Страница 32 из 83
Книжки как сосиски. Съел - и забыл.
Он всегда полагал, что писатель соединяет в себе одновременно композитора, автора песни и певца. Бывает, что "напевность" - музыка стиха или прозы - великолепна, но мысли - ни на грош. Бывает - есть великолепная мысль, но музыки и исполнительского мастерства, то есть "языка", - никакого. Ну и возможны иные вариации. В приложении к современности - нет ни того, ни сего, ни этого.
Впрочем, по дороге к Геннадию он купил книжку. Автором являлся его знакомый поэт, с кем он не виделся уже лет шесть.
Поэт, судя по всему, решил податься в прозаики.
Крохин вытащил из кармана пальто книгу. Раскрыл - опять-таки - наугад.
"...он встал на неутомимый эскалатор, поехал наверх. Было что-то утешительное в этом медленном подъеме из-под земли на свет божий. Навстречу спускались в мраморную преисподнюю грустные люди, словно предчувствуя, что когда-нибудь придется проделать это уже по-настоящему, раз и навсегда. Для кого-нибудь из них, может статься, данный спуск и в самом деле был последней, генеральной репетицией.
Он скользил по молчаливым, сосредоточенным лицам, сознавая, что видит их в последний раз. Сколько же лиц человеческих перевидела земля за все эти пролетевшие века и тысячелетия. Где они теперь, в каких неведомых далях и пространствах?"
А вот еще:
"Так бывает солнечным августовским днем, когда встрепенется от внезапного порыва ветра березовая роща и густо посыплется с ослабевших веток невесомая листва. И долго еще успокаивается это сухое шуршание, несколько упрямых листков пытаются зацепиться за соседние ветви, прежде чем упасть на землю, но безуспешно. Роща по-летнему жива, нет в ней покуда явных прорех и просветов, но человек уже замер с дрогнувшим сердцем - как быстро летит время, вот и осень, а там зима, зима..."
Ого! Оказывается, за тяжким заслоном всякого рода новомодной жути таились, слабенько пробиваясь наружу, как ростки сквозь асфальт, живые побеги настоящей литературы - неподвластные коммерческой косе. В невзрачных обложечках, с хилыми тиражами... А иногда и маскировалась в этой жути, идя на компромисс формальной мимикрии.
Он положил папку обратно, поверх хранившейся в ящике портативной пишущей машинки.
Подумал рассеянно, глядя на смерзшиеся в пыльной заскорузлой ваксе литерные молоточки: "Из этих буковок, как из атомов, составляются миры".
Нет, ему уже никакого мира не составить! Спекся!
Поэт Крохин остался там, в прошлом, в "министерстве" Союза писателей, в кормушке, куда было проникнуть труднее, чем в личный состав центрального аппарата КГБ, ибо, заполучив членскую книжицу, можно было ничего не сочинять, а так - печь пространные рецензии, заседать в комиссиях, рассуждать на ту или иную тему, кататься с сильно пьющими писательскими делегациями по стране, зная, что тебе - идеологу, так сказать, - обеспечат и бесплатную новую квартиру, и машину вне очереди каждые три года, и книгу ни о чем в порядке издательской очередности, и надежную пенсию, и...
Все. Гуд бай, халява!
Вернулся Геннадий. С водкой и копченой рыбой, завернутой в грубую бумагу - возможно, продукт переработки былых художественных достижений недоразвившегося абортированного социализма.
Поднимая рюмку, Владимир предупредил его:
- Повторяю: гарантии по списку даешь прочные! Иначе... - Тут он припомнил Игоря и взвесил, соответственно, свои карательные возможности. Иначе, Гена, тебе - труба! За моим шефом та-акая банда стоит! Сейчас, кстати, у их пахана обретаюсь. В загородном доме. Отстроили на крови хоромы, сволочи!
- Три-четыре вакансии не гарантирую! - изрек, нетрезво водя рюмкой над столом, Геннадий.
- Хорошо. С женой-то... напрочь развелся? Без всякого?.. Бесповоротно? поднося рюмку ко рту, поинтересовался Крохин.
- Отрезано!
- Не жалеешь?
- Как о вылеченном геморрое! - отчеканил Геннадий.
- Тогда - давай!
Рюмки торжественно сошлись, выплеснув в своем решительном соприкосновении часть водки на холостяцкую скатерку.
