Страница 9 из 12
– А ты что предлагаешь, Григорий Данилыч? – задал встречный вопрос Агейченков. Он любил, чтобы подчиненные принимали самостоятельные решения.
– Против небесной канцелярии не попрешь, – развел руками начальник заставы. – А раз так, то раненого надо бы в санчасть отряда доставить. Там все же есть кой-какие условия. Верно, доктор?
– Только не для таких сложных операций, – с сожалением сказала Квантарашвили.
– Но действовать все равно надо! – загорячился Гокошвили. – Нельзя, понимаешь, солдата без помощи оставлять! Отрядный лазарет – место более подходящее!
Он посмотрел на врача. Она пожала плечами: я, мол, все уже сказала.
– Решено! – подытожил Агейченков. – Спустим раненого к палатке – и вперед. Дай бог, довезем.
Она не стала возражать, только развела руками. Другого выхода все равно не было…
Назад ехали медленно и осторожно. Носилки с раненым поставили в кузов полуторки, вызванной Гокошвили из комендатуры. Рядом на открытой скамеечке пристроилась Тамара Федоровна, ни на минуту не отходившая от перебинтованного солдата. Несколько раз она просила остановить машину и делала ему очередной укол. Но боец только однажды пришел в сознание и попросил пить.
– А вот этого тебе как раз и нельзя, дорогуша, – мягко сказала доктор. – Ранение в живот – потерпи уж, пожалуйста, немного.
Смочив чистый бинт водой, она обтерла сперва губы, а потом и все лицо раненого.
– Так тебе будет легче, – сказала тихо, успокаивающе. И по ее грустным затуманенным глазам Даймагулов, ехавший с разрешения командира в полуторке – мало ли какая помощь может понадобиться в пути, – понял, что дела у пострадавшего неважные. И хотя доктор ничего не сказала о состоянии раненого, он догадался, что шансов выжить у него мало.
Даймагулов смотрел на безвольно обмякшее, но еще не утратившее былой мускульной силы тело пограничника, и горькие мысли все больше овладевали им. Сколько их еще, вот таких здоровых молодых парней, покалечит эта проклятая война? Ведь конца-то пока ей не видно, а ведется она все более изощренными, подлыми методами. Засады, ловушки, нападение из-за угла… Враг действует с таким коварством, и очень трудно бывает разоблачить его. Днем он – простой крестьянин с лопатой в руках, а ночью – бандит с автоматом. Но кому-то ж это выгодно! Вот узнать бы да добраться до него… Собственными руками придушил бы. И хотя он по натуре был человеком не злым и не кровожадным, скорее мягким, – тут, ей-богу, не дрогнул бы!
Блеск снежных вершин постепенно тускнел. Горы темнели, очертания их сливались, затягивались плотными сумерками. Ночь, глухая и непроницаемая, медленно заползала в Аргунское ущелье. Скоро в двух шагах от дороги ничего нельзя было разглядеть. Даже свет ярких автомобильных фар и тот быстро рассеивался, становился каким-то тускловатым, не способным, как прежде, пробить тьму. Вскоре над водой заклубился туман; выползая из реки на дорогу, он еще больше ухудшил видимость.
Агейченков приказал шоферу сбросить скорость и посигналить, подавая тем самым следовавшим за ним машинам сигнал: делай, как я. Командирский газик возглавлял колонну. Николай Иванович знал дорогу как свои пять пальцев. Столько по ней ездил, что изучил каждый ее изгиб. Впереди нужно было преодолеть трудный участок: крутой подъем с лихо закрученным серпантином.
Агейченков, как и Даймагулов, тоже думал о войне. Их мысли пересекались, однако командир не только анализировал события и извилистый ход боевых действий. Делая далеко идущие выводы, он пытался ответить на давно мучивший его вопрос: что нужно противопоставить противнику, его коварным методам? Не могут они действовать по старинке, как бы ни отстаивал свою точку зрения Ерков. Начальник штаба прав в одном – бдительность им нужно повысить и осмотрительность тоже. Ведь проверили бы люди на заставе Найденыша еще раз маршрут – не подорвался бы сегодня солдат на мине, не произошло бы в отряде это кровавое ЧП, за которое ему придется отвечать. Надо… непременно надо действовать по мудрой пословице: семь раз отмерь, потом отрежь. Методы охраны границы должны быть иными. Нельзя двигаться группами в двадцать и более человек по одним и тем же маршрутам, как это принято издавна. Боевики их уже знают и благополучно обходят. Им известно расположение застав, комендатур, постов. Знают местность они лучше пограничников – все-таки местные, могут проложить пути следования, неведомые пришлым людям.
