Дар Божий

Костя засопел и вдавил педаль акселератора: из-за баррикады придется изменить маршрут. Убедить военных болванов, у которых в голове только приказы, пропустить их будет даже сложнее, чем убедить сорвавшихся с цепи инквизиторов. Несмотря на пропуск. Теперь им предстояло ехать до Новоандреевского моста.

На подъезде к мосту им стали встречаться небольшие кучки людей, человек по десять-пятнадцать. В основном мужчины, у большинства лица закрывали повязки, платки или медицинские маски. Они стояли на тротуарах и прятались в подворотнях, стараясь держаться в тени. Многие держали руки в карманах или прятали их в полы плащей. Стали попадаться другие машины: броневики, полицейские машины, черно-золотые внедорожники. Костя старался держаться за ними, огибая брошенные, а иногда и сгоревшие автомобили. Начинало светать.

Справа что-то гулко стукнуло, Женя вздрогнул. По стеклу правой пассажирской двери бежали, ширясь, мелкие белые трещины. Человек на обочине поднял еще один подготовленный булыжник и с силой швырнул в "мерседес". Костя вновь вдавил педаль и машина рванула с места. Женя обернулся. На дорогу выходили люди в масках и швыряли им вслед булыжники и мусор. Позади них зажглись мощные фары: броневик резко остановился, из него, гурьбой, посыпались солдаты. Послышались крики и ругань. Что-то гулко хлопнуло. Кажется, выстрел.

Мост частично перекрыли: из четырех полос открыта только одна, остальные перекрывали бетонные блоки, окрашенные в черно-желтую полоску и окутанные колючей проволокой. Возле них стояло два тяжелых танка и несколько палаток. Мост ярко освещался вереницей прожекторов на высоких штативах. Перед палатками стояла цепочка полицейских с металлическими щитами. Метрах в тридцати, перед ними, бушевала толпа. Сотни людей кричали, возносили к светлеющему небу кулаки, но близко не подходили. Иногда в полицейских летел мусор и камни, стражи порядка отбивали их щитами. В их глаза стояла злая решимость. Позади полицейских, на танках, сидело несколько военных. Они поигрывали автоматами и оценивающе смотрели на толпу.

По открытой полосе, в сторону бывшего стадиона Лужники, а ныне – комплекса Врата, гуськом, двигались машины. В основном, армейские грузовики, но попадались и гражданские, одинаковые "мерседесы". В небе прострекотала, двигаясь на запад, тройка вертолетов.

По крыше машины звонко били какие-то осколки. Женя, инстинктивно, втягивал голову в плечи. Хотя давно пора уже к этому привыкнуть, подумал он зло. Каждая поездка на работу теперь – это приключение. Обывателя понять можно: он напуган. А вдруг не сработает? А вдруг Врата сломаются? Да и всякие анархисты вкупе с этим своим Орденом, как его там?.. Подливают масла в огонь, мол, фикция все эти ваши Врата. За нос вас водят, господа. Идите, растопчите охрану и сами увидите: у них там ряженый в образе Христа. Ох, как же все-таки хорошо, что машину дали.

Часовой вернул Косте пропуск и козырнул. Костя небрежно козырнул в ответ и машина, медленно, въехала на пустой мост. Заря все разгоралась, освещая, золотом, застывший, в предвкушении, город.

Комплекс ощетинился оружием, готовый ко всему. Полицейских здесь уже не было: только отборные силы военных и Инквизиции. Дисциплина, отрывистые, четкие приказы, хмурые взгляды – армия готовилась к осаде. Часть комплекса, со стороны Москва реки, уже разобрали. Там же установили трибуны для почетных гостей и журналистов. Между трибунами, на расстоянии метров пятиста от Врат, возвышался золотой помост для главного встречающего – патриарха. От помоста тянулась ярко-красная ковровая дорожка. Женя с сомнением посмотрел на темные облака в утреннем ярко-голубом небе. Среди них с ревом пронесся еще один военный вертолет. В северной части комплекса, где раньше был транспортный парк, обустроили посадочные площадки для вертолетов и квадрокоптеров: негоже высоким гостям и уж тем более самому патриарху с президентом видеть по дороге на церемонию обывателей с булыжниками наперевес.

