Firefly. Машина иллюзий

– «Серенити»? Что такое «Серенити», Уош?

– «Серенити», Зои, – ответил Уош, подыгрывая ей, – это наш любимый, побитый и заплатанный, бог знает как еще летающий «Светлячок».

– Но ведь это не «Светлячок», – сказала Зои удивленно и слегка высокомерно. – Мы же не стали бы путешествовать на каком-то паршивом буксирчике.

– Ну если это не «Светлячок», то я тогда и не знаю…

Уош умолк и потрясенно огляделся.

Он по-прежнему находился на мостике корабля, но этот мостик был в пять раз больше, чем у «Серенити», и устроен раз в десять сложнее. Здесь на полу не лежали оборванные провода, с потолка не свисали трубки, а поверхности не были покрыты вмятинами и царапинами. Новейшая техника ярко сверкала, кристально четкие экраны поблескивали, а кнопки на пульте были утопленными, чувствительными к нажатию. Даже штурвал был настоящим шедевром – эргодинамический, с накладками из древесины грецкого ореха.

Если Уош не ошибся в своих предположениях, то сейчас он был на мостике «серафима», созданного компанией «Каршелтон спейсуэйз», – на мостике самого дорогого частного круизного судна в мире. Потратив всего шестьдесят миллионов кредитов, вы получали все виды роскоши, о которых только можно мечтать, от сауны и бассейна до шести богато обставленных кают. Одним из таких кораблей мечты владел промышленник и миллиардер Станислав Ламор, приятель Инары. Уош познакомился с ним несколько недель назад на Фетиде и расспросил его об этом корабле. Уош чуть не истек слюной, пока Ламор перечислял его достоинства. Да, кое-кто критиковал управляемость «серафима» в атмосфере, однако все сходились на том, что этот корабль – самое роскошное и комфортабельное средство передвижения во вселенной.

А теперь Уош его пилотирует? Другие мысли в голову Уоша не приходили. По какой еще причине он может сидеть за панелью управления?

– Зачем нам «Светлячок»? – спросила Зои таким тоном, словно эта мысль казалась ей нелепой. – Мистеру и миссис Уошберн нужно только лучшее.

«Мистер и миссис Уошберн». Судя по тому, как она произнесла их имена, было ясно, что они не просто муж и жена, а важные персоны.

– Так, давай кое-что проясним, – сказал Уош. – Это… наш корабль?

– А чей же еще?

– Мы купили «серафим»? Мы с тобой? На свои деньги?

– Почему ты говоришь так, словно это что-то из ряда вон выходящее?

– Но он же нам не по карману! Я даже рубашки покупаю в магазинах, которые сливают неликвид. Я едва могу накопить денег, чтобы сводить тебя в ресторан.

– Уош, милый, рубашки ты заказываешь на Осирисе. Тебе их шьет по мерке сам Чжуоюэ.

Зои постучала по его груди. Уош опустил взгляд. На нем была не одна из его обычных цветастых гавайских рубашек из нейлона. Эта рубашка была просто белой, с длинными рукавами; на нагрудном кармане красовался логотип кутюрье. Глянцевая легкая ткань касалась кожи, словно освежающий ветерок.

– И мы можем ужинать в любом ресторане, – добавила Зои.

– Но «серафим»?..

– Почему бы и нет? Мы могли бы купить полдюжины таких кораблей – дюжину, если бы захотели.

Это уже был настоящий бред. Даже «серафим», который, похоже, принадлежит ему и Зои, – это пустяк. Она сказала, что они невероятно богаты?

– Ну давай же, – настаивала Зои. – Включи автопилот. Может, без тебя «Комета» полетит не так хорошо, но все-таки полетит.

«Комета». В детстве у Уоша было несколько моделей космических кораблей; он постоянно с ними играл, но больше всего любил «элизиум» – корабль класса «Парадайз», предшественник «серафима». Уош считал «элизиум» жемчужиной своей коллекции и назвал его «Комета». Маленький Уош мечтал владеть настоящим «серафимом» – или, по крайней мере, летать на нем. А теперь оказалось, что он все-таки стал владельцем круизного лайнера, и что этот корабль даже назван в честь его игрушки.

Уош нашел на панели кнопку включения автопилота.

– Автопилот включен, – донесся из спрятанного динамика чувственный голос. – Я управляю кораблем. Развлекайтесь.

– О, мы так и сделаем, – ответила Зои. – Пока можем.

– Пока можем? – повторил Уош.

– Детей я уложила, они крепко спят. За Селесту можно не беспокоиться, но кто-то из близнецов непременно проснется и разбудит другого. Думаю, полчаса у нас есть, так давай потратим это время с умом.