Из-под колес выскочил заяц и, петляя по дороге, побежал в лучах светящихся фар. В другое время Агейченков непременно бы подстрелил косого: было б свежее мясо к завтраку. Но сегодня – ни времени, ни настроения, и он только усмехнулся, глядя вслед удирающему зверьку.
Мысли продолжали лихорадочно работать в том же направлении. Что менять конкретно? Как усилить охрану границы, сделать ее непроходимой?
Теоретически-то Николай Иванович представлял, что надо сделать. Необходимо создавать рубежи охраны по горным хребтам и руслам рек, вытягивая туда пограничные заставы. Непременно нужно возродить систему визуального наблюдения. А службу наряда надо организовывать так, чтобы его место и путь продвижения периодически менялись и не были ни в коем случае известны боевикам.
Обо всем этом Агейченков написал докладную Ермашу. Ответа пока нет. Видно, в штабе регионального управления все еще раскачиваются. А время не ждет. Гибнут люди. Боевики и наемники мелкими группами продолжают проникать в Чечню тайными тропами. Улагай не зря встревожился и прилетел в отряд. Его беспокойство по поводу усиления ввоза в этот район фальшивой валюты и взрывчатки было основано не на пустом месте. О том свидетельствовали реальные факты, полученные из разных источников…
Поредевший было туман снова опустился и стал вдруг очень плотным. Агейченков понял, что они въехали в облако. Так не раз бывало. Плывущие на небольшой высоте облака натыкались на горы и окутывали их, как ватой. Видимость даже в свете мощных противотуманых фар падала до трех-четырех метров. Ехать приходилось буквально на ощупь, что становилось крайне опасным. Николай Иванович хотел было остановить колонну и выслать вперед солдата с сильным фонарем, чтобы он указывал дорогу. Лучше ползти черепашьим шагом, чем свалиться в пропасть. Однако дать команду он не успел, сзади послышался длинный хриплый гудок.
– Никак с полуторки сигналят? – прошептал водитель.
Гудок повторился.
– Точно, об остановке просят. Что-то случилось, – забеспокоился солдат.
– Остановись, – буркнул Агейченков и открыл дверцу, намереваясь выпрыгнуть.
Взвизгнули тормоза, и машина встала как вкопанная. Покинув ее, Николай Иванович размашисто зашагал по дороге. На душе стало тоскливо. Он подумал, что шофер его, вероятно, не ошибся: что-то произошло. Из кузова полуторки выпрыгнула Тамара Федоровна. Агейченков узнал бы ее статную изящную фигуру из тысячи других. Сердце екнуло.
– Товарищ полковник… – вскинула руку к головному убору и осеклась.
В свете фар он увидел ее искаженное болью лицо и все понял. Не довезли…
– Не надо слов, Тамара, – тихо сказал он и рывком привлек ее к себе. Она уткнулась ему в плечо и заплакала.
Глава 4
На плацу еще шла физзарядка. Только что вставший с постели Агейченков слышал, как дробно стучат по утрамбованному гравию солдатские ботинки. Жизнь шла своим чередом, точно выполнялся распорядок, что радовало командира.
По вкрадчивому стуку в дверь и мягкой в голосе просьбе: «Разрешите войти, товарищ полковник?» – Николай Иванович узнал полковника Метельского. Тот был нынче оперативным дежурным по отряду. Получив разрешение, в палатку ввалился его новый зам с красной повязкой на рукаве, сразу заполнивший собой чуть ли не половину импровизированного кабинета Агейченкова, где обычно свободно умещалось пять-шесть человек. Габаритами Максима Юрьевича природа не обидела. Он был полным, широкоплечим, высоченным мужиком. При входе ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой за притолоку. Да и в узкие двери Метельский просунулся как-то боком. Лицо у него было крупное, мясистое, с пухлыми щеками и двойным подбородком, на вид вроде очень добродушное, если бы не маленькие хитрющие глазки. Они суетливо бегали из стороны в сторону, и в них не угасал какой-то настороженный льдистый огонек.