Время умирать

Руфина. Что за чушь ты несешь, Алла! И почему я тебя слушаю, сама не понимаю.

Алла. Потому что доверяете моей женской интуиции.

Руфина. Размечталась не по теме, дрянная девчонка. (Подходит к окну, но смотрит не наружу, а на свое отражение, машинально поправляя прическу). Что этот твой черт из табакерки хочет от меня, ты хотя бы узнала?

Алла. А то! Принес какие-то мемуары. Вот такой толстенный пакет! (Показывает, положив ладонь на плечевой сгиб другой руки). Трясется над ним, как будто там не бумаги, а миллион долларов.

Руфина. Так пусть передаст свой драгоценный пакет в отдел документальной прозы.

Алла. Он говорит, только вам. Лично в руки. По его словам, это очень ценная рукопись.

Руфина. Все ясно. Еще один непризнанный гений с гипертрофированной манией величия. Что-то в этом году рановато. Осень еще не началась.

Алла. Руфина Ильинична, поговорите с ним, умоляю вас! Ну, что вам стоит?

Руфина. Стоит, и очень дорого. Это твоему времени цена грош ломаный, а мое на вес золота.

Алла. Ну, хотите, я на колени встану?! Руфиночка Ильинична, золотая моя, бесценная, умоляю! Все равно через полчаса у вас встреча с Еленой Улетовой. А ему хватит и пары минут. До или после.

Руфина. Только не после. Ты же знаешь, после общения с самой великой писательницей нашей современности мне требуется полдня на то, чтобы прийти в себя. О, Бог мой! За что мне все это?

Алла. Я точно не знаю, но, возможно, за грехи ваши, Руфина Ильинична.

Руфина. Странно, что я тебя до сих пор не уволила. Будем надеяться, на небесах мне это зачтется.

Алла. Так вы его примите по-хорошему? Или мне все-таки коленопреклониться? (Делает вид, что собирается опуститься на колени).

Руфина. Ладно, ладно, только не дури! Единственно за-ради того, чтобы увидеть мужчину, который произвел на тебя такое впечатление.

Алла. И вы не пожалеете, обещаю.

Руфина. Но предупреди его – только две минуты. И ни секундой больше.

Алла. Как прикажете, Руфина Ильинична. Вы – босс!

Алла выходит.

Руфина. Иногда я очень в этом сомневаюсь. Эта девчонка вертит мной, как хочет. Да и все они тоже. За кого они меня принимают, хотела бы я знать?

Руфина отходит от окна и садится за письменный стол, раздраженным движением сбросив на пол лежавшую в ее кресле стопку книг. Входит Гутов. Он держит в руках толстый пакет, завернутый в газету.

Гутов. Добрый день, Руфина Ильинична! Меня зовут…

Руфина. Давайте обойдемся без долгих предисловий. У меня очень мало времени. Где ваша гениальная рукопись?

Гутов. В этом пакете. Здесь же электронный вариант на флэшке.

Руфина. Знаете что? Отдайте все это моему секретарю. И оставьте Алле свой контактный телефон. С вами свяжутся месяца через три-четыре. Раньше не получится. Вы должны это понимать. До свида…

Гутов. Так не пойдет.

Руфина. Вот и хо… То есть как это – не пойдет?!

Гутов. (Садится на тот же самый край стола, где до этого сидела Руфина, наклоняется к ней и пристально смотрит в глаза). Я вступил на этот скорбный путь полгода тому назад. Пришел в отдел документальной прозы. И за все это время не продвинулся ни на шаг.

Руфина. И что вам говорит редактор отдела?

Гутов. Рецензент, которому он передал рукопись, даже не начал ее читать. Вот уже полгода мне твердят, что издательство завалено предложениями других авторов. Среди них много известных и талантливых. Но даже они ждут своей очереди.

Руфина. Так оно и есть.

Гутов. (С насмешкой). Слишком банальная причина для отказа. Вы, как главный редактор, могли бы придумать что-нибудь пооригинальнее. На это ума у вас должно бы хватить.

Руфина. (Возмущенно). Да как вы со мной разговариваете!

Гутов. А вы?

Руфина. Что – я?

Гутов. Как вы можете отмахиваться от книги, которую я вам предлагаю, даже не узнав, о чем она? Ведь вы не только очень красивая женщина, Руфина Ильинична. Вы еще и умная женщина, насколько мне известно.

Руфина. (Уже другим тоном). Вы мне пытаетесь льстить?

Гутов. Однако сейчас вы не разумны, по меньшей мере.

Руфина. Я разочаровала вас при более близком знакомстве? Жаль.

Гутов. Видите ли, я привык судить о людях по их поступкам, а не по кабинету, который они занимают. Можете считать это узостью мышления бывшего офицера. (Встает, оглядывается и, найдя то, что искал, пересаживается в одно из немногих кресел, свободное от бумаг). Впрочем, и кабинет иногда красноречиво говорит о многом.

Руфина. (Несколько смущенно). Да, у меня не очень-то уютно. Знаете ли, работа отнимает все время, некогда быть женщиной… Так вы военный?

Гутов. Полковник в отставке.

Руфина. А ваша книга… Она, конечно, о службе в армии и тому подобном?

Гутов. Мне показалось, или вы произнесли слово «армия» с некоторым презрением в голосе?

Руфина. Вам показалось. Я очень хорошо отношусь к нашей российской армии в целом. И к отдельным ее представителям в частности. Среди моих друзей даже есть один генерал. Боевой, между прочим, генерал. Прошел несколько «горячих точек». Был ранен, имеет награды. И очень добрый и мудрый человек, по моему мнению.

Гутов. Тогда отдайте эту рукопись своему другу-генералу. И положитесь на его мнение. Как он скажет, так и будет.

Руфина. А не боитесь? Вдруг ему не понравится?

Гутов. Я боюсь только измены и предательства. А ваш друг, если он настоящий боевой генерал, заинтересуется этой книгой, поверьте. И посоветует вам ее опубликовать.

Руфина. Откуда такая уверенность? Рассчитываете на армейскую солидарность?

Гутов. Боевое братство. Слыхали о таком?

Руфина. Но для издания книги никому не известного автора этого недостаточно. Он должен быть талантлив, во-первых…

Гутов. Ваше издательство осчастливило страну детективами Елены Улетовой. Вы хотите меня уверить, что она – талантливая писательница?!

Руфина. Тем не менее, ее книги раскупают.

Гутов. Потому что читателям не предлагают ничего другого. На безрыбье и рак рыба, как известно. На мой взгляд, ее книги невыносимо скучны. Герои надуманы и пошловаты, сюжет вял, действие затянуто. Мне продолжать?

Руфина. В книге, которую вы мне предлагаете, разумеется, все иначе?

Гутов. Возможно, вы слышали о том, как российскими спецслужбами был уничтожен лидер чеченских сепