Жизнь солдата

И еще один случай, связанный с нашим базаром, вспомнился мне, когда я сидел на лужайке у леса. Однажды мама, как это бывало не раз, позвала меня на базар, чтобы я помог принести некоторые покупки. На этот раз она приторговала у крестьянина полмешка картошки. Помогла она положить его мне на плечи и спросила:

– Донесешь?

– Донесу, – ответил я бодро. Картошка показалась мне легкой. Но уже выйдя с базарной площади, я почувствовал, что картошка гнет меня все ниже и ниже к тротуару. Я с трудом шел, согнув спину в три погибели. Не дойдя до Северо-Донецкой улицы, я вынужден был сбросить мешок с картошкой на тротуар. Мне было стыдно. Какой я все-таки слабый еще. Мне казалось, что все мимо идущие люди посмеиваются надо мной. Какой-то пудик картошки не может донести! Но не сидеть же мне целый день здесь. Трудно или не трудно, а нести надо. Я встал и, увидев идущего мужика, попросил его:

– Дяденька, помогите мне картошку поднять.

– Давай, паря, подставляй плечо, – сказал он, и, как пушинку, поднял мешок и положил его мне на плечо. Держись, паря, крепче на ногах, – добавил он и пошел дальше. Я решил идти не напрямую через Складскую площадь, где мы всегда ходили, а повернуть на Северо-Донецкую: мимо церковной ограды. С трудом дошел до штакетника, прижался к нему мешком и отдохнул.

Так, отдыхая через каждые двадцать-тридцать метров, я вышел на улицу Либкнехта и вдоль церковной ограды дошел до улицы Бобруйской. Осталось дойти только до Первомайской, но мне казалось, что не дойду, настолько я был измучен. Пот катился с меня градом. Ноги подкашивались. Хорошо еще, что по нашей улице у каждого дома есть крылечки, у которых, не сбрасывая мешка с плеч, можно отдохнуть. Так от крыльца к крыльцу я кое-как доплелся домой. Никогда раньше не думал, что у меня будут такие трудности. Сколько раз носил картошку с базара, но никогда так не надрывался. Наверно, в мешке был вес не по моим силам. Когда я немного отдохнул и подсох от пота, прибежала мама и удивилась:

– Ты уже дома?! А я тебя по всему базару ищу!

Услышав взволнованный мамин голос, вышла из своей половины дома наша соседка тетя Сарра. Мама стала ей рассказывать:

– Попалась мне хорошая, дешевая картошка. Захотелось взять побольше. Положила ему на плечи картошку, а он говорит, что легко. Я и отправила его домой, а сама пошла еще что-нибудь купить. Потом стукнуло мне в голову, что он не сможет донести так много картошки. Ему сначала показалось легко, а нести-то далеко. И я побежала вслед за ним, чтобы помочь ему. Пробежала полдороги, а его нет. Думала, наверно, где-то на базаре еще сидит, и вернулась обратно. Смотрела, смотрела, а его нигде нет. Народу много, разве там найдешь. Походила, походила и пошла домой. Расстроилась и ничего больше не купила. А он, как видите, уже давно дома.

– Ну, что же ты расстраиваешься, он ведь дома, – говорит спокойно тетя Сарра. Тетя Сарра очень рассудительная женщина, хотя и нет у нее детей. Но мама никак не может успокоиться. Она приподнимает мешок и опять удивляется:

– Как же ты его донес? – Смотрит на меня недоверчиво и добавляет, – не представляю! Ее удивление возвышает меня в моих глазах. Трудности уже остались позади, и я улыбаясь отвечаю:

– А я, мама, летел домой на крыльях! Как птица!

Мои шутки всегда вызывают у нее двоякое чувство: и досады, и гордости. И каждый раз она говорит что-то, вроде упрека: "Ну, точно папочка с костями!" Это значит, что характером я весь в папу.

Одним словом, базар у нас необыкновенный, и ни одна хозяйка дома не могла бы обойтись без него…

Тем временем солнце уже поднялось довольно высоко. Сашка с братом разлеглись на зеленой траве и греются под солнечными лучами. А я все смотрю на далекие маленькие дома нашей улицы, стоящие, как будто на невысоком берегу Днепра. Наконец, Сашка встает и говорит:

– А не пойти ли нам домой? Что-то пропала охота по лесу бродить.

Меня удивляет его предложение, и я говорю:

– А ягоды? Ведь мама и сестры ждут меня с ягодами! Мой довод как будто его смутил.

