Качели

– Странно, почему они не начинают? – вскидывала густо накрашенными ресницами. – Уже половина девятого…

Ксения чувствовала себя безмятежно. Сосала леденец, разглядывала публику. Царившая вокруг нервическая обстановка нисколько её не занимала. Миром её увлечений был спорт. Это началось ещё в школе – она хорошо бегала, плавала, играла в волейбол. В университете увлеклась прыжками в воду – у студентов был свой плавательный бассейн, штатные тренеры. Она быстро вошла в число ведущих прыгуний с трамплина, была кандидатом в мастера спорта. Не уговори её Женечка, в жизни бы не пошла ни на какую самодеятельность: зря только время терять. Собираясь в театр заранее настраивала себя на скуку, и просчиталась. Спектакль оказался замечательным, студенты играли великолепно, и лучше всех пассия Кициса с исторического факультета (Ксения впервые узнала по театральной афишке её имя: Алла Горячева)

Её Офелия словно парила невесомо тоненькой фигуркой над сценой, была трогательной и беззащитной. Удовольствием было слушать её негромкий, мягкого тембра голос, следить по выражению лица, как живо, глубоко воспринимает она реплики партнёров. Это была настоящая актриса, свободная, уверенная в себе. Игравшая почти без грима выглядела потрясающе красивой – ничего общего с непривлекательной птичкой, какой казалась всегда в обществе неотразимого спутника.

Зато спутник на сцене неожиданно потускнел. Датский принц в исполнении Кициса был назойливо картинен. Опускал то и дело в задумчивости голову давая возможность тщательно завитым локонам эффектно падать на лицо, с излишней страстностью декламировал текст.

Но любовь, как известно, слепа. Было ощущение, что никто в зале, кроме неё, этого не замечает. Едва отзвучала последняя реплика Фортинбраса: «Войскам открыть пальбу!», поклонники и поклонницы завыли от восторга, окружили толпой сцену и чуть ни полчаса нестройно и восторженно орали: «Кицис! Кицис!». Десяток девиц карабкались спотыкаясь на каблуках с букетами и сувенирами по боковой лесенке, и во главе их – Женечка. Она первая впихнула кланявшемуся на авансцене кумиру поникшие у нее на коленях розы, которые горе-Гамлет немедленно передал скромно стоявшей рядом Офелии…

3.

На зимние каникулы Ксения полетела в Мурманск, проведать и поддержать мать. После перенесенной операции, похоже, наступило улучшение: мама неплохо выглядела, стала прибавлять в весе. Отчим, капитан рыболовного сейнера, сутками пропадал в доке, где ремонтировалось перед путиной его судно, и они коротали время вдвоём. Перешивали что-то из вещей, готовили еду, лежали обнявшись на диване, смотрели телевизор. Идти было некуда и не хотелось – за окнами мела пурга, стояла полярная ночь. Забредали изредка на огонёк мамины школьные сослуживицы, педагоги старших классов. Сметали в прихожей снег с меховых шапок и дублёнок, стучали дружно каблуками о коврик. Мама рассаживала гостей, неслась к буфету, доставала бутылку «Столичной», хрустальные рюмки, извлекала из холодильника литровые банки с домашними разносолами, подмигивала заговорщицки подругам:

– Гульнём, бабоньки! Где наша ни пропадала!

Пить ей было нельзя, она лишь пригубляла рюмку. Разгорячённые гости шумели за столом, обсуждали школьные новости. Закипал на плите чай, мама сама разливала его из пузатого чайника в расписные позолоченные чашки. Женщины благодушествовали, хвалили мамино варенье, выпивали по рюмочке вишнёвого ликёра, долго прощались в передней.

Глядя на мать Ксения думала: ничего-то в ней не осталось еврейского, ни в облике, ни в речи. Типичная северянка с экзотической фамилией Ройтман.

В доме была неплохая библиотека – отчим не жалел денег на книги, и Ксения навёрстывала упущенное, читала до трёх, до четырёх ночи.

– Как же это ты так у меня опустилась? – притворно-строго говорила мать. – «Мастера и Маргариту» не читала! Будущий библиотекарь!

