Страница 11 из 13
– Батюшка, помолитесь за сына Игнатия, вот уже полгода как писем от него нет… – просила мать солдата Копылова.
– Жди, мать, и готовься к трудностям. Сынок твой в одном из госпиталей на юге страны находится. Ногу он на фронте потерял. Так что месяца через два, не ранее, но до дома дойдет…
– Так ты его видел?
– Нет, только слышал о твоем герое…
– Живой… И на том спасибо. Слава Тебе, Господи! – сказала, перекрестилась и довольная пошла к храму.
– Отец Георгий, как там, на фронте-то, скоро ли одолеем супостата? – спрашивал умудренный возрастом и сединами старик, если судить по выправке – бывший военный.
– Бежит он от нас, теряя на ходу людей и технику. Да и сам, поди, уже не рад, что на нашу землю сунулся…
– И я так понимаю, что недолго ему бежать осталось. Сколько километров до Берлина-то? Вот и думается мне, что при такой его прыти к началу следующей весны он лапки кверху уже сам поднимет…
Теперь уже пришла очередь улыбнуться Георгию.
– Живи, отец, чисть боевые ордена, тебе еще в них на Параде нашей Победы покрасоваться придется…
– Дело говоришь… Пора мундир сушить да чистить… А то старуха моя мне все не верит…
Но вот и соборный храм. Казалось, что весь город пришел сегодня на службу, которую совершал правящий архиерей.
Игумен Георгий вошел в храм и перекрестился. Знакомый запах ладана, треск церковных свечей, сладкоголосое пение хора закружили голову, нежно и бережно запеленали сердце, разбудили память далекого детства, о котором накануне войны напомнила Марфа.
И тут Георгий вдруг увидел себя месячного, опускаемого священником в купель. Даже не священником, а двумя ангелами небесными, что радовались, глядя на разумное дитя, а он им что-то лепетал, и они все весело смеялись, каждый раз после очередного погружения, что совершалось в тот миг в Таинстве крещения во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…
Рядом стояли молодые мама и отец. Они были счастливы. Тут же радостная и раскрасневшаяся от волнения Марфа, что и приняла на свои руки младенца, освященного благодатью Святого Духа и нареченного во имя святого великомученика Георгия Победоносца.
– Отец игумен… Вас владыка просит пройти в алтарь… – Эти слова молодого послушника заставили Георгия вернуться с небес на землю.
– Постой, не уходи… Куда идти-то?
Тот резво пошел, разрезая паству на два пласта. Игумен Георгий шел за ним.
Тут же, словно волны умиления, разбежались по храму возгласы искренней радости и народной любви оттого, что Господь сохранил и вернул им их любимого пастыря.
Георгий уже сориентировался, к каким входным дверям они направляются, и притормозил служку, успев схватить его за подрясник.
– Слушай, быстроногий, ты скажи, что мне сейчас следует делать, а то я после контузии ничего не помню…
– Ну вы даете, а как же служить-то будете? – нечаянно вырвалось у того.
– Еще сам не ведаю… Ну, так рассказывай. Только быстро, четко и по-военному.
В алтаре соборного храма в этот праздничный день было собрано все духовенство края: епископ, один старик-протоиерей да два еще молодых священника из раскаявшихся обновленцев.
Рядом с владыкой властно и словно бы на всю оставшуюся жизнь стояли два рослых и голосистых протодьякона. И пели-то они хорошо, да только на всякое церковное дело или какое важное решение было у них два прямо противоположных взгляда. И каждый, естественно, старался, чтобы его точка зрения возобладала. Но при этом службу они вели отменно, а иных нареканий за ними не числилось. Хотя…
Но да наш рассказ о другом. Но вот именно эта несогласица и определила судьбу нашего героя. Однако пусть все идет своим чередом…
Игумен Георгий вошел в алтарь и, как научил его служка, трижды перекрестившись, сначала опустился на колени пред престолом. А затем подошел под благословение к правящему епископу.
Владыка был уже в годах, зрением слабоват, но очки надевал, лишь когда брал в руки богослужебные книги. А потому образ демобилизованного по ранению игумена был для него слегка размытым…
Владыка и братья уже причастились Святыми Дарами, и пришло время произносить традиционную проповедь.
