За перевал

Хмурый Тингол жестом велел ему замолчать.

— Мне передали, ты был из приближенных сыновей Феанора, — заговорил король спокойно, словно и не было сказанных перед тем слов. Спокойствие его ничего хорошего не сулило. — Наверняка ты разделял их преступления. И отказываешься назвать свое настоящее имя.

— Неверно, — отозвался Дагмор. — Я не из приближенных сыновей Феанора. И я сказал лишь, что назову свое имя только самому королю.

— Тогда назовись. Здесь и сейчас. Отказываясь от своих князей, ты не станешь лучше в моих глазах.

Что ж. Не выйдет умолчания. Дагмор все же поймал чей-то внимательный, изучающий взгляд. Его опознают, не сейчас, так позже, будь прокляты слишком хорошо зажившие ожоги, и позориться ложью он здесь не станет. Бессмысленно.

— Я не отказываюсь ни от кого, и стать лучше в твоих глазах мне не грозит. Потому что я сын Феанора, Морифинвэ Карантир, — сказал Дагмор, вскидывая голову.

Увидел, как расширились глаза Тингола — и вспыхнули огнем. Увидел, как тот снова перевел на кого-то взгляд.

Удивленные возгласы побежали по шатру. Темноволосый синда появился слева и посмотрел на Дагмора в упор.

— Мой король, я говорил в Хитлуме на празднике с сыновьями Феанора. Этот и впрямь очень похож на них. Не заговори он сейчас, попытайся скрыть имя, я вмешался бы.

— Благодарю, — сказал Тингол холодно. — Подумать только. И какая же нечисть принесла тебя сюда, сын Феанора?

— Бежал с Севера.

— Вот как!

— Мне уже известно все, — Лутиэн возникла слева из-за щитов королевской охраны. Должно быть, там и стояла, незаметная из-за небольшого роста.

…Лутиэн изложила все холоднее, короче и спокойнее, чем смог бы он сам. Даже о том, как успела расспросить остальных беглецов. Даже о том, почему он отказывался назваться сразу. И только странно было смотреть, как на лице Тингола при этом то и дело сменяют друг друга живое беспокойство — и королевская надменная неподвижность.

— Мое решение было — дать ему уехать, отец, — закончила она. — Он спас твоих подданных. Он и его спутники истребили охотничий отряд. Этого достаточно, чтобы просто позволить всем вернуться домой. Поддержи мой выбор. Прошу тебя.

— Я услышал тебя, — сказал Тингол. — Другие нолдор могут уйти свободно, кто бы ни были. Но это решение я приму сам.

Замкнувшись, Лутиэн отступила.

Вот так, подумал Дагмор, сдерживая усмешку. Хитуэн, ты был прав. Кое-кто проспал свою удачу, добросердечную Тинголиэн.

Хотя бы остальных отпустят. Вот только если его убьют, Нарион не промолчит!

— Под страхом смерти вам и вашим верным запрещен вход на мои земли, — начал Тингол. — И ты знал об этом от других пленных.

— Я вбежал на твои земли, уводя орков от своих товарищей по несчастью, синдар и нандор.

Чем короче он будет говорить — тем меньше лишнего скажет. Тем позже вспыхнет.

— Причина запрета — ваше преступление против моих родичей, короля Ольвэ и его подданных. Твои руки в крови эльдар, сын Феанора. Будешь отрицать?

— Нет, — сказал он.

— Так просто и коротко? — Тингол сжал руки, рассматривая его презрительно и холодно. — Ни гордости, ни сожаления?

Дагмор выпрямился, руки начали тихо ныть.

— Ни гордость, ни сожаления никого не вернут, — сказал он, стараясь остаться спокойным. — Я следовал за отцом, чтобы драться с врагом в Среднеземье. И разделил с ним то, что мы сотворили по пути, и чего уже не исправить. Все, что я могу с этим сделать — драться с Врагом снова и снова. И, кроме мести, — за тех, кто живёт в Белерианде вне Дориата, без защиты невидимых стен. Ради этого я выжил на Севере. Ради этого сбежал.

— Неплохо сказано. Возможно, ты хотя бы сожалеешь.

Это был не вопрос, и Дагмор стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего.

— Я готов отпустить тебя при одном условии. — Тингол помолчал. — Покайся на коленях перед народом синдар в совершенном зле, проси прощения — и будешь свободен.

Что!?

Он ждал упрёков, угроз, обвинений… Но не этого!

