За перевал

Перед отъездом Морьо оставляет Ангроду заполненный альбом с набросками перевала Аглон. Все нарисовано слишком резкими, скупыми штрихами, и уголь часто ломается в пальцах, но очертания скал и тропы весьма узнаваемые, и все может быть полезно.

Они уезжают вдвоем ранним теплым утром, Феанарион и его спутник, и в крепости на это уже не обращают внимания. Для верных Третьего дома они просто два очень упрямых воина, и рассказ об их побеге существует уже словно бы совсем отдельно от них.

— Он все же решил скрывать свое возвращение. Но нельзя молчать бесконечно!

— Ему так спокойнее. Может быть, еще передумает. А пройдет пятьдесят или сто лет, — говорит Финрод невесело, — и мстить Морготу будет, пожалуй, просто некому.

— Я надеялся, в этой упрямой голове хоть что-то изменилось, но вот он уехал — и я сомневаюсь, — признается Ангрод. — Нельо и Кано очень сильны духом, их стремления легко захватят его.

— Того, кто долго вел свою собственную войну с Морготом, захватить не так легко, — говорит задумчиво Финрод. — Даже самым близким.

— А нам — тем более!

— Мне стоит чаще бывать у них в гостях. Теперь.

— Нам, — поправляет его Ангрод. — Тебе тяжело в одиночку пробовать до них достучаться. Я, знаешь ли, тоже думал, что ты зря тратишь силы, но может быть…

— А терпения их выносить тебе хватит? После… Всего?

Ангрод снова смеётся, правда, не очень весело.

— Если у меня кончится терпение, я могу хотя бы с Морьо подраться, точно зная, что к междоусобице это теперь не приведет! — говорит он.

Только ножи спрячу подальше, добавляет он про себя.

И переворачивает последнюю страницу альбома. Там слева нарисован неожиданно подробно вид на юг примерно от подножия перевала Аглон: сглаживающиеся постепенно холмы, из верхушек которых торчат скалы, вьющаяся между ними река убегает вдаль, к дымке далёкого Дориата, нанесенной прямо пальцами, измазанными углем. На одном из холмов — едва намеченный силуэт всадника в длинном синдарском плаще с капюшоном.

А справа на бывшем рисунке можно очень смутно разглядеть набросок чьих-то рук. Безжалостно смазанный напрочь.

========== Эпилог ==========

Два всадника в серых плащах подъехали к воротам крепости Южный Эйтель на исходе длинного и жаркого дня позднего месяца йаванниэ. Пепельно-серые кони смешанных кровей легко одолели подъем — они выросли на склонах западного Дортониона, бег по горам был для них привычен.

Первый всадник спешился, назвался страже, показал им свиток с печатью Дома Арфина, и они оживлённо заговорили. Он отбросил капюшон, стали видны шрамы на его лице и проседь в волосах. Его сочувственно хлопали по плечам. Второй молча разглядывал из-под капюшона поспешно сложенную стену и темные флаги Дома Феанора на башнях.

Хуже всего было, что крепость оказалась меньше, чем он думал.

Нарион подошёл, хромая, ухватил коня под уздцы.

— Они говорят — близнецы на Ард Гален и вернутся завтра, кано Майтимо заперся в башне с чертежами будущей крепости Аглона и не выйдет допоздна, а кано Макалаурэ с собакой ушел в горы вон по той тропе ещё днем. Он порой там сидит над ущельем, в одиночку или с Хуаном.

— Болтливые какие стражи, — хмуро проворчал Морьо.

— Нет, они просто меня узнали.

— И слишком внимательные!

— Я пойду внутрь и попробую встретиться с кано Майтимо наедине. Под дверью дождусь с письмами. Думаю, сообщение о письме Финдарато его способно ненадолго отвлечь. А ты уже смотришь в горы.

— Да. Не знаешь, пройдет там лошадь?

— До ущелья пройдет, сказали мне. А у тебя письмо, которое его порадует. Причем, и вправду ведь письмо!

Нарион со смехом хлопнул лошадь по шее, и Морьо направил ее вверх по тропе. Узкий проход вился над рекой, то взбираясь высоко под отвесные скалы, то спускаясь почти к воде, к отмелям и намывам, и Морьо все гадал, которое место здесь называется ущельем. А потом увидел его и понял без подсказки.

