Друг

   Друг.

   Механический манипулятор конвульсивно дёрнулся, застыл и вслед за этим электронная начинка, расположенная в приоткрытой прозрачной коробке у основания многосуставчатого механизма заискрилась, и из неё повалил густой, чёрный дым. Андрей метнулся к пожарной нише за переносным пламегасителем. С тех пор, как большая часть электроники на борту космического корабля отказала, практически все ремонтные работы приходилось осуществлять по старинке - собственными руками. Нельзя сказать, что он был этому бесконечно рад, но альтернативы не было и приходилось радоваться тому, что есть и не сожалеть о том, чего в данный момент никак не может быть.

   Клацнула отлетевшая предохранительная пломба и Андрей, направив трубку пламегасителя на источник возгорания, до упора выжал рычаг. Белая, вязкая масса с шипением вырвалась из раструба аппарата и практически мгновенно целиком покрыла последнего механического помощника, пузырясь, лопаясь, но, тем не менее, гася в зародыше попытки огня разгуляться на полную силу.

   "Вот и всё, - промелькнула мысль, - теперь точно придётся рассчитывать только на себя". О том, чтобы отремонтировать механическую "лапу", как её любил, шутя, называть Андрей, не могло быть и речи - выгорело самое ценное, её электронный мозг. Запасы давно кончились, а навыки ремонта микроэлектроники для боевого разведчика необязательны, тем более, что для этого существуют специально обученные люди. Совсем другой вопрос, что на корабле в данный момент эти люди отсутствовали.. Здесь вообще никого не было, кроме самого Андрея.

   Через несколько секунд всё стихло, и неестественно вывернутая конечность манипулятора лишь наполовину выглядывала из горы белой пены у своего основания и теперь походила на посмертный памятник самой себе. Жаль, конечно, но в сложившейся ситуации он действовал единственно правильным образом. Возгорание могло привести к тому, что содержание кислорода в искусственной атмосфере корабля достигло бы критической отметки. Принимая во внимание, что система жизнеобеспечения, как и почти всё на корабле, работала через пень-колоду, то после критических потерь процесс станет необратим и едва живая система не сможет привести к необходимым нормам все компоненты искусственной атмосферы.

   Андрей неторопливо направился к металлической перегородке машинного отделения, всё ещё сжимая в одной руке пламегаситель. Дошёл, поставил уже бесполезный кусок металлопластика на пол и обессилено сполз по стене.

   Внутри уже вторые сутки разрасталась и ширилась звенящая пустота. Появилась несвойственная его деятельной натуре вялость, и апатичное безразличие ко всему происходящему вокруг всё убедительнее представлялась верной панацеей, если здраво взвесить все за и против.

   Он не боялся. Ничего внутри панически не сжималось в неконтролируемом, животном страхе и из-за этого становилось как-то обидно, что ли. Оказывается, трудно жить, совершать осмысленные поступки и в то же время осознавать, что ты на самом деле ходячий труп, которого ничего здесь не держит и требуется лишь минимальное усилие, чтобы перешагнуть ту незримую черту и ступить в пределы иррационального пространства или потусторонний мир - кому что больше по душе... Где-то глубоко внутри тлел огонёк надежды, что там, за чертой, он, наконец, увидит своих близких, друзей, свою семью, которую потерял в этой бесконечной и бессмысленной войне.

   Последние несколько лет его, заслуженного пилота-истребителя второго ранга, участника многих наземных и космических операций, мотивировала только ненависть к врагу. И снова не было страха, не было сомнений. Была только ненависть, всепоглощающая, ненасытная ненависть, ну и отчасти - долг в тесном симбиозе с патриотическими чувствами. Долг перед страной, долг перед президентом... Перед собой в конце концов.

   Вот и приходилось гореть в танке, вдыхать пропитанный пороховой гарью воздух, обжигаться о раскалённый докрасна металл и мстить, ненавидеть, снова мстить... И вопреки твёрдой убеждённости, что это сможет принести облегчение и заполнить ту пустоту, которая постепенно образовывалась внутри него, Андрей, по прошествии времени, всё сильнее убеждался в бессмысленности своей мести и этой чёртовой войны, которая длилась уже десять лет. На полях сражений и космических просторах остались мёртвые тела друзей, товарищей и просто тех людей, чьих имён он не знал, но отчётливо помнил их лица. Их теперь даже трудно назвать человеческими останками - так, прах, космический мусор, который был, есть и будет, и до которого никому нет никакого дела.

   Но и сегодня, несмотря ни на что, ветер полощет полотнища боевых знамён, марширующий шаг железных легионов Республики вытаптывает, выкорчёвывает всё живое, зеленеющее, произрастающее под солнечным светом. Рвут глотки командиры, железными траками перемешивают человеческую кровь с землёй танки, ревут реактивные снаряды и дрожит, трясётся в спазматическом всхлипе земная твердь... Гудят транспортные вертушки, блестят потные лица космических десантников, озаряемые ярчайшими вспышками света дюз стартующих кораблей.

   А в тишине Президентского Дворца, в кабинетах с высокими, арочными потолками, среди роскоши и ликующего великолепия произведений искусства, Президент и его Военный Совет плетёт народные нити судьбы. На карту поставлено всё. Первозданная ярость заставляет страну и дальше жить в форсированном режиме - система работает, конвейер непрерывно движется... "Всё для армии! Всё для фронта!" - вопят с экранов стереовизоров национальные герои и простой народ им верит.

   К чёрту! Он всего лишь солдат и плевать хотел на Президента, его ближайшее окружение и крикливые лозунги военной пропаганды. Он воюет за свою страну, он мстит за погибших друзей, родных и близких, он сражается ради светлого будущего последующих поколений, если они, конечно, родятся, эти поколения...

   Андрей открыл глаза, лениво посмотрел на показания ручного хронометра и внезапно вспомнил, что вторые сутки после аварии не делает обязательных записей в бортовом журнале. Возмутительнейшее нарушение обязанностей пилота, как сказал бы командор Алексей Иванович, старый космический волк и прирождённая военная косточка, что не мешало ему между тем быть отзывчивым и доброжелательным человеком. Но только не в вопросах дисциплины. Пришлось из уважения к сединам своего командира подниматься и затем перемещаться из машинного отделения в рубку управления, стуча подкованными подошвами армейских ботинок по решётчатому полу. Унылый перестук шагов разносился по пустынным коридорам, ни на минуту не позволяя забыть о том, что он здесь совсем один и помощи ждать неоткуда, и надеяться не на что, кроме как на самого себя. Пусть он и герой-истребитель, на счету которого несколько десятков сбитых кораблей противника, но в штабной документации он всего лишь ТХ-7308, исполняющий разведывательно-диверсионную миссию по приказу Штаба. А потери на войне, как известно, неизбежны. И вряд ли кто вспомнит, что за этим буквенно-цифровым кодом скрывался некий Андрей Карельев, живой человек, опалённый жаркими лучами безжалостной судьбы. Хотя, почему скрывался? Он скрывается и сейчас, он жив! А говорить о себе в прошедшем времени - трусость и грош цена ему как человеку, солдату и гражданину.