Жизнь солдата

Но сестра уже не хотела меня слушать. Она подмела пол и ушла на кухню. А мне надо было покормить и подоить корову, ибо никто за меня эту обязанность не сделает. Соня боится даже близко подойти к корове, а мама на работе.

На следующее утро я с книгой побежал к Мише Нафтолину.

– А второй части книги у тебя нет? – был мой первый вопрос.

– Что, понравилась? – ответил он вопросом на вопрос.

– Еще как! – сказал я восторженно.

– А ты же не хотел читать про сталь! – сказал он с хитринкой в глазах.

– Я думал, что в книге идет речь про настоящую сталь, – говорю я ему виновато.

– Ладно, сегодня отнесу эту книгу в библиотеку и попрошу вторую часть.

Я опять позавидовал Мише. По росту и виду его везде принимали за взрослого. Его и в библиотеку записали, его и в кино на вечерние сеансы пропускали. А мне нигде нет прохода – и ростом не вышел, и лицо ребячье. Как мне хотелось быстрее стать большим и пользоваться всеми правами взрослых!

Вечером он принес вторую часть книги и сказал:

– Сначала ты прочти, а потом я буду читать.

Он уступал мне первенство, наверно, потому, что чувствовал, что моя заинтересованность книгой больше, чем его. И я был ему за это весьма благодарен. С радостным чувством предстоящей встречи с Павкой Корчагиным я уселся за стол читать вторую часть книги "Как закалялась сталь". Но радость моя быстро улетучилась. Громадные трудности, которые испытывала наша страна после гражданской войны, меня не увлекли.

Я читал вторую часть с перерывами в течение нескольких дней. Для меня тогда были интересны во второй части только некоторые моменты борьбы наших чекистов с недобитыми врагами Советской власти. Я отмечаю это потому, что через много лет я опять прочел эту книгу, и вот тогда вторая ее часть понравилась мне гораздо больше первой. Вполне понятно, что четверокласснику она могла показаться скучной из-за непонимания тех целей, к которым вела народ партия большевиков в двадцатые годы.

В последующие годы я стал сильно увлекаться чтением книг и прочитал их не одну тысячу, но впечатление от книги Николая Островского "Как закалялась сталь" осталось у меня самое сильное. Эта книга – школа воспитания, школа мужества для молодых сердец.

Примерно в это время на нашу семью обрушился неожиданный удар. Одежда, которой мы пользовались, всегда была вся на нас. Это значит, что никакой смены одежды у нас не было. Чтобы как-то поддерживать одежду в чистоте, мама стирала ее вечером, а утром мы одевались во все чистое. Так же мама поступила и в тот роковой день. Вечером она постирала наши рубашки, брюки, юбки и платья и, как всегда, повесила их сушиться в чулане, а сама ушла в ночную смену. Она работала в пекарне и по ночам.

Утром я встал, как обычно, раньше всех и побежал за своей одеждой, но там ее не было. "Наверно, мама уже все сняла", – подумал я. Искать одежду было некогда, так как надо было готовить корову в стадо. Я быстро вытащил ей во двор пойло, заготовленное накануне, и, пока корова ела, подоил ее. Минут через десять на улице появился пастух со стадом, и я вручил ему и нашу корову. Как всегда, вышла проверить меня наша соседка тетя Сарра. Ей-то я и сказал, что мама вечером повесила сушить нашу одежду, а на веревке ничего нет. Тетя Сарра разбудила Соню и Сашу, но они ничего не знали.

– Беги к маме на работу и спроси ее, куда она девала вашу одежду?

Мы еще надеялись на то, что мама ее куда-нибудь положила, а мы просто не можем найти. Нам даже в голову не приходила мысль, что кто-то мог нас обворовать. Ведь у нас ничего лишнего не было. Я по наивности думал, что воруют только у тех, у кого много лишнего. В одних трусах я прибежал к маме на работу и сказал, что мы не можем найти постиранную одежду.

– На веревке она висит, – сказала она испуганно.

– Веревка пустая, – ответил я. От моего ответа у мамы вдруг полетела на пол длинная узкая лопата с кренделями. Схватившись за голову, она простонала:

– Во что же я буду вас одевать?

