Страница 4 из 17
Замечу, это ныне динозавры в моде и все сызмала всё про них знают, а тогда, так сказать, прямо изыск эрудиции! Грешен был, да…
И тут я понял, чего ждал больше всего, – именно появления Серёги (замечу, мобильников тоже никаких ещё не было и в помине)… чтобы поделиться с ним своим бредом – уж он бы всё объяснил и успокоил бы!
Серёга, как всегда, сначала грохнул своими стариковскими тростями, пристраивая их к скамейке, а потом громыхнул по скамейке собою, резко садясь на неё. Точнее – громыхнул своими «аппаратами».
Мой лучший друг Серёга Лучин в младенчестве переболел полиомиелитом. Обе ноги с атрофированными мышцами были у него как тростиночки и, чтобы хоть как-то ходить (объясняю для тех, кто не в курсе), нужно было укреплять их специальными конструкциями, которые мы все называли в обиходе «аппаратами» или «станками». Ноги помещались в кожаные футляры, снабжённые с внешней стороны мощным металлическим каркасом с суставами, – получался «экзоскелет». Но даже в таких «аппаратах» ноги в брюках выглядели очень худыми.
Зато выше пояса Серёга был красавцем во всех отношениях. Мышцы как жгуты. Широкие плечи. Руки силы неимоверной. Никаким каратэ не занимаясь, он мог ударом кулака – причём костяшками пальцев – расщепить доску. Руки он тренировал на удар любого вида… В нашем дворе долгое время стоял доминошный стол с «выгрызенным» куском – следом спора Серёги с какими-то мужиками, которые после этого больше никогда не обзывали его «инвалидом». Его рукопожатие могло быть смертоносным – сам видел. Серёга был очень силён. Всегда, когда вижу на старых фотографиях обнажённый торс Брюса Ли и его руки, вспоминаю Серёгу: поверьте, картинка мышечного рисунка – один в один! И да, костыли он не признавал – только трости, на которые опирался с отработанным изяществом. «Если драться, то костылями неудобно», – говорил он. Как Серёга дрался на улице – отдельная песня.
Добавьте великолепную сияющую улыбку, абсолютно уверенный взгляд тёмных глаз, «рубленое» очень взрослое лицо, высокий лоб, крупные кудряшки темно-каштановых волос. И потрясающую жизнерадостность, которой Серёга лучился всегда… Недаром его фамилия – Лучин!.. Притом что к тому дню он уже перенес двенадцать (да-да, двенадцать!) тяжёлых операций и основную часть жизни провёл в больницах. «Корчишься ночью после операции от боли и слушаешь, как другие кругом орут, – вот что учит жить по-настоящему!» – навсегда, ныне и присно и во веки веков запомню эти слова пятнадцатилетнего паренька, который познал, что есть Жизнь…
Мы и подружились, в общем-то, на почве наших дефектов. А учились в параллельных классах, я – в А, он – в Б. И вот какое совпадение: здесь, в Санатории, мы по стечению судеб уже третий раз оказывались тоже как бы в «параллелях»: я – в Первом, он – во Втором отделении.
В Санатории Серёга любил щеголять в больших, почти квадратных пластиковых тёмных очках. Были такие модны в то время. В очках он выглядел круто… Вот и в этот раз он сдвинул их наверх, на свои плотные кудряшки, и говорит:
– Я ещё издали увидел, как ты на неё зыришь…
И сделал паузу.
Я затаил дыхание. От Серёгиной проницательности не скроешься.
– Что? Нравится? – растянулся в загадочной улыбке Серёга.
– А чё? Разве некрасивая? – уклончиво и, невольно понизив голос, раскололся я перед другом.
– А я спорю?… – Серёга стал уверенно смотреть на Аню, не боясь её ответного взора… и вдруг проронил как бы в сторону: – Это моя добыча.
Тысяча… нет, миллион ос… даже шершней вонзили свои жала в моё сердце! Никогда такого со мной не бывало!
– А как же Вера? – просипел я в полубессознательном состоянии.
