Морской лев

– Садитесь, садитесь, – сказал мягко Захаров.

Все снова провалились в мягких диванах. Захаров взял стоящий неподалеку в одиночестве стул. Заленский тем временем включил телевизор, готовясь поставить видеозапись тренировки.

– Подождите пока, Павел Витальевич, я не об этом хочу сейчас поговорить, – остановил его Захаров.

Заленский сконфуженно выключил телевизор и сел рядом со штурманом.

– Товарищи офицеры, – начал Захаров, – мы с вами уже вместе работаем два месяца, и за эти два месяца в круговерти изучения «Морского льва» я совсем забыл познакомиться с моим непосредственным окружением. То есть с вами, которые… я уже не говорю об остальной части экипажа… Товарищи, я уже вам говорил, что я из Рыбинска, служил, до того как попасть сюда, на Северном флоте. Я хотел бы, чтобы сейчас каждый из вас, здесь сидящих, рассказал бы вкратце о себе и об обстоятельствах, при которых он попал сюда.

Последние слова Захарова поменяли лица приглашенных на удивление, растерянность и тревогу. Все вдруг разом взглянули на Березина. Тот молчал и, словно помидор, наливался красной краской. В кают-компании повисла пауза.

– Григорий Олегович, ну, что же вы молчите? – первым не вытерпел штурман.

– Гм. Да. Товарищ командир первого ранга… это запрещено предписанием. Я еще не успел вам об этом сказать, – с некоторым трудом произнес Березин.

– Что запрещено? – удивленно спросил Захаров.

– Рассказывать про обстоятельства, при которых мы попали сюда, – ответил Березин.

– А где родился? Где служил? Это не запрещено? – допытывался Захаров.

– Об этом ничего не сказано.

– Значит, можно?.. – не унимался Захаров. Ему все больше и больше становилось интересно, почему он своими, как ему казалось, невинным вопросами нагнал столько страху на всех, и особенно на Березина.

– Наверное… но лучше этого не делать, – побледнев, ответил старпом.

– Вы имеете в виду прилюдно?

– Наверное…

– А что за предписание, о котором вы все время говорите?

– Предписание о неразглашении государственной тайны, которое мы все подписывали.

– А почему тогда я не подписывал?

– Вы тоже подписывали, только, наверное, не поглядели, когда подписывали, – пролепетал Березин.

– Интересно… гм. Тогда извините меня, товарищи офицеры, что я вас поставил в неловкое положение. Очевидно, мне еще необходимо проконсультироваться по этому вопросу у товарища Канарейкина. Что ж, тогда, я думаю, все свободны, а Павла Витальевича я попрошу остаться.

Команда старших офицеров покинула кают-компанию со смущенно-молчаливым видом.

– Павел, что случилось? – спросил Захаров, когда они остались одни.

– Ничего не случилось. Ты затронул тему, на которую наложено табу. Ответственность за это лежит на Березине, а ты его при всех припер к стенке своими вопросами.

– Так, хорошо. Что мне теперь делать?

– Ты же сам только что сказал, что нужно проконсультироваться у Канарейкина. Так иди к нему и выясни у него, может, он тебе и скажет… Во всяком случае, попытайся, – посоветовал Заленский.

Захаров молчал, предвосхищая в голове разговор с Канарейкиным, потом, повернувшись к Заленскому, спросил с надеждой:

– Ты тоже не скажешь, как попал сюда?

– Не знаю: сначала сходи к Канарейкину, а там посмотрим.

– Ладно.

Захаров покинул лодку с терзавшим его вопросом о секретном предписании и некоторым разочарованием Заленским. Он еще совсем недавно считал его человеком, на которого можно положиться в трудную минуту, если таковая придет. И тут он дал трещину в пустячном вопросе. Как теперь быть? С кем теперь работать?

