Страница 15 из 16
Немало часов провел он в раздумьях над прочитанным. Корбовский «Дневник», клад для любого интересовавшегося петровской эпохой исследователя, наглядный, вместе с тем, пример путевых заметок иностранцев, пишущих о незнакомой стране. Наряду с достоверными фактами пестрят они неточностями, ошибками, просто небылицами объясняемыми незнанием местного языка и тем, что сочинители сплошь и рядом пользовались в качестве источников устными, не всегда правдивыми сообщениями. Доверять таким свидетельствам следовало с крайней осторожностью.
Обнаруженный отрывок вызвал у него немало вопросов. Откуда, во-первых, Корб взял, что молодого кабардинца похитили тайно у родителей, а не увезли, как было ему известно, из отчего дома в результате совершенной сделки? Каким образом привезенный под охраной в Москву очутился он не в избе для заложников на заднем дворе посольского приказа, как можно было ожидать, а в хоромах всесильного Бориса Алексеевича Голицына? Не в роли, хотя бы, домашнего служки или конюха, отнюдь нет! – членом семьи, воспитанником, которого обучали вместе с родными чадами латинскому языку. Что за сердобольная вдова из Голицынского рода, пожелавшая сделать его наследником? Где ее Корб откопал?
Писал он, разумеется, не диссертацию, исторический роман. Ради занимательности, свободы изложения можно было пренебречь унылой правдой. Сочинять не обращая внимания на мелочные нестыковки, полагаться на интуицию, творить собственную художественную действительность.
Все это было в теории. На практике продолжал заниматься той же мутотой: проверял, уточнял, искал мотивировки. Стремился докопаться до истины, стереть белые пятна, выстроить сюжет, чтобы комар носа не подточил.
Мучимый правдоискательством вновь забрался надолго в дебри «Туркестанского сборника». Забыл о рукописи, Корбе с его «Дневником», зачитывался до одури побочными документами, пока не наткнулся случайно на папку с материалами о владетельных князьях Кабарды выезжавших на службу в Московию. Они-то и вывели его на нужный след…
Русские Черкасские
Соверши Игошев знакомое путешествие на «Климе Ворошилове» по Волге четыре века назад, встретилась бы ему, возможно, вместо ладьи юного Александра другая ладья. Празднично изукрашенная, с богатой свитой на борту, везшая на смотрины в Москву невесту царю Ивану Четвертому.
Овдовел летом 1560 года молодой монарх, похоронил жену Анастасию Романовну. Тосковал, места себе не находил. Видя такую напасть собрались на совет ближние бояре. Судили, рядили, надумали, в результате: женить немедля Ивана. Ласковая баба, дело известное, хошь какую тоску в два счета излечит.
Первая попытка поиска суженой успеха не принесла, польский король Сигизмунд Второй Август отклонил предложение русичей, любимую дочь Екатерину за царя Московии выдать отказался. Отправили тогда сватов Федора Вокшерина да Степана Мякинина на Кавказ: «у черкаских князей дочерей смотреть». Присмотрели, в результате, сваты пятнадцатилетнюю справную девицу, дочь тамошнего владыки Темрюка Идарова – Кученей. Повезли в Москву вместе со старшим братом Салтанкулом дабы за сестрой приглядывал, как у кавказцев принято.
Чернявая девица Ивану приглянулась. Крещена была на пятый день по приезду митрополитом Макарием, имя получила православное Мария, а там и под венец пошла с Иваном в соборной церкви Успения под перезвон пяти тысяч московских колоколов. Была молодая царица, по мнению одних, ангел во плоти: стройна, легка, с огненными очами. Любящая, кроткая, незлобивая. По мнению других, дьявол в юбке: холодная, безжалостная. Присутствовала на медвежьих потехах, любила смотреть, как ломают на колесе руки и ноги преступникам, сажают на кол, заживо варят в кипятке. Окружила себя красивыми девицами, подталкивала их на блудодейство с мужем, подглядывала из-за занавески на срамное баловство. Покровительствовала будущим главарям опричнины Малюте Скуратову, Василию Грязнову, Федору Басманову, Богдану Вольскому.