Собравшиеся в шатре частью притихли, частью, напротив, пораженно заговорили. Дагмор снова запретил себе смотреть по сторонам. Чтобы не подумали, что он взглядом просит помощи.

— Я что, верну этим хоть одного убитого!? — спросил он, с трудом сдерживаясь.

— Ты покажешь этим добрую волю Дома Феанора и готовность искупить совершенное зло, — Тингол был непроницаем.

— Совершенное зло наш Дом искупает с мечом в руке на поле боя! — Дагмор снова почувствовал, как кровь бросается ему в лицо. — Когда меча нет — добываем прямо в бою!! А на колени любят ставить на Севере, тех, кого ноги уже не держат!

И Тингол едва заметно улыбнулся.

— Гордыня важнее любых жертв, верно, сын Феанора?

— А увидеть кого-то на коленях важнее, чем получить помощь и союзников, я верно понимаю? — слова «король за забором», которые просились на язык, Дагмор с трудом, но удержал. — Важнее, чем ещё живые?

— Живым, — был ответ, — нужна защита от вас самих.

— Тогда защити от меня твоих подданных, спасшихся с Севера. И твоих стражей границы — я страшно угрожал им, убив десяток орков по дороге!

— Север, — сказал Тингол тяжело, — проснулся из-за вас. *

Дагмор вскинул брови и едва не засмеялся.

— Пока не было вас и вашей войны, — продолжал тот, — мы очищали землю от орков, а Север сидел тихо! Это ваша вражда и месть растревожили враждебную Силу! И ты смеешь говорить о защите?

«Если я выскажу все, моим братьям придется нелегко на восточных землях…»

Тингол ошибался – и стоило попытаться это использовать.

— А я думал, хоть дети Арафинвэ рассказали, с чего все началось, — не удержался он. — Этой Силе не нужны ни поводы, ни основания для войны. Эта Сила погасила свет целой земли потому, что могла и хотела, хотя жила там в мире и спокойствии! Первой пролила кровь – и сбежала туда, где ее власть не ограничит ничья другая! Здесь мы, или нет – из этих подземелий будут лезть только новые орки и твари, жаждущие жрать, властвовать и убивать.

«Хотя возможно, за волшебной Завесой тебе это безразлично, и ты готов остаться на чудесном острове среди охотничьих угодий орков…» — едва не вырвалось у Дагмора. Он прикусил язык, чтобы не сказать это вслух. Тингол смотрел внимательно, стараясь взглянуть и глубже, но учился у жены-майа или нет, а мыслей его лесной король прочесть не мог.

А что на лице все написано – и рауг с этим.

У него вдруг заболело разом все. Перевязанные ноги стало жечь, от неподвижности заныли руки и плечи. И весь проклятый суд показался лишь представлением, устроенным Тинголом для своих верных.

— После плена на Севере любая его угроза покажется тебе неодолимой, — усмешка Тингола стала пренебрежительной. — Многие беглецы выносят с собой этот страх. Впрочем, не будь они слабы – не оказались бы в плену.

— Я не стану просить прощения, что не сложился под стенами Ангбанда! — огрызнулся немедленно Дагмор. — Какая досада для тебя, лесной король! Может быть, сложусь там в следующий раз! Если, конечно, выйду отсюда живым!

— Для убийц моих родичей, ответивших на дружбу ударами мечей, и смерть не будет слишком несправедливой, — сказал холодно Тингол. — Особенно — для тех, кто вел их за собой.

Дагмор скрипнул зубами и снова напряг руки, но ремень был прочным.

— Если ты вел к этому всю дорогу, король, не стоило заходить так издалека. Тебе нужна месть, и ничего другого, иначе ты не предлагал бы сыну Феанаро встать на колени! Так прикажи уже убить меня и остынь! Может, моей жизни для возмездия тебе хватит, и ты моих братьев оставишь в покое! — воскликнул он. — Да и Север порадуется, сколько тварей выживут теперь. Прикажи доделать то, что оркам не удалось!! Порадуй Моргота!

Тишина стала мертвой, только птицы снаружи посвистывали

— Я начинаю думать, — произнес Тингол в этой тишине, — что избавить Белерианд от одного из безумных вспыльчивых глупцов будет не только справедливо, но и разумно.

— Избавил бы меня сразу от такого суда!! — выкрикнул Дагмор. — Прислал бы стражу со словами «отрубим голову завтра», я бы спокойно спал, а не стоял здесь, тратя слова зря! — он вскинул голову, глядя в холодные, яростные глаза дориатского короля.