Жизнь солдата

Младший мамин брат Ефрем бывал в нашем доме гораздо чаще, чем Исаак. Как я уже упоминал, он жил рядом на нашей улице: Либкнехта, 6. Жили они хорошо до 1931 года. Но вот пришел этот голодный год и подорвал все их благополучие. Был дядя Ефрем высок и худощав, весел и добродушен. С работы он всегда ходил мимо нашего дома, и мне всегда хотелось его встречать, потому что он, грязный и утомленный, приятно улыбался мне и говорил:

– А, Левочка, ну как жизнь?

– Хорошо, – отвечал я и тоже улыбался.

А все дело было в том, что дядя Ефрем мне очень нравился. Он был совершенно безграмотным и в то же время необыкновенным рассказчиком. Сказки он рассказывал самые невероятные, причем, сюжет одной только сказки мог растянуть на несколько недель, каждый вечер по два-три часа. Когда я говорил, что у нас по вечерам любили собираться соседи и знакомые, я забыл сказать, что одной из причин их стремления в наш дом была надежда послушать дядю Ефрема. Он рассказывал нам невероятные сказочные истории, и все сидели, затаив дыхание, готовые слушать его рассказ хоть всю ночь. Особенно нам везло на его сказки тогда, когда в магазинах исчезали папиросы и махорка. Дядя Ефрем был заядлый курильщик, и мама это учитывала. Она заготовляла впрок махорку и, когда махорка исчезала в магазинах, она приглашала младшего брата зайти вечерком покурить. Она знала, что без махорки его надолго в гости не заманишь. И дядя Ефрем приходил к нам курить. Как только он приходил и садился за стол, мама клала перед ним пачку махорки, папиросную бумагу, спички и ставила свое условие: пока он курит, он должен рассказывать сказки. Против этого он никогда не возражал, как будто у него этих сказок было бесчисленное множество.

Курить он любил обстоятельно, как и все, что он делал, не спеша и со вкусом. Закончив одну закрутку, он тут же заворачивал другую. И так весь вечер. Рассказывал он тоже не спеша, но без остановок. Он постепенно нанизывал своим героям такие удивительные и запутанные приключения, что все слушатели только диву давались. Содержание выдуманных историй так захватывало всех, что минутная остановка для сворачивания новой закрутки вызывала у самых нетерпеливых досаду и подталкивающий вопрос:

– Ну, дальше, дальше что было?

Дяде Ефрему нравилась заинтересованность слушателей, но спешить он не собирался. Довольный, он улыбался и неторопливо прикуривал новую закрутку от тлеющего окурка, а потом опять же неторопливо продолжал рассказывать о дальнейших приключениях своих героев. Мы не замечали, как пробегали два-три часа. И каждый раз нам казалось полной неожиданностью, когда он вставал и объявлял:

– На сегодня хватит! Поздно уже!

В первое мгновенье все молчат. Не доходит до сознания, почему в такой критический момент он вдруг прервал свой рассказ? Ведь корабль, на котором его герои отправились в далекое путешествие, терпит крушение. Люди тонут среди океана, моля о помощи. Почему дядя Ефрем остановил свой рассказ в такой опасный для героев момент? А что будет с ними? Неужели они погибнут? Все упрашивают дядю Ефрема хоть немного, хоть чуть-чуть продолжить рассказ.

– Не упрашивайте, – говорит им дядя Ефрем, – если я вам расскажу, как они спаслись, то завтра вы не придете дослушать мою сказку.

Все разноголосо уверяют его в обратном, но дядя Ефрем неумолим. Ведь завтра ему идти на работу – надо отдохнуть. Тогда все благодарят его за сказку и наказывают ему завтра непременно опять прийти. Дядя, улыбаясь, благодарит за махорку и, попрощавшись, уходит домой.

Прямо с утра и весь день я нахожусь под впечатлением вчерашней сказки. Пробую даже записать ее на подобие книги "Витязь в тигровой шкуре" Шота Руставели. Я ее прочел недавно. Даже у Пушкина не так складно написано, как у Шота Руставели. Целое утро я мусолил карандаш, но ничего хорошего так и не получилось. А вначале мне казалось, что все очень просто. Следует, конечно, учесть, что Шота Руставели – старик, а я учусь в третьем классе. Однако содержание сказки записываю, чтоб не забыть. Потом напишу ее в стихах. У меня уже шесть тетрадей со сказками дяди Ефрема. А перевести их на стихи я не могу. Не хватает нужных слов. От затруднений опускаются руки…

Целый день я с нетерпением жду вечера. Сижу на крыльце. Боюсь упустить момент, когда дядя Ефрем будет возвращаться с работы. Ко мне подходит Борис Драпкин, мой ближайший сосед и напарник. Он, оказывается, тоже ждет не дождется вечера. Я же говорил, что все ждут дядиных сказок. Только дети признаются в этом, а взрослые делают вид, что им все нипочем. Борис спрашивает:

– А придет вечером твой дядя?