Через два часа Крохин позвонил в бандитское логово, попросив заплетающимся языком, чтобы за ним прислали машину.
С трудом выйдя из подъезда, он сунул смятую пачку сигарет в пасть каменного льва, сидевшего со своим собратом у подъезда старого московского дома, и поплелся к новенькому "БМВ", прибывшему за его плохо повинующимся в производстве направленных движений туловищем.
В голове крутились мысли о прозе и поэзии, обрывки чьих-то выдающихся фраз, но лейтмотивом выделялось заключение, что на арабе он в очередной раз заработал, дельце обстряпано, порученное задание выполнено, а уж чего там дальше... Красота, в общем!
- Ты чего, тачку не мог взять? - неприязненно покосился на него водила молодой, худощавый парень. - Или - совсем бедный?
- Тс-с-с! - поднес палец к носу Крохин. - Какая еще тачка! Сядешь, а тебя по голове... У вас тут - полный бардак! А моя жизнь мне... это... - Он чиркнул колесиком зажигалки, а затем в трудной попытке уткнул-таки кончик сигареты в оранжевый листок огня. Уточнил вяло: - Моя жизнь принадлежит... мафии, понял?
- Понял, - утомленно отозвался водила.
- Вот... Хорошо. А теперь слушай... Ты, между прочим, везешь поэта... Хочешь послушать? Строки?
- Ну, гни...
- И - согну! Так...
Душа по капле собирает свет.
Все отними, оставь мне эту боль,
Где девушка четырнадцати лет
Мне первый раз сказала про любовь.
Спроси меня, зачем я берегу
Прах золотой, наивные слова...
Она уже - на дальнем берегу,
Она уже видна едва-едва...
Зачем я прожил долгие года,
Не знаю сам, струится жизнь во мне,
Которая нигде и никогда
Не повторится больше на земле.
- А?!. - с заинтересованным вызовом спросил он водителя.
- Курите, пожалуйста, аккуратно, - с раздражением отозвался тот. Пепельница - здесь...
- А-а! - сказал Крохин. - Вот так, да? Ну... и правильно, в общем. Правильно... Зачем я вам?
КАМЕНЦЕВ
В офисе его прогоревшей фирмы, ныне отошедшем к иным владельцам, существовал тайничок.
В туалете, за одной из облицовочных кафельных плиток, в выдолбленном углублении, хранились восемь тысяч долларов, которые он, по счастью, не успел пустить в дело.
Доллары, навестив офис в качестве интересующейся товаром покупательницы, успешно извлекла из тайника верная Надя, и в честь обретения клада Каменцев закатил домашний пир семейного типа. Пригласить подругу в ресторан он не решился: городская стихия, бушевавшая за окном, вселяла в него ужас своей непредсказуемой и непреклонно опасной сутью.
Он хотел связаться с таинственным Геннадием, хранителем загранично-паспортной системы, но мешали сомнения: вдруг информация о таком контакте дойдет до озлобленного невозвращением долга Крохина, и тогда...
Да, тогда могут последовать события опять-таки непредсказуемые и грозные...
С другой стороны, высиживание в квартире ничего конструктивного не сулило. Но там, за входной дверью, как за краем обрыва, ему чудилась некая пропасть - безвозвратно-гибельная.
Пришел инспектор электроплит - коренастый, невзрачный мужичонка в дерматиновой курточке, что-то измерил в проводке тестером, сказал, что необходимо поменять две потрескавшиеся конфорки.
Каменцев, таившийся в комнате, у дверной щели, слушал его разговор с Надеждой, которую мастер застал на выходе из дома - Надя собиралась навестить подругу:
- Да бесплатная работа, хозяйка, чего беспокоишься?
- Я просто сейчас тороплюсь...
- Ну смотри, у меня запасных "блинов" немного осталось. А менять в каждой практически квартире надо... - Послышался приглушенный звяк инструментальной сумки. - Тогда, если что, звони в ДЭЗ, но только завтра уже поздно будет, за свой счет если...
- Хорошо, - раздался нетерпеливый голос Надежды. - Я подожду. Сколько вам потребуется времени, чтобы...
- Так мне еще в ДЭЗ зайти надо, - удивленно отозвался специалист. - Я не ломовой конь, чтобы с "блинами" по этажам перемещаться...