Призрак ночи

Именно так я делала с шампанским в прошлый Новый год.

И снова я будто слышу звон ледяных кубиков, джаз, играющий в стереосистеме, разговоры друзей, родственников, коллег, что заполнили мою бостонскую квартиру. Ради этого праздника я сделала все возможное: не поскупилась на дамарискоттские устрицы и на целую ногу хамона иберико де бейота. Я помню, как смотрела на своих смеющихся гостей и думала, с кем из них уже переспала и с кем могла бы переспать сегодня. В конце концов, Новый год одной праздновать грустно.

«Прекрати, Эйва. Не думай о той ночи!»

Но невозможно не сыпать соль на эту рану и не чувствовать, как она саднит и кровоточит. Снова наполнив бокал, я опять и опять растравляю ее… Смех, стук устричных раковин, веселые пузырьки шампанского на моем языке. Я вспоминаю, как мой редактор Саймон кладет в рот блестящую устрицу. А Люси в тот вечер предстояло дежурство, поэтому она целомудренно пила только газированную воду.

А еще вспоминается, как мастерски Ник откупорил бутылку. Я тогда подумала: ну и залихватский у него вид в сбившемся набок галстуке и с закатанными до локтя рукавами! Стоит только воскресить в памяти эту ночь, я тут же представляю себе Ника.

Огонек свечи на моем столе, дрогнув, угасает. Я бросаю взгляд ниже и, к собственному удивлению, замечаю: бутылка кьянти опустела.

Поднимаюсь со стула, и дом будто бы немного шатается, словно я оказалась на палубе покачивающегося корабля. Окон я не открывала, но по комнате снова разлился аромат моря, я даже чувствую соль на губах. Либо у меня начались галлюцинации, либо я напилась сильнее, чем предполагала.

У меня нет сил мыть посуду, поэтому просто оставляю почти нетронутое ризотто на столе и направляюсь к лестнице, по пути выключая свет. Ганнибал несется мимо меня, и от неожиданности я спотыкаюсь, ударяясь голенью о край площадки второго этажа. Этот чертов мейн-кун уже знает дом лучше меня. Когда я наконец-то добираюсь до спальни, кот уже лежит на одеяле. Мне неохота сдвигать его – я просто выключаю лампу и валюсь на кровать рядом с ним.

И засыпаю с ароматом моря, осевшим на моих ноздрях.

Ночью я ощущаю, как проседает матрас, и тяну руку, стремясь ощутить тепло Ганнибала, но его рядом нет. Открыв глаза, поначалу не могу вспомнить, где нахожусь. А потом до меня доходит: я в Такер-Коуве. В доме капитана. Накануне прикончила бутылку кьянти. И с чего я решила, что этот побег все изменит? Куда ни пойди, тоска волочится за тобой, словно разлагающийся труп, вот и я притащила свою тоску на океанское побережье, в этот одинокий дом в штате Мэн.

В дом, где я определенно не одна.

Я лежу без сна, слушая постукивание и царапанье маленьких коготков, доносящиеся сквозь стену. Судя по звукам, несколько десятков, а может, и сотен мышей бегают по стене за моей кроватью, словно по главному шоссе. Ганнибал тоже не спит – он мяукает и бродит туда-сюда по комнате: инстинкт кота-убийцы сводит его с ума.

Я встаю с кровати и открываю дверь, пытаюсь выпустить его, но он не хочет уходить. С мяуканьем он продолжает расхаживать по спальне. От мышей и без того немало шума, но как уснуть под рулады Ганнибала? Раз уж я все равно проснулась, устраиваюсь в кресле-качалке и смотрю в окно. Туман растаял, и небо стало потрясающе ясным. Море простирается до горизонта, и малейшую волну серебрит лунный свет. Я вспоминаю о полной бутылке виски в кухонном шкафу и размышляю: если выпить еще немного, смогу ли я заснуть и проспать всю ночь? Однако мне так удобно сидеть в кресле-качалке, что вставать лень. Да и вид здесь невероятно красив: океан раскинулся кругом, поблескивая, словно старое серебро. Мою щеку овеял ветерок, коснулся кожи, будто прохладным поцелуем, и я снова ощущаю этот аромат – запах моря.

Внезапно в доме воцарилась тишина. Даже мыши за стеной замерли: должно быть, нечто – или некто – встревожило их. Ганнибал тихо зашипел, и волоски на моих руках встали дыбом.

«В этой комнате есть кто-то еще».