Её интересовала интимная Ксенина жизнь. Боясь показаться нескромной начинала издалека, с житейских случаев, туманных намеков…

– Мама-мама, – теребила её за плечи Ксения. – Ну, чего ты хитришь? Ну, видно же, ей богу! Ну, нет у меня никого! Честное благородное слово!

– Как это нет! – пугалась не на шутку мать. – Ты что, урод?

– Да не в этом дело! – отбивалась смеясь Ксения. – Сейчас нет! В данную минуту! У меня же студенческая спартакиада на носу, мне норматив мастера спорта нужно подтвердить! Кровь из носу! Ясно!

На самом деле она пережила за время учебы два романа. Один с однокурсником, закончившийся обоюдным охлаждением, другой с тренером Павлом, за которого едва не выскочила замуж.

У Павла была мечта: уехать заграницу. Заработать валюту, купить машину, приодеться. «Обарахлиться», как он выражался. Цели своей он добился: оформил контракт на шесть лет по линии министерства высшего образования на работу в Анголу, предложил Ксении расписаться и ехать с ним.

Она колебалась. Павел был первым мужчиной, пробудившим в ней чувственность. Звёзд с неба он не хватал, читал одни детективы, стоически терпел, когда она ставила на проигрыватель пластинки с любимыми композиторами: Моцартом, Григом. В нём была надёжность. Не выпивоха, не бабник, руки золотые: в два счёта починит электроплитку, утюг, врежет в дверь новый замок. Идеальный спутник жизни.

Что-то, однако, мешало дать согласие, труднопреодолимый какой-то порожек. Был случай, они решили провести неделю в профсоюзном пансионате на Сыр-Дарье. Сняли деревянный домик на сваях, ловили рыбу, катались на лодке. На третьи сутки она затосковала: им не о чем было говорить. Павел бегал вдоль берега трусцой, копал в высохшем болотце за оградой червей, вырезал по вечерам охотничьим ножом трости из бамбука на сувениры приятелям. Она слушала на крылечке транзистор, отмахивалась от роившихся вокруг комаров. Думала с досадой глядя в открытую дверь, где он воодушевлённо трудился над очередной тростью: бесчувственный чурбан! рационалист! Пока не доделает дурацкую палку, о её существовании не вспомнит.

Мир Павел, точно, собой не заслонял. В глубине души она сознавала: проживёт спокойно без него. Не затоскует, не помчится сломя голову едва лишь он позовёт. Могла вообразить себя с другим мужчиной, неважно, с кем именно – главное, что это не выглядело невозможным: почему, собственно говоря, нет?

В Анголу он уехал один, они переписывались. Павел на что-то надеялся, она его не разочаровывала: не знаешь как повернётся жизнь, верный мужчина на запасном пути никогда не помешает…

За несколько дней до её отъезда из Мурманска, в пятом часу утра в спящей квартире раздался телефонный звонок. Первым у телефонного аппарата оказался разбуженный отчим.

– Ксения, – отворил дверь в её комнату. – Там тебе звонят по междугороднему…

Полусонная, натянув на плечи одеяло она прошла к телефонному столику, взяла трубку.

«Минуту, сейчас будете говорить»… – услышала голос дежурной телефонистки.

Переминалась на холодном полу босыми ногами, придвинула кресло, села. В трубке прозвучал срывающийся Женечкин голосок:

«Алло! Ксюша? Это я! Не перебивай, ладно? Я с междугородного пункта, звоню по талону… У меня только семь минут»…

На линии потрескивало, попискивало, переговаривались какие-то посторонние голоса. Она подтянула ноги к подбородку, закуталась плотнее в одеяло.

«Ксюша! – с чувством говорила Женечка. – То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, об этом не должен знать ни один человек. Иначе произойдёт трагедия!»

Женечка на том конце провода торопилась, глотала слова.

«У нас с ним произошло, понимаешь! Он меня взял как женщину. Уже несколько раз… Я тебя, наверное, разбудила, да? Ксюшенька, родная, прости! Я так счастлива! Только умоляю, слышишь? Никому ни слова! Обещаешь?»

Из спальни вышла заспанная мать, спросила вполголоса:

– Что-то случилось, дочка? Кто звонит?

Она махнула рукой:

– Иди, всё в порядке.