Мерседес остановился напротив входа в комплекс. Теперь это единственный вход по суше: через коридор из охранников, под пристальным взором пулеметчиков и снайперов. Костя повернулся к нему и вздохнул.

– Удачи, Евгений Александрович.

– Спасибо, Костя. Увидимся через два дня.

– Дай Бог, – буркнул Костя и положил руки на руль.

А вот внутри комплекса царили суматоха и нервозность. Ни о каком хладнокровии армии здесь не слышали. Конечно, тут никто не раскидывал мусор и не швырялся булыжниками: все-таки интеллигенция. Но все понимали, что развязка близка. Близка, но сделать предстояло еще очень немало. Лучшие умы человечества собрались в этих стенах. Остальные, хорошие умы, помогали им со всего мира. В недрах этого комплекса им всем предстояло провести ближайшие сорок восемь часов – до самого открытия ворот в Рай.

Женя, ловко огибая спешащих навстречу коллег, шел в уже хорошо знакомую ему Зону Подготовки к запуску. Над головой то и дело взревывали динамики и голос, скороговоркой, выкрикивал фамилию сотрудника и место, куда ему стоит спешить со всех ног. В первый день работы ему казалось, что он никогда в жизни не запомнит всю эту вереницу дверей и поворотов. Поэтому первые недели ему приходилось приставать к кому-нибудь из охраны, чтобы ему показали дорогу. Благо, грубиян среди них ему встретился только в первый день. Как же его звали? Сергей, вроде бы.

Он небрежно помахал пропуском перед инквизиторами, которые, завидев его и узнав, заранее открыли дверь в Зону Три. В комнате силовой части суетились трое инженеров в своих ярко оранжевых комбинезонах, перепрыгивая через толстые, как удавы кабели. Кабели тянулись через систему тоннелей далеко на север, к расположенному, в тридцати километрах отсюда, термоядерному реактору, который и запитывал систему запуска Врат. Оба технических люка открыли нараспашку, из недр силовой установки что-то кричали остальные инженеры смены. У них там что-то грохнуло и оттуда посыпалась отборная ругань. Кажется, смена Привалова, подумал Женя и поспешил дальше.

В лаборатории, на удивление, было достаточно спокойно и тихо: за столами дремали, после ночной смены, лаборанты, досиживая последние часы до конца этой самой смены. Но что-то, все-таки, здесь было не так. Женя не сразу понял, что именно: в дальнем углу пустовало бессменное место господина епископа. Дрыхнет наверное, скотина, с завистью подумал Женя и пошел дальше.

Прежде, чем приступить к работе, стоило отметиться у Боровицкого и, заодно, узнать новости за последние двенадцать часов. Женя подошел к кабинету начальства и вежливо постучал.

Ответа не последовало. Женя постучал настойчивее и прислушался: кроме ругани из силовой части, ничего не слышно. Кажется, Привалов там решал, кого именно прибить из своих подчиненных. Позади хлопнула дверь. Женя повернулся: из комнаты наблюдения вышел Боровицкий. Брови сошлись на переносице, губы сжаты в тонкую линию. Начальство, определенно, было не в духе. И оно было невыспавшимся.

– Доброе утро, – Женя сочувственно смотрел на темные мешки под глазами Боровицкого: тот уже недели две не покидал пределов комплекса. Ректор МГУ осунулся, побледнел, но держался молодцом, для своего возраста.

– Доброе? – искренно удивился Боровицкий, отстранив Женю и открывая свой кабинет. – Каким образом тебе удается находить что-то доброе в утрах. Да и в днях, – добавил он, подумав.

В кабинете царил бардак. На столе кучей свалены какие-то бумаги, прямо на них возлежала клавиатура. Компьютер, как всегда, включен. Возле искусственного окна, которое сейчас транслировало живописный пляжный пейзаж, стояли, в ряд, три старинных телефона: красный, белый и синий. Трубки белого и синего были сняты и беспардонно болтались на проводах.

Боровицкий прошел к столу и стал сосредоточенно рыться в бумагах, ворча под нос нечленораздельное.

– Жень, я тебя сегодня к инженерам отправлю, в помощь. Ребята уже второй день без отдыха работают, отупели, бедные. Ты уж там, свежими мозгами, наведи порядки: времени в обрез.