Стены красноватого в прожилках камня над речкой вдруг вымахнули по обе ее стороны почти вертикально. Сжатая ими река с гулом скакала по уступам почти правильной формы, теряя от верхнего конца разлома до нижнего больше сотни шагов высоты. И серединный водопад набирал высоты шагов в тридцать, светясь золотым в закатном солнце и выбрасывая водяную пыль выше краев ущелья. Кое-где за камень цеплялись изумительной кривизны и толщины карликовые деревца. Нарисовать бы это в красках…

Темную ссутуленную фигуру над обрывом и водопадом было видно издалека.

Что именно он хочет сказать Макалаурэ, или сделать с ним при встрече, Морьо до сих пор не решил. Идей по дороге он перебрал много. Глухая злость порой бродила в нем, и требовала… Чего? Плюнуть в лицо этому безумцу?

Ещё два уступа дортонионская серая полукровка одолела. А затем упёрлась, как собака, всеми копытами, и посмотрела с упрёком — в своем ли ты уме, всадник?

— Вредная ты зверюга, — сказал Морьо ласково.

«Я лошадь, а не коза», — словно бы говорил укоризненный карий глаз.

— Это упущение, — согласился он. — Я подумаю, как его исправить.

Вздохнув, он под презрительное фырканье отправился покорять скалу. Это было нелегко даже в старых, разношенных сапогах Финдарато, в которые подложили мягкие тряпки. Кожа на ступнях была ещё очень тонкая и нежная, а здесь приходилось перебираться с камня на камень. Морьо шел медленно и тяжело, часто отдыхая, свет солнца над ним теплел и наливался красным. Боли он не боялся, но испортить прекрасную работу целителей и ещё раз затянуть выздоровление слишком жаль. Медленно и осторожно, повторял он себе. Какое-то время все будет медленнее прежнего.

Наверху предупреждающе заворчал очень большой пёс. Зацокотал когтями по камням. И вдруг возник из-за поворота, скалясь так предупреждающе и злобно, как добрейший Хуан никогда раньше не делал.

…Захлопнул пасть с лязгом, тоненько скуля. Повернул голову набок.

Морьо в два прыжка добрался до скальной стены и опёрся на нее, чтобы не принять на себя всю тяжесть собачьей радости. И здесь на него обрушился мохнатый шквал. С визгом и лаем.

— Хуан? — раздался сверху неожиданно хриплый голос, непохожий на звучный и чистый голос брата.

Зато Хуан заливался так, что его визг и скулеж, отскакивая от стен, носились уже по всему ущелью.

Мелькнула черная тень. Макалаурэ просто спрыгнул сверху, с высоты этак в пять ростов эльдар. Приземлился тяжело, чуть не упал. Выпрямился… Замер.

— Кано, ты сдурел!! — закричал Морьо, забыв от потрясения напрочь все, что хотел сказать и что хотел обрушить на эту дурную голову.

— Да, — глухо сказал Кано, закрывая глаза. Слезы так и хлынули у него из-под век, покатились по щекам.

Морьо доковылял до него и вцепился обеими руками, с ужасом глядя на брата. Волосы Кано были… Почти белыми они были. Щеки запали, между бровей и возле губ легли глубокие складки. Он словно сделался старше их собственных дедов.

…Словно сам провел в рудниках все эти годы.

— Кано, не смей! — Морьо с силой встряхнул его… обнял, прижал к себе. — Я вернулся. Я здесь!

— Ты? Ты…

— Целый я, — твердо сказал Морьо, и Кано, наконец, неуверенно обнял его в ответ. Словно ждал, что тот растворится в воздухе прямо под его руками. — Я живой. Очень злой, совсем целый и почти здоров. Готов драться дальше. И Амбаруссар по шее дам, болванам, уродам, искаженцам рауговым!

— Замолчи! Хотя нет, не смей…

— И не подумаю, — отрезал Морьо. — Только не кричи на весь замок, что я вернулся. Потом объясню, почему.

— Нельо… Знает?

— Мой оруженосец ему скажет. Я привез тебе от Финдарато письмо. И для Майтимо тоже. Только давай сядем, у меня ноги ещё болят, да потом спускаться! Я все расскажу. И как выжил, и как сбежал. Буду хоть сутки болтать, хоть двое. Мечтать ещё станешь меня заткнуть! Все будет хорошо, Кано…

Макалаурэ молча сгреб его в охапку, перекинул через плечо и потащил вниз, не слушая возмущенных воплей. Без прыжков, осторожно переступая по камням. Двигаясь все легче и точнее с каждым шагом.