Пришлось одной из маминых напарниц подменить маму у печи, а мама пошла со мной домой, где окончательно выяснилось, что нашу сотни раз перемытую одежду кто-то украл. Мама горевала и удивлялась одновременно. Она никак не могла понять, кто это мог обворовать ее бедных сиротинушек. И не было у мамы другого выхода, как расстаться с коровой. Корову продали, и я неожиданно освободился от самой главной моей заботы. Как говорится в поговорке, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Дом номер восемь на нашей улице принадлежал Кусе Смолкину, инвалиду войны. Дом был большой и большую часть его он сдавал квартирантам: Бичкуновым и Фельшиным. Фельшина воспитывала двух детей. Чтобы прокормить их, она занималась перепродажей старых вещей. Она ходила по домам и брала на продажу вещи, которые стали ненужными людям. Она была вроде комиссионного магазина на дому. Ее-то мама и позвала к нам, чтобы заказать нам одежду по дешевке. И эта Гинда Фельшина принесла нам одежду в тот же день, наверно, из своих запасов. Я был одет в «новый» костюм, а «новые» платья одели Соня и Саша. Старший брат учился в это время в Минске.

После продажи коровы я мог спать по утрам столько, сколько захочу, но я все равно вставал рано и радовался подъему солнца над дальним лесом. Греясь на утреннем солнце, я читал книги или заучивал стихи русских поэтов: Пушкина, Лермонтова, Некрасова, но больше всего – Александра Твардовского из книги "Страна Муравия". Некоторые места из поэмы я выучил наизусть и при случае декламировал соседям. Твардовского у нас тогда почти не знали, и когда я читал его четко рифмованные стихи, все почему-то думали, что их сочинил я. А мне не хотелось их разубеждать. Я ведь мечтал стать писателем.

Однако, нам недолго пришлось пожить в относительном спокойствии. Не очень-то благосклонна была судьба по отношению к моей маме. К середине тридцатых годов обстановка в нашей стране стала тревожная. Фашизм в Германии с молчаливого попустительства западных стран и, особенно, Англии и Франции, быстро набирал силу. Чувствуя свою безнаказанность, немецкие нацисты задумали подчинить себе весь мир. Они стали верховодить и в Италии, и в Японии. Против фашизма восстала республиканская Испания, и уже истекал кровью в неравной борьбе абиссинский народ. Тревожно стало по всей западной границе нашей страны. Враги тайно засылали к нам шпионов и диверсантов, чтобы мешать нам строить новую жизнь. Недруги Советской власти, бывшие богачи, кулаки и их отпрыски, притворяясь лояльными, проникали во все учреждения, даже в партию, и вредили, где только удавалось.

В такой обстановке партия большевиков, вполне естественно, время от времени проводила чистку своих рядов. Но и этим тоже пользовались враги нашего народа, создавая обстановку недоверия, клевеща на настоящих, преданных партии коммунистов. Враждебные элементы доносами и клеветой отстраняли от руководства командиров Красной Армии, работников партийных и советских органов. Анонимным письмам почему-то придавалось больше доверия, чем открытым заявлениям честных людей. Нарушались законы советской Конституции под лозунгами борьбы с врагами. Людей арестовывали и ссылали в отдаленные места без суда и следствия.

Мы, школьники, не могли, конечно, все это знать. По сообщениям радио и газет мы снимали в школе и дома портреты ранее всеми уважаемых людей. Мы верили, что они действительно стали предателями дела коммунизма. Взрослые втихомолку удивлялись такому количеству предателей среди руководящих работников, но говорить об этом вслух не решались.

Вот в такой обстановке началась очередная чистка партийных рядов. На одном из партийных собраний в хлебопекарне кто-то предложил исключить из рядов ВКП(б) мою маму, объясняя причину тем, что она малограмотная и бесполезная в рядах партии. Мама рассказывала потом, что в первое мгновенье у нее от удивления отнялся дар речи. Самое непонятное было в том, что многие были согласны с этим предложением, забыв о ее работе в профсоюзе, в обществе Красного Креста, об ее активности на собраниях. Мама только сумела крикнуть: "Как вы можете на такое решиться?" Почувствовав, что вот-вот может лишиться главного смысла своей жизни, ей стало так жаль себя, что слезы сами собой полились из глаз.