
– Ты и ты за мной пойдёте к парому. Там на подводы и в Углич. – указал он двум ростовским мужикам, которые первыми вступили в схватку. – Этих… – он показал на избитых «казанцев» – вязать руки за спину и рогатками по двое! Через короткое время цепочка людей потянулась вниз, к реке.