Захаров приблизился к двери кабинета Канарейкина быстрым шагом. Мимоходом скользнув карточкой по щели металлической коробки и нажав на кнопку, он, не дожидаясь ответного действия электронного замка, толкнул дверь, но та была еще заперта. Выразив ударом кулака свое неудовольствие, он отошел. И тут в двери что-то щелкнуло, и он, не теряя ни минуты, проследовал в кабинет Канарейкина.

– Мне нужны личные дела всех членов моего экипажа… – с ходу заявил Захаров, едва переступив порог. Органическая гора человеческого мяса даже не шевельнулась.

– Вы меня слышите? – не снижая тона, подойдя чуть ли не вплотную, спросил Захаров.

– Ага, – не снимая очков и не отрываясь от бумаг, обнаруживая свое духовное присутствие, ответил Канарейкин.

– Я вам еще раз повторяю: мне нужны личные дела всех членов экипажа, – еще настойчивее потребовал Захаров.

Канарейкин лениво взглянул на него.

– А чего так кричать-то?

– Потому что случилось ЧП. А вы ноль внимания.

– Неправда, Иван Алексеевич. Вы еще были на подходе, а я уже знал, что вы ко мне идете и чего от меня хотите, – он достал из ящика уже знакомую Захарову телефонную трубку и демонстративно показал ему. – А вы говорите, что я не обращаю никакого внимания. Случись что на базе – я первый буду об этом знать.

– Тогда я жду от вас личные дела.

– А их у меня нет.

– Как это нет?

– А так.

– Тогда где они?

– В центре, в Москве…

– Значит, давайте их востребуем.

– Интересно, каким образом их вам сюда, на край света, доставят.

– С командой курьеров.

– И с ротой солдат в придачу, – рассмеялся Канарейкин.

– Это не смешно, – Захаров был разозлен не на шутку.

– Почему? – удивленно спросил Канарейкин.

– Потому что мне с этими людьми работать, а не бочки катать.

– Ну и что ж, что работать.

– Ничего. Как мне связаться с генералом?

– Помилуйте, Иван Алексеевич, зачем вам генерал? Вы что, и у него намерены потребовать эти дела? Так и он вам их тоже не даст.

– Тогда я отказываюсь дальше работать, – садясь в кресло, сказал Захаров.

– А вот это новость.

– Для вас новость.

– Неважно.

– Я не могу работать с людьми, о которых ничего не знаю. Кстати, что за предписание, запрещающее рассказывать о себе или о том, как попал сюда?

– Обыкновенное предписание, распространенное в нашем подразделении.

– Обыкновенное? – удивленно повторил Захаров.

– Да, обыкновенное. А зачем, скажите мне, вам или еще кому-то знать, при каких обстоятельствах его или вас отобрали сюда? А вдруг там содержатся какие-то сведения, о которых человек предпочел бы забыть, потому что они ему приносят боль. А зачем, скажите, пожалуйста, нам такой человек, у которого с чувствами не все в порядке? В таких сложных психологических условиях, в которых приходится нам служить, можно и сбрендить. Люди, знаете, Иван Алексеевич, очень болтливы и могут поэтому, сами того не подозревая, нанести себе случайно вред, рассказав, не подумав, что-то о себе. Этим предписанием, указанием (назовите, как хотите) мы взяли на себя функцию сторожа их душевного покоя. Страх лучше всяких клятв сидит в них. И он никогда не позволит им переступить запретную черту.

– Я командир подводной лодки, которая на своем борту несет очень мощное оружие. Я же должен знать, кем я командую… На что эти люди способны… и чего от них ожидать.

– Узнаете, узнаете, Иван Алексеевич, я предоставлю вам карты психологических тестов на каждого. Этого вам будет, я думаю, более чем предостаточно. Вы же себя не мните, я надеюсь, психологом экстракласса?

– Нет.

– Ну вот, и я вас умоляю: не рассказывайте про себя больше ничего. Довольно и того, что вы тогда на пирсе сказали. Кстати, для вашего же блага.

– Почему?

– Потому что это нарушение предписания. А за это нарушение вы можете быть отчислены. И тогда…

– Что тогда? – Захаров посмотрел ему в глаза