С бешено колотящимся сердцем я вскакиваю. Кресло продолжает качаться, а я отступаю к кровати, вглядываясь во тьму. Но вижу лишь силуэты мебели и горящие глаза Ганнибала, отражающие лунный свет; он пристально смотрит куда-то в угол. Я ничего не вижу там. Кот издает дикий рык и, крадучись, исчезает в тени.

Стою, приглядываясь и прислушиваясь, целую вечность. Окно заливает лунный свет, он падает на пол, и в этом серебристом сиянии не заметно никакого движения. Кресло перестало качаться. Морской запах испарился.

В комнате больше никого нет. Только я и мой трусливый кот.

Я снова забираюсь в постель, натянув до самого подбородка одеяло, но даже под ним мне зябко, меня начинает трясти. И только когда Ганнибал наконец-то вылезает из-под кровати и ложится рядом, я перестаю дрожать. В том, как кот, пушистый, теплый, мурлычет и прижимается к твоему боку, есть нечто такое, что примиряет с этим миром, – вздохнув, я запускаю пальцы в его мех.

За стеной снова стали возиться мыши.

– Завтра, – бормочу я, – нам придется снять какое-нибудь другое жилье.

3

Возле моих тапок лежат три мышиных трупика.

Все еще вялая с похмелья, я смотрю на жуткие дары, которые Ганнибал оставил мне ночью. Он сидит возле своих приношений, весь раздувшись от гордости, и я вспоминаю замечание здешней управляющей в ответ на фразу о том, что мой кот охотник.

«Ему здесь понравится».

Ну хоть кому-то из нас нравится здесь.

Натянув джинсы и футболку, я отправляюсь вниз за бумажными полотенцами, чтобы все убрать. Даже под несколькими слоями бумаги мышиные тушки кажутся до отвращения мягкими. Ганнибал бросает на меня хмурый взгляд: мол, что, черт возьми, ты творишь с моим подарком? Я заворачиваю мышей, спускаюсь и выхожу за порог. Кот следует за мной.

Утро великолепно. Светит солнце, воздух свеж, а растущий чуть поодаль розовый куст весь в цвету. Я размышляю, стоит ли кинуть мышей в кусты, однако Ганнибал ходит где-то поблизости и наверняка захочет снова завладеть своей добычей, а потому я заворачиваю за угол дома, чтобы выбросить трупики в океан.

Первый же взгляд на море ослепляет меня. Щурясь на солнце, я стою на краю утеса и смотрю вниз – на прибой, на щупальца водорослей, что обхватывают камни внизу. Над головой носятся чайки, а вдалеке проплывает лодка ловца омаров. Этот вид так меня загипнотизировал, что я совсем забыла, зачем вышла на улицу. Я разворачиваю мышиные трупики и швыряю их с утеса. Они падают на камни, и их уносит нахлынувшей волной.

Ганнибал крадется прочь – без сомнения, за новым трофеем.

Мне стало любопытно, куда он держит путь, поэтому я подкладываю смятую бумагу под камень, чтобы не улетела, и спешу следом за котом. Вид у него такой, будто он получил секретное задание: хищник крадется по краю утеса по узкой, словно след булавки, тропке, между мхом и чахлой травой. Почва здесь плохая: в основном гранит, покрытый лишайником. Постепенно он переходит в крохотный полумесяц пляжа, обрамленный валунами. Ганнибал, чей хвост поднят, как пушистое знамя, продолжает красться впереди и останавливается лишь раз, желая проверить, по-прежнему ли я иду за ним. Доносится аромат роз, и я замечаю несколько кустов морщинистого шиповника, чьи ярко-розовые цветы ярко выделяются на фоне гранита; несмотря на ветра и соленый воздух, шиповник каким-то чудом выжил здесь и прекрасно разросся. Я пробираюсь мимо кустов, царапая шипами лодыжки, и спрыгиваю с камней на пляжик. Песка там нет, лишь маленькие камешки, они стучат, перекатываясь туда-сюда в набегающих волнах. По обе стороны бухточки высятся громадные валуны, выступающие из воды, так что пляжик скрыт от чужого взора.

Это место может стать моим тайным убежищем.

И тут же я начинаю планировать пикник. Принесу сюда покрывало, обед и, разумеется, бутылку вина. Если потеплеет, возможно, мне удастся даже окунуться в студеную воду. Солнце ласково светит в лицо, в воздухе разливается аромат роз, а я чувствую себя спокойной и счастливой, чего давно уже не случалось. Вдруг это место мне и правда подходит? Вероятно, именно здесь мне и следует быть, именно здесь я и смогу работать. Может, здесь я наконец примирюсь сама с собой.