– Собрат наш Георгий, – обратился к нему владыка. – Ты только что вернулся с полей войны, выйди, порадуй людей своим возвращением и молви народу назидательное пастырское слово…
Георгий склонил в послушании голову, и владыка его благословил. После чего направился было к выходу из алтаря. Но тут ему вновь помог все тот же послушник, вовремя подсказав, в какую дверь следует выходить, и уже далее проводил его до самой солеи и чуть ли не поставил, развернув лицом ко всему честному и верующему люду. А сам тут же удалился…
И тут наш Георгий увидел море устремленных на него человеческих глаз. И он вспомнил свой цирк, и арену, и любимых зрителей. Казалось бы, то же самое. Арена, люди… Вот только глаз своих зрителей он почему-то не мог вспомнить. И силился, да не смог. Зато глаза людей, стоявших сейчас перед ним в храме, проникали в самую душу. Они излучали неведомое ему ранее ощущение некой напояющей теплоты. Он вдруг увидел еле уловимые воздушные потоки, пропущенные не иначе как через их сердца, а затем исходящие уже из глубины глаз слепящими взор монаха золотыми нитями. И они, эти нитевые потоки, устремленные со всех сторон в его сторону, переплетаясь между собой, уже окутывали стоявшего на солее священника, словно младенца в колыбели, своей искренней любовью и устремлялись далее к кресту, который он высоко держал в своих руках. Крест и вбирал в себя эту единую, соборную, устремленную к Богу и освященную общей молитвой, все собой оживотворяющую силу человеческой любви. А уже затем делился ею же со всеми прихожанами, прикасающимися в своем поцелуе к кресту после совершения Божественной литургии, щедро раздавая каждому потребные и необходимые ему силы для свершения уже своих земных подвигов.
Так вот почему глаза воцерковленных людей светятся, а в других потаенный мрак. Вот, вероятно, отчего от одних глаз веет теплотой, а взгляд других людей своей холодностью убивает все живое вокруг.
Все это увидел и понял Георгий так, как будто кто-то раскрыл перед ним первую страничку великой и вечной книги христианских церковных таинств.
Игумен Георгий почувствовал эту любовь, которой щедро делились с ним люди, и это напомнило ему сказку из его детства о живой воде, дающей новую жизнь богатырю земли Русской перед его главным в жизни поединком с силами зла.
«Только что я скажу им в ответ? – стоял и думал Георгий. – Где найду те слова, что они ждут от меня и которым поверят эти стоящие передо мной люди, впитавшие веру в Бога сызмальства? Не ведаю. А потому и робею… Господи, помоги!»
И начал свою первую в жизни проповедь.
– Братья и сестры мои, – волнуясь, произнес отец Георгий начальные слова. – Я был там, где погибали мужья и отцы ваши. Поверьте мне, они умирали достойно, как герои. Вечная им память.
Почему же, спросите вы меня, Господь попустил эту жестокую и страшную войну? В трудную минуту, сидя в окопах, я часто задавал себе этот вопрос. И вот как бы я мог на него ответить… С народом нашим, как с героем из сказки о Снежной королеве, случилась беда. Миллионы крупинок разбитого кем-то зеркала по имени «зло» разлетелись по всему миру, попадая в глаза и старому и малому, сковывая наши сердца ледяным страхом. Всего лишь один кусочек льда… И мы вдруг разом просто забыли про Творца…
А в алтаре уже шла несогласица.
– Это не он! – утверждал протодьякон Николай.
– Как же не он, если всё при нем? – не соглашался с ним протодьякон Михаил.
– Вспомните, какими нравоучительными и книжными были его проповеди, – настаивал Николай.
– Да ты их никогда и не слушал, – парировал в ответ отец Михаил.
– Да успокойтесь же вы ради Бога, давайте сначала послушаем, что он говорит, – прервал их обоих архиерей.
Игумен Георгий продолжал:
– Жертвенность испокон веков была уделом людей сильных. Но жертва жертве рознь. Когда успеха и награды ради жертвуют сотнями чужих солдатских жизней – это преступление. А когда воин прикрывает своей грудью друга – это подвиг. Когда ты жертвуешь ради ближнего половиной своего пайка – это благо. А если наворовал и хочешь повязать ближнего своим же грехом, предлагая ему часть ворованного, – это грех. Война всех нас закалила как металл. Да, била, да, ломала, калечила, выбивая сам дух из наших тел, а в результате придала новую, более стойкую форму и необходимые бойцовские качества. Она разрушила наши города, сожгла села. Но зато очертила перспективы нового строительства и сам смысл будущего существования. На своем пути война расставляла себе вехи, а теперь они же стали нашими ориентирами на пути к победе. И победа будет за нами.