Серёга был почти на год старше меня. И здесь, в Санатории, он уже вышел за пределы «возрастного лимита», но, в отличие от меня, лежавшего здесь отдельными заездами, он был тут с весны, и пятнадцать ему исполнилось как раз в Санатории… Да и, помню, для некоторых ребят, продолжавших лечение, делались исключения по возрасту. То есть я хочу сказать, что Серёга был моим старшим другом, он был взрослее меня. И вообще, взрослее своих сверстников! Он был уже взрослым! И жутко нравился девчонкам. И к тому дню, по его словам, уже имел «серьёзные отношения» с девчонкой из старшего класса, Верой Козенковой… Он доверительно рассказывал мне о своих первых поцелуях – это был фантастически целомудренный рассказ! Таких сейчас, наверно, не услышишь.
Серёга крепко обнял меня за плечо своей сильной рукой – она легла на меня прямо как рельс.
– Да ладно тебе! Успокойся! Шучу… – сказал он, продолжая глядеть на таинственную Аню, и снова через необъяснимую, какую-то вопросительную паузу добавил: – Это я – в другом смысле. Вера – это железно. – Тут он резко посмотрел на меня: – Да ты чего? Уже втрескался в неё?
Сердце моё упало в желудок, утонуло в нём и похолодело. Но тут у меня вдруг включился инстинкт самосохранения, и я сообразил, что это даже здорово – втрескаться! Почему бы и нет! Если так, то я теперь наравне с Серёгой, влюблённым в Веру Козенкову из старшего класса! Я теперь тоже почти взрослый!
– А что, нельзя? – прямо с вызовом сказал я.
Серёга улыбнулся. Сначала – одобрительно. Но потом его улыбка стала почему-то грустноватой, как мне показалось.
– Почему нельзя? – снова обратив взор на меня, дал уважительный откат Серёга. – Это даже клёво!
Тут он снова отвернулся, помолчал загадочно… и вдруг сказал:
– Только я боюсь, тебя ждёт офигительное разочарование…
– Это с какого перепугу? – обиженно пробубнил я.
И честно скажу – снова перехватило дыхание: неужели эта таинственная Аня уже в кого-то здесь влюблена, неужели у неё есть парень?! Тогда мне нечего тут делать! Нечего, вообще, больше делать в этом Санатории!
Серёга придвинулся ко мне ближе и прошептал на ухо:
– Вот именно что «с перепугу»… Ты за ней никаких странностей не заметил?
Тотчас почувствовал я удивительное, грандиозное облегчение и с ним – самую горячую благодарность своему старшему другу. Я ведь этого момента и ждал – повода и возможности рассказать Серёге о том, как у меня «крыша» поехала… ага! Из-за неё, этой самой Ани. А Серёга сам вызвал меня на откровенный разговор. И уж ему-то можно признаться во всём. Он – друг!
«Ещё как заметил!» – начал я… и стал в самых ужасных красках расписывать происшедшее со мной. Рассказывал, дрожа от волнения, и притом – шёпотом, хотя и в голос бы говорил – никто бы не услышал. Серёга так кивал, будто уже знал обо всём заранее.
Я прервался только на коронный удар того одноногого парня. «Эй, навесь-ка!» – услышали мы его голос – и сразу обратили взоры на площадку.
Мяч уже опускался по дуге к нему, крайнему полузащитнику. Он взял его высоко над землёй: костыль плюс весь его рост, только в верхней точке – ступня, а не голова… а макушка его, перевернувшись сверху вниз, к земле, почти коснулась верхнего упора костыля. Да, он сделал стойку на одном костыле, взметнув ногу вверх и второй костыль – тоже. Бах! Мяч пушечным ядром полетел в ворота. Но вратарь на этот раз оказался героем – смог отбить его обеими руками на угловой. Вратаря бросились обнимать свои, а он контужено улыбался. Одноногий игрок не огорчился и даже похвалил вратаря: «Нормально взял!»
– Ну, и что дальше? – тут же обратился ко мне Серёга.
Оставалось рассказать немного. Но, пожалуй, самое шизофреническое – про «седьмую кровать».
Серёга снова кивнул так, будто и эта галлюцинация была для него в порядке вещей и объяснима элементарно.
Я замолчал и, не дождавшись от друга быстрого ответа – он снова смотрел в сторону двух бадминтонисток, не вытерпел:
– Ну, что скажешь?
– А ты сам ещё не дотумкал? – тихо вопросил Серёга, не повернув ко мне головы.
– Не-а… – Перед лучшим другом не стыдно иногда показаться честным дурачком, если совершенно не понимаешь, что происходит.
– Странно, – повёл плечами Серёга и только теперь убрал руку с моего плеча. – Ты вроде фантастику любишь. Мог бы сразу сообразить.