– А, ладно, пошли поищем ягоды, – решает он, и мы входим в чащу леса. В лесу сыровато и тихо. Под ногами – мягкая почва. Метров через сто появились заросли папоротника. Говорят, что десятки, а может и сотни тысяч лет назад, эти папоротники были большими деревьями. Теперь они – даже ниже меня. Неожиданно мы набрели на кустики с черными ягодами. Их было видимо-невидимо. Наверно, сюда еще никто не заходил. Сашка с братом стали рвать да есть. А я спешил наполнить корзину. Потом Сашка стал помогать мне, чтобы скорее наполнить мою корзину и пойти домой. Оказывается, они собираются еще на работу к отцу.

Когда моя корзина почти наполнилась ягодами, мы прикрыли ее листьями папоротника и пошли домой. Корзину опять нес Сашка. Шли они быстро. Мне приходилось то и дело их догонять, чтобы не отстать. У нашего дома Сашка попросил отсыпать ему немного ягод для Кати. Мы зашли к нам в дом. Мама очень обрадовалась такому сбору ягод.

– Мама, – сказал я, – Сашке надо отсыпать ягод для Кати.

Мама принесла "Рабочую газету", которую мы получали по подписке. Была тогда такая газета. Мама ее подписывала. Вместе с газетой шли и литературные приложения к ней в виде тоненьких журналов, в которых печатались сочинения разных авторов.

Сделав большой кулек и полностью заполнив его ягодами, она отдала его Сашке. Сашка поблагодарил и ушел. Затем мама всем нам дала по стакану ягод. Насыпала ягод в небольшую кастрюльку и отнесла тете Сарре.

– Из остального, – сказала она, – я вам сейчас сварю варенье, будете мазать его на хлеб.

Так она и сделала. Каждый день мы всем показывали при разговоре черные от ягод зубы и языки. Когда варенье кончилось, я побежал к Сашке с предложением сходить опять в лес за ягодами. Но дома была одна Катя. Она сказала, что братья ходят каждый день на работу, и что в лес они не пойдут. А вскоре маме запретили брать «сухарики». Мама однажды пришла с работы и возмущалась:

– Видите ли, – сказала она недовольным тоном, – всем вдруг захотелось брать эти отбросы. А директор Либерман сказал: "Раз такое дело, то больше никто не будет брать эти сухари. Пусть они, как прежде, идут на хлебный квас". И всех предупредил, чтобы они аккуратно клали тесто в формы.

Так закончилось изобилие сухариков.

Как я уже говорил, мама не хотела отставать от других и тоже держала корову. Коровы были, можно сказать, у всех рабочих хлебопекарни, а также у директора и его заместителя. Утром и вечером мы кормили корову картошкой и свеклой, подсыпая в пойло отрубей. А на зиму каждый год заготовляли сено. Набивали сеном весь чердак в сарае. Так вот, для хлебопекарни каждый год выделялся участок луга для сенокоса. Причем, рабочие сами косили траву на сено, сами скирдовали, сами вывозили. И делали все эти работы по выходным дням. Однажды, мама позвала и меня с братом на сенокос. "Пусть привыкают", – сказала она тете Сарре. Мама набрала еды на целый день, и мы отправились в путь. Перейдя мост через Днепр и не дойдя до первого маленького моста по шоссе, мы свернули вправо, как раз на тот луг, где пасутся наши стада коров. Мы шли по следу колес повозок, которые здесь редко ездили. Недалеко от этой дороги пас коров наш пастух Плоткин. Я увидел нашу корову и закричал:

– Мама! Вот наша красавка!

Так мы звали нашу корову за то, что она была молодая и красивая, на лбу у нее было белое пятно. Корова, наверно, услышала мой крик, подняла морду и посмотрела на нас своими коровьими безразличными глазами. Я почему-то обрадовался этой встрече, а мама меня охладила:

– Корову давно не видел что ли, чего кричишь?

Мы шли долго по лугу среди высокой травы и скошенных участков. Когда я видел скошенную траву и копны сена, я думал, что это наш участок. Но каждый раз оказывалось, что этот участок не наш. Никогда не думал, что луг в этой стороне тянется так далеко. Он здесь гораздо шире, чем луг напротив города. Уже давно потерялись из вида и город, и мост, и шоссе. Вокруг один только луг да слева недалеко лес. Солнце поднялось над лесом и уже хорошо пригревало. Мама и брат идут бодро, а мне уже надоел этот длинный путь. Наверно, я утомился. "Почему им дали участок так далеко?" – думал я недовольно. Вот опять какие-то мужики косят траву. И я опять подумал, что мы пройдем мимо, но оказалось, что этот участок наш, а косцы – рабочие хлебопекарни. А женщины – их жены. Некоторых рабочих я уже знал. Они иногда приходили к нам домой. Этот высокий худощавый – Плоткин, здоровый широкоплечий – Науменко, маленького роста – заместитель директора хлебопекарни Шеер, с узкой бородкой – Берман…