Перевёрнутый мир

Но кроме всего прочего будет и кольцо блокады, будут сотни тысяч мирных жителей, умерших от голода, погибших при артобстрелах и бомбёжках и похороненных на Пискарёвском кладбище. Будет тоненькая ниточка, названная «дорогой жизни», сотни тысяч солдат погибнут под стенами этого прекрасного города.

Я опять буду стоять на перроне, ожидая отправки на войну, кто знает, какие ещё испытания выпадут на мою долю. А пока, поправив на плече ремень винтовки, я направился в здание вокзала, чтобы узнать расписание поездов на Москву. Хоть Ленинград и город моей юности, но задерживаться в нём не следует. Насколько я знаю, питерские рабочие, оплот и надежда революции, не очень- то любили казаков.

Все кассы вокзала были закрыты, а в зале ожидания было настоящее столпотворение, в основном одни военные.

– Э, браток, – обратился я к протискивавшемуся мимо меня солдатику, – а кассы когда откроются?

– Недавно приехал? – посмотрел тот насмешливо на меня.

– Ну да. Только что с фронта.

– Дак не работают-то кассы. Революция, браток. Теперича все поезда народные. Ездим бесплатно.

– Это как? – недоумённо посмотрел я на него.

– А очень просто. Кто исхитрится в вагон прорваться, тот и поедет.

– Да ну! А я в Бресте билет покупал.

– Объегорили тебя, казачок, – жизнерадостно засмеялся солдатик. – Да ты не переживай, скоро мы все деньги отменим. Ни к чему они будут при новой жизни.

«Ага, – подумал я, – и тюрьмы сровняем с землёй. Где-то я уже это слышал: кто был ничем, тот станет всем. Затем мы новых тюрем понастроим, и в этих тюрьмах хватит места всем!»

Осознав, что цивилизованным путём уехать не удастся, я пошёл к дежурному по вокзалу. В помещении дежурного было так же тесно, как и в здании вокзала. Немолодой человек в железнодорожной фуражке тупо смотрел на ревущую и размахивающую оружием толпу и как бы не услышал моего вопроса. Было видно, что он смертельно устал.

«Да, – посочувствовал я ему, – в таком бардаке работать счастья мало. Пожалуй, здесь мне ничего не светит. Прежде чем что-то спрашивать у этого бедолаги, его надо на сутки отправить на психологическую адаптацию. Но поскольку здесь о такой ничего не известно, то придётся идти на перрон и выяснять всё там».

До меня неожиданно дошло. Чёрт побери! А ведь только что я приехал из Москвы. Другой железной дороги из Ленинграда в Москву просто не существует. Надо идти к тому же самому составу и узнавать, когда он тронется в обратный путь.

– А я почём знаю? – сердито ответил мне чумазый машинист. – Твёрдого расписания-то нет. Как дадут команду, так и поедем. Но, скорее всего, это будет ближе к вечеру. Нам ещё надо углём и водичкой заправиться.

Значит, у меня есть время для того, чтобы добыть себе немного продуктов на обратную дорогу, хотя это будет не так просто, и совершить небольшую экскурсию по местам моей юности.

Я вышел на парадное крыльцо вокзала. Всю площадь занимало огромное скопище военного люда. На импровизированной трибуне толпилась кучка людей. Один из них, слегка картавя, толкал речь. То и дело выбрасывая вперёд руку, он говорил о тяжёлом положении страны. О том, что временное перемирие на фронтах с германцами очень ненадёжно. Что необходим немедленный сепаратный мир на любых условиях. И что товарищи солдаты и матросы, отправляясь на Западный фронт, должны это прекрасно понимать.

– Что тут происходит? – толкнул я в бок стоявшего рядом солдата.

Тот недоумённо посмотрел на меня и ответил:

– Первые эшелоны новой социалистической армии отправляются на Западный фронт.

– А кто это выступает?

– Да откуда ты взялся? – удивился солдат моей неосведомлённости.

– С фронта, браток, с фронта.

– А, тогда понятно. А выступает товарищ Ленин – вождь мирового пролетариата.

Ну, ничего себе! Вот это да! Сам Ленин. Такого я не ожидал и стал протискиваться вперёд, чтобы получше рассмотреть историческую личность.