Как оно было на самом деле, поди знай. Прожила Мария недолго, схоронила в двухмесячном возрасте единственного ребенка, царевича Василия, а в 1569 году сама отдала Богу душу. То ли простудившись во время поездки на богомолье в Суздаль, то ли, если верить Ивану Грозному, «злокозньством» государевых недругов «отравлена бысть», то ли, как пишет пискаревский летописец, «тогда же опоил царицу Марью Черкаскову» сам венценосный злодей. Роль свою в русской истории Мария Темрюковна, тем не менее, сыграла. Тем, хотя бы, что правдами и неправдами способствовала возвышению старшего брата Салтанкула, прибывшего, как помним, вместе с ней в Москву. Честолюбивый энергичный кавказец, получивший при крещении имя Михаил стараниями любящей сестры быстро пошел в гору. Стал боярином Михаилом Темрюковичем Черкасским, сидел в Ближней Думе по правую руку от царя. Возглавил со временем Казанский и Сибирский приказы, прославился ратными подвигами: водил в сражения русские дружины, громил татар, поляков. С легкой его руки потянулись в Москву представители адыгской аристократии из сопредельных княжеских родов: Темрюковичей, Камбулатовичей, Сунчалеевичей, Бековичей, Ахамшуковых, Егуповых, Чумаховых. Именуемые все скопом для простоты Черкасскими вливались мало-помалу кабардинцы в российский правящий класс. Служили на государственных должностях советниками, приказными, посланниками, губернаторами, воеводами, получали за службу чины, награды, вотчины. Богатели, брали жен из знаменитых русских родов. Плодились, женили сыновей, выдавали замуж дочерей, становились, подобно другим иноземцам, связавшим судьбу с Россией, по всем статьям россиянами. К 1700 году были самыми богатыми землевладельцами империи, опережали, по свидетельству историка С. М. Соловьева, знатностью шестнадцать «первостепенных» российских фамилий, обошли в боярской табели о рангах Воротынских, Трубецких, Голицыных, Хованских. Морозовых, Шереметевых…
Знакомясь с жизнеописанием русских кавказцев, нашел он среди прочих имя Михаила Алегуковича Черкасского. Первое упоминание о нем датировалось 1664 годом, когда приехавший в Москву молодой князь был представлен царю Алексею Михайловичу, крещен и спустя недолгое время принят на службу. Был новгородским воеводой, участвовал в русско-турецкой войне 1676-1681 годов. В «Словаре достопамятных людей Русской земли» Д. Н. Бантыш-Каменского говорится: «Князь Михаил Алегукович в 1679 году, предводительствуя многочисленным войском, удержал турок и татар от вторжения на Украину, нанес последним значительный урон под Киевом». Начавши служить у государя-отца остался благородный горец верен государю-сыну. Отдал немало сил пособляя малолетнему Петру в перестройке «потешных батальонов» в регулярные гвардейские полки – Преображенский и Семеновский. Во время восстания стрельцов встал не колеблясь на сторону государя. «Муж чести и правды, по словам академика Н. Г. Устрялова, он жестоко осуждал все действия любимцев Софьи». Принял деятельное участие в разгроме мятежников, входил в число ближайших сподвижников Петра, коим поручено было расследование причин и обстоятельств бунта. Присутствовал при допросах, пытках, массовых казнях стрельцов. Во время подготовки второго Азовского похода пожертвовал казне немалые деньги на строительство двух шестидесятипушечных фрегатов, был рекомендован Петром на должность главнокомандующего сухопутными силами, получил звание генералиссимуса. Захворав накануне похода был заменен воеводой А. С. Шеиным, но оставлен в Москве на период отсутствия монарха в должности царского наместника.
Родословная Михаила Алегуковича вывела его прямехонько к старшему сыну Андрею, маршировавшему когда-то с игрушечным ружьем в «потешных» отрядах малолетнего Петра, ставшего впоследствии одним из первых офицеров Преображенского полка. Он-то и положил конец его сомнениям по части корбовского «Дневника».
«Нашел советчика, – слышал он сквозь шелестенье архивных страниц юношески чистый голос – Австрияка какого-то! Меня бы наперед спросил. Мы же с Санькой Бековичем-Черкасским однополчане, палатку офицерскую на двоих делили. А ты – «Корб», «Корб»… Пиши, сочинитель, – приказывал. – Касаемо кражи соврал иноземец. Никто Девлета из семьи насильно не увозил, взят был в аманаты и привезен в Москву полюбовно, по согласию с родителями. Пользы государства для. Как к Голицыным попал? Да просто. Дед его шестиюродный, князь Андрей Камбулатович Черкасский с супругой Анной Васильевной приютили у себя поначалу парня. Своих-то детей бог им не дал, а тут родственник, родная, что ни говори, кровь. Случилось так, что преставился вскорости Андрей Камбулатович, царствие ему небесное, Анна Васильевна осталась одна. Как тут быть? Обратилась тогда вдова («Была, значит, вдова! – пронеслось у него в голове, – не врал Корб!») к двоюродному брату Борису Алексеевичу Голицыну. Слыхал, небось? Вельможа из знатнейших, бывший дядька царя. Так, мол, и так, поведала, годы мои немолодые, призовет скоро господь. Не позаботиться ли, мол, князюшка о внуке нашем Сашеньке? Юноша добрый, смышленый, в вере благочестив. Умру, говорила, все достояние, какое есть, ему достанется. Так в завещании и написала…Согласился Голицын, – продолжал рассказ, – забрал Девлета. Сделался тот у него в доме навроде сына приемного. В Преображенский полк попал после обращения князя к его царскому величеству – государь в просьбе Борису Алексеевичу не отказал. Первый Санькин обер-офицерский чин прапорщика обмывали мы в кабаке на Неглинной. Бывал, поди? Парамона Кривого кабак. Выпили знатно… Пиши, пиши, – поощрял наблюдая, как он строчет в блокноте. – Дивное перо у тебя, – изумлялся, – и чинить не надо, и чернила само на бумагу льет. Оставь на память коли не жалко: пригодится для писанины какой».