Страница 37 из 42
– Твоя комната, – говорит Уэс, гладя меня по волосам. – Я видел дыру от выстрела в твоей кровати, когда принес тебя сюда прошлой ночью.
Киваю, глядя в никуда.
– Он думал, что я сплю под одеялом, как и она.
Я подношу дрожащую руку ко рту и замираю, когда понимаю, что не держу сигарету. Почти чувствую траву, которая хлестала по моим голым ногам, когда я неслась через задний двор и вокруг дома. Помню, что схватилась за ручку входной двери, и в тот момент раздался третий выстрел.
– Я видела, как это случилось, – зажмуриваюсь, пытаясь остановить поток новых слез. – Я видела своего отца…
Уэс крепче обнимает меня и снова начинает раскачивать из стороны в сторону.
– А когда я позвала маму по имени – она не ответила... – сдерживаю рыдания рукой, обтянутой фланелью, вспоминая, как мама выглядела до того, как я натянула одеяло ей на голову. – Я поцеловала ее на ночь поверх одеяла и сказала себе, что она просто спит. Что они оба просто спят. Потом я закрыла дверь, выпила бутылку сиропа от кашля и тоже заснула.
– Мне так жаль, – шепчет Уэс мне в волосы.
Опять те слова: «Мне так жаль». Но по какой-то причине, когда Уэс говорит их сейчас, они не причиняют боли. Они помогают.
ГЛАВА XXIV
Уэс
Я веду Рейн вниз по лестнице на выход, через заднюю дверь, прикрывая ладонью ее глаза и чувствуя, как у меня сводит живот.
– Уже можно смотреть?
– Пока нет, – отвечаю я, ведя ее с патио в траву высотой по колено.
Мы проходим около тридцати футов, пока не оказываемся в тени гигантского дуба с правой стороны участка.
Прошлой ночью, когда я был уверен, что Рейн больше нечем блевать, то не знал, куда мне себя применить. Я не мог спать в этом доме. Не мог оставаться там ни секунды дольше, чем это было необходимо, когда эти чертовы трупы были всего в нескольких комнатах от меня. И зная, что Рейн придется столкнуться со всем этим, как только она проснется совершенно трезвой, я понял, что должен что-то сделать, прежде чем слечу с катушек.
Я просто надеюсь, что это было правильно.
Глубоко вздохнув, открываю ей глаза.
– Окей. Теперь ты можешь посмотреть.
Несмотря на то, что я потратил на это всю ночь и большую часть дня, работа вышла неприглядной. Могилы неглубокие, холмики грязные, а кресты сделаны из палок, скрепленных травой, но, по крайней мере, я вытащил эту мерзость из ее дома и закопал в землю, где ей самое место.
Я прикусываю нижнюю губу и смотрю, как Рейн открывает глаза. После всего что девочке пришлось пережить, мне меньше всего хочется причинить ей еще боли, но, когда она закрывает рот и нос руками и смотрит на меня, я вижу в ее больших голубых глазах не слезы боли. Это слезы благодарности.
Я притягиваю ее к себе, чувствуя абсолютно то же самое – она здесь, и с ней все в порядке. Даже если она будет со мной еще несколько часов или даже минут, каждая секунда кажется мне ответом на молитву – первую за всю мою жизнь.
Молитва. Это напоминает мне…
– Ты хочешь что-нибудь сказать? – спрашиваю я, целуя ее в макушку.
Она кивает, прильнув к моей груди и поднимает на меня остекленевшие глаза.
– Спасибо, – говорит она, и искренность в ее голосе режет меня на куски. – Не... Я не могу поверить, что ты все это сделал. Для меня.
Улыбаюсь и большим пальцем смахиваю слезу с ее щеки.
– Начинаю понимать, что есть мало чего, что я бы не сделал для тебя.
Это заставляет Рейн тоже улыбнутся.
– Например?
– Чего бы я не сделал для тебя?
Она кивает, и озорной огонек возвращается в ее грустные красные глаза.
– Даже не знаю... не стал бы мочиться на Тома Хэнкса, если он был бы в огне?
Из Рейн вылетает смешок с влажным звуком, и она прикрывает сопливый носик локтем, хихикая. Это самая милая вещь, которую я когда-либо видел.
Наблюдая за ней, стараюсь запомнить каждый звук, каждую веснушку, каждую ресничку. Знаю, что это глупо. Знаю, что не могу взять с собой эти воспоминания так же, как не могу взять ее, но я все равно держусь.