С большим трудом мне это удалось. Оказавшись в первых рядах, я стал жадно вглядываться в человека, благодаря которому жизнь на планете была поставлена с ног на голову. Сказать по правде, он меня сильно разочаровал. Подкачал Ильич со своей внешностью, и очень здорово. Рост – полтора метра с кепкой, лицо полутатарского типа, жиденькая бородка и усы, на лице какие-то нездоровые пятна.

Когда закончился митинг, сформированные полки отправились по эшелонам, а я пошёл по своим делам.

Начавшийся с утра снег к обеду превратился в слякотное месиво. Питерская погода была такой же промозглой и мокрой, как и в моё время. Хорошо, что хоть что-то на земле остаётся неизменным.

К обеду я уже отвоевал себе место в вагоне первого класса. В четырёхместном купе, кроме меня, находилось ещё семь человек. Среди них – пожилой господин в пенсне, ехавший вместе со своим семейством, которое состояло из супруги, чопорной матроны в годах, и двух очаровательных дочек романтического возраста. Также моими попутчиками оказались офицер и два нижних чина. Что и говорить, компания разномастная, но какие времена, такие и попутчики.

Зная о сложившейся на железной дороге ситуации, никто своих мест не покидал. Ждали отправления.

– Разрешите представиться: гвардии штабс-капитан Стрельников Сергей Антонович, – начал подбивать клинья к гражданским соседям сидящий рядом со мной офицер. Он встал и, назвав своё имя, прищёлкнул каблуками и склонил голову.

– Инженер Онуфриев, Иван Вольдемарович, – учтиво отрекомендовался гражданский, тоже встав и протянув белую холёную руку офицеру. – А это моя супруга Софья Андреевна и дочери Изольда Ивановна и Луиза Ивановна. – Дама ласково улыбнулась, а барышни одинаково порозовели.

В моей голове сработал некий сигнальный маячок – Луиза! Опять Луиза? Что это – случайность или рок? Ведь только русский человек, при таком отчестве, может назвать своих детей такими именами. Значит, всё-таки случайность?

Вальяжная внешность инженера прямо-таки кричала о принадлежности к миру богатых. Ну что ж, наверняка у него имеются причины сохранять своё инкогнито.

– Это унтер-офицеры моего полка, – указал штабс- капитан на сидящих рядом. – А кто вы, господин казак?

– Есаул Семён Касьян.

– Будем знакомы, – обрадовался Стрельников.

– Не кадровый. Я своё офицерство получил в окопах, – охладил я его пыл.

Хотя чёрт его знает, как я получил чин есаула на самом деле! Но мне показалось, что так будет убедительнее и вызовет больше доверия.

– Ну что вы, не прибедняйтесь. Чтобы получить чин офицера на передовой, нужно как минимум совершить подвиг.

– Ой, господин штабс-капитан, подвиги-то как раз совершают в штабах, а на фронте спокойная размеренная жизнь. Право, даже скучно.

– Ценю ваш юмор, есаул. Но вы ведь не станете отрицать, что штабы так же важны, как и передовая. Это азбука войны. Хоть я сам штабной, но воспринимаю это как вынужденную необходимость.

– Я с вами полностью согласен, господин штабс- капитан. А почему вы не представили своих однополчан?

– Я думаю, что они могут представиться сами. Ведь мы все теперь граждане одной республики, титулы и церемонии упраздняются.

– Унтер-офицер Серошеин Егор, – представился первый.

– Младший унтер-офицер Зимин Иван, – отрапортовал второй.

– Отличные солдаты, – похвалил их Стрельников. – Довоенной ещё закваски.

У меня внутри затикали стрелки невидимого будильника. Зимин – фамилия, конечно, распространённая, но всё же, чем чёрт не шутит. Может, это и есть та самая связь с Шаман-горой, которую я пытался так безуспешно отыскать.

– А из какого вы будете полка? – скрывая свою заинтересованность, спросил я.

– Двадцать второй Сибирский стрелковый полк. Это навряд ли вам о чём-нибудь скажет, – ответил мне Стрельников.

Конечно же, номер полка мне ни о чём не говорил, но вот слово «Сибирский» в названии делало мои предположения более реальными.

– Ну почему же? Мы с вами почти что земляки. Я служу в третьем Амурском казачьем полку. Вернее сказать, служил, – поправил я сам себя.