– Должен прийти, если обещал, – отвечаю я, хотя меня самого гложет сомнение.

Но вот, наконец, показывается дядя Ефрем. Я бегу ему навстречу.

– А, Левочка, как живешь? – спрашивает он, как обычно.

– А ты придешь досказать сказку? – отвечаю я ему вопросом на вопрос.

– Конечно приду, – успокаивает он меня улыбаясь, – можешь не сомневаться.

И мне сразу становится легче. Я бегу домой и еще с порога кричу на весь дом:

– Он сказал, что придет!

И все прекрасно понимают, о ком я кричу. И дядя Ефрем приходит. И мама опять кладет ему махорку на стол. И он, сворачивая закрутку, с хитринкой в глазах, спрашивает, на каком месте он вчера остановился, хотя и сам хорошо помнит об этом. И когда несколько человек напоминают ему вчерашнюю концовку, он говорит:

– Теперь слушайте, что было дальше.

И опять течет его неторопливая речь, и опять приключения наслаиваются одно на другое, и опять все сидят с раскрытыми ртами, переживая и радуясь изменчивой судьбе героев сказочного рассказа. И каждый раз он заканчивает сказку счастливым исходом. И все, успокоенные и довольные, восхищаются умением дяди Ефрема рассказывать сказки.

Мама, как и я, любила своего младшего брата и обращалась с ним тепло и нежно. Каждый раз, когда дядя кончал сказку, она с любовью и удивлением спрашивала его:

– Ефремушка, откуда все это у тебя берется? Ведь ты совсем не умеешь читать?

На что дядя отвечал с неизменной мягкой улыбкой:

– Я и сам не знаю, плетется и плетется само собой.

Однажды, два года спустя, когда я уже учился в пятом классе, Ефим Фрумин, самый старательный ученик в нашем классе, рассказал товарищам про печника, который перекладывал у них в доме печь и одновременно рассказывал удивительные сказки. Я сразу догадался, о ком идет речь, ведь другого печника-сказочника во всем Рогачеве нет. А Ефим так и нахваливает его, так и нахваливает. Я не выдержал и с гордостью крикнул ему:

– Это мой дядя!

Ефим недоверчиво посмотрел на меня и сказал:

– Нет, у него другая фамилия, но я не могу вспомнить.

– Ронкин! – опережаю я его.

– Точно! – подтверждает радостно Ефим, Ефрем Ронкин. А почему же у него другая фамилия?

– Это младший брат моей мамы, – говорю я ему с гордостью, – а дядя Ефрем рассказывает нам длинные-предлинные сказки, иногда в течение двух недель подряд.

– Эх, – говорит с сожалением Ефим, – вот бы мне их послушать.

Так я узнал, что дядя Ефрем рассказывает сказки не только нам одним…

Дядя Ефрем был, как говорится, кустарь-одиночка. Время для кустарей кончилось, а он никак не хотел идти в ногу со временем, и это его погубило. Если бы он вступил в артель, все было бы совсем иначе, и не было бы никаких трагедий. Надеясь на свое мастерство, он продолжал работать в одиночку. У него все шло хорошо, пока люди жили хорошо, но вот в стране случилась беда: неурожай и, как следствие, голод. И у дяди Ефрема резко упали заработки. Когда продукты стоят дорого, людям не до красоты и удобств. Они сразу же забыли о том, что надо ставить новую печь, что нужно переложить или отремонтировать старую. Все мысли были о хлебе насущном. И дядя Ефрем стал почти безработным. И даже будучи в таком трудном положении, он все равно отказывался вступить в артель. До сих пор не могу понять почему. И началась у него полоса неудач. Подавленный этими неудачами и не найдя выхода из создавшегося положения, он стал все чаще и чаще прикладываться к сорокаградусной бутылке. Мама при каждой встрече говорила ему, что водка до добра не доведет. Но он ее слушал также, как и старший брат Исаак.