Если она нужна всадникам, им придется вырвать ее из моих холодных, мертвых рук.
Когда ее смех затихает, я указываю подбородком на могилы.
– Я имел в виду, есть ли что-нибудь, что ты хочешь сказать им?
– О, – лицо Рейн мрачнеет, когда она поворачивается, чтобы снова взглянуть на два холмика земли, – нет, – говорит она с разбитым сердцем, но все еще с надеждой на лице. – Я скажу им лично, когда увижу их снова.
Я киваю, надеясь, что это случится позже, а не раньше.
– Итак, что же нам теперь делать? – Рейн шмыгает носом, оглядываясь по сторонам. – Каков новый план?
– Мой единственный план – сидеть в том домике на дереве, – я указываю в сторону деревянной коробки в нескольких ярдах от меня, – смотреть, как садится солнце с этой супер-горячей девушкой, которую я похитил несколько дней назад, а затем, возможно, приготовить ей ужин. Я видел, что в этом месте есть спагетти и блинный сироп.
Рейн сдвигает свои тонкие темные брови:
– Ты хочешь сказать, что ты просто... сдаешься?
– Нет, – говорю я, беря ее за руку и ведя к нашему домику, подальше от этого гребаного дома ужасов. – У меня просто поменялись приоритеты, вот и все.
– Что ты можешь предпочесть выживанию? – спросила Рейн, оказавшись на одном уровне со мной, когда поднялась на первую ступеньку лестницы в домик на дереве.
– Жить, – улыбаюсь.
Затем я наклоняюсь вперед и целую свою девушку, пока еще могу.
ГЛАВА XXV
Рейн
«Жить».
В тот момент, когда губы Уэса касаются моих, я понимаю, что он имеет в виду. Все эти смерти – прошлые и будущие – исчезают, и остается только он – мое живое, дышащее настоящее.
Меня переполняет любовь к нему. Я люблю его за то, что он вернулся за мной. Я люблю его за то, что он спас мне жизнь, хотя у меня осталось всего несколько часов. Я люблю его за то, что он сделал для моих родителей, я же была слишком слаба для этого.
– Я люблю тебя, – шепчу ему в губы, нуждаясь в том, чтобы сказать это вслух. Нуждаясь, чтобы он услышал меня.
Уэс сначала не отвечает. Он просто закрывает глаза и прижимается своим лбом к моему. Все, что он собирается сказать, кажется мне важным, поэтому я задерживаю дыхание, когда он делает один глубокий вдох, достаточный для двоих.
– В тот момент, когда я увидел тебя – понял, что мне конец, – его голос хриплый и низкий. –Я знал это, когда использовал свою последнюю пулю, чтобы вытащить тебя из «Бургер-Пэлас», вместо того чтобы сохранить ее. Я знал это, когда проделал тот дурацкий трюк с собаками, вместо того чтобы оставить тебя в «Хаккаби Фудз». Я знал это, когда в меня стреляли из-за тебя, когда у меня спустило колесо по твоей вине, и когда вернулся в горящее здание, чтобы найти твою задницу. Все это время я думал, что ты отвлекаешь меня от моей миссии, но только когда ты ушла, я понял, что ты была моей миссией.
Уэс открывает глаза, и его зрачки впиваются в меня.
– Мне кажется, я оказался здесь, чтобы найти тебя, Рейн. Просто жаль, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять это.
– Не извиняйся, – шепчу я сквозь комок в горле. – Прости. Похоже, я была настоящей занозой в заднице.
Уэс смеется и эта картина настолько прекрасна, что мне кажется, будто я смотрю на солнце. Мысленно фотографирую его таким, каким он выглядит сейчас, – подсвечиваемый сзади оранжевым небом, с улыбкой полумесяцем и белыми сверкающими зубами, и прядью каштановых волос, задевающей его идеальную скулу. Я хочу запомнить этот момент навсегда.
Даже если вечность – это только до конца дня.
– Я чертовски люблю тебя, – говорит он с идеальной улыбкой, перед тем как она сталкивается с моей.
Я отпустила лестницу и обвила руками шею Уэса, зная, без тени сомнения, что он не позволит мне упасть. Чего я не ожидаю, так это того, что он схватит меня сзади за бедра и обернет мои ноги вокруг своей талии. Вполне естественно, что я больше не цепляюсь за землю, потому что именно так я чувствую себя, когда бы не целовала Уэса – поддерживаемая, защищенная, отвлеченная от своих проблем.