– Дети… – протянул Уош. – Близнецы…

Ему показалось, что вся его жизнь вдруг наполнилась чудесами.

Зои задрала юбку, села на него и страстно поцеловала.

Уош с такой же страстью поцеловал ее в ответ. Он по-прежнему был сбит с толку, но теперь, когда его жена была так близко, когда он чувствовал жар ее тела, все остальное казалось не таким уж важным.

Из небольшого устройства, прикрепленного к запястью Зои, донесся еле слышный крик. Она отстранилась от Уоша и нахмурилась.

– Проклятье.

К первому крику добавился второй. Устройство на ее запястье оказалось радионяней, и оно передавало плач двух младенцев.

– Всего полчаса наедине! Неужели я о многом прошу?! – раздраженно воскликнула Зои, вставая с Уоша. – Продолжим позже. Я успокою их и сразу вернусь, – добавила она и сурово указала на него пальцем. – Никуда не уходи.

– Никуда не уйду, – энергично закивал Уош.

– Держитесь, зайки. Мама скоро придет, – сказала Зои в микрофон радионяни, стремительно удаляясь.

Уош посмотрел ей вслед. Недоумение в нем смешивалось с возбуждением. Что происходит, уо де махэ та фэн куан де вайшэн?

Уош знал только одно: ему это нравится.

Очень нравится.

Глава 17

Тем временем Кейли в машинном отделении производила инвентаризацию движущихся частей «Серенити».

Никто не назвал бы корабль красивым, но с тех пор как Мэл назначил Кейли инженером, она успела полюбить это отважное судно. Она всегда могла сказать, в каком настроении «Серенити», почти телепатически ощущала, когда корабль болеет, когда нужно заменить одну из деталей, а когда – полностью разобрать двигатель. Если же он работал нормально и из него можно было выжать еще чуть-чуть мощности, Кейли тоже это чувствовала.

Для этого требовалось не просто смотреть и слушать, а настроиться на корабль в целом: любое, даже самое слабое ускорение или подтормаживание, вибрации, которые поют в его корпусе, – все то, что обычные люди даже не замечали, говорило Кейли о многом. Кейли считала, что у нее и «Серенити» сложилось что-то вроде симбиоза, словно у акулы и рыбы-прилипалы или у крокодила и одной из тех птиц, которые чистят ему зубы. Кейли ухаживала за кораблем, а взамен он давал ей безопасность и кров.

Прямо сейчас двигатель немного капризничал. Кейли подумала, что все дело в силовом дифференциаторе: его срок жизни подходил к концу. Кроме того, у центрифуги компрессора пошаливала муфта – и не удивительно, ведь не далее чем на прошлой неделе в ней появилась трещина, которую пришлось запаивать. У Кейли была запасная, но она решила, что старая протянет еще сто тысяч миль или около того. Мэл, как обычно, экономил и поэтому стремился извлечь максимум пользы из каждой детали. «Кейли, я в платине не купаюсь, – говорил он ей неоднократно. – Твоя задача – сделать так, чтобы все на корабле служило как можно дольше».

Когда Кейли уже завершала свой осмотр, она заметила крошечное изменение тяги двигателя. Никто другой его бы не заметил, но Кейли оно поведало о многом. Уош только что включил автопилот. На первом этапе полета, когда они только вырывались из гравитационного колодца планеты, он обычно вел «Серенити» довольно жестко и от восторга слишком сильно жал на педаль газа. А вот под управлением автопилота системы заработали более сдержанно, уменьшая скорость до оптимальной.

Кейли пошла за тряпкой, которой обычно вытирала руки.

По какой-то причине тряпки на крюке не оказалось.

– Ты ее ищешь, тыковка? – спросил Кейли отец, протягивая ей кусок ткани.

– Спасибо, папа. – Кейли взяла тряпку и принялась стирать с себя смазку.

– Если немного запачкалась, не страшно. Посмотри на меня. – Ее отец выставил вперед ладони и растопырил пальцы. Руки были грязные, особенно под ногтями и на сгибах пальцев, с многочисленными мозолями и шрамами, со следами ожогов от коротких замыканий, с рубцами, которые оставили соскользнувшие гаечные ключи и ударивший мимо цели молоток. У одного из больших пальцев не хватало кончика: во время ремонта катера на воздушной подушке «Отри-Маккри 8» повело силовую стойку, и крышка смотрового порта в моторном отсеке прищемила отцу руку. Кейли, которой тогда было три года, услышала, как он кричит от боли, хотя отец находился в мастерской, а Кейли в доме. Кроме того, это был первый и последний раз, когда отец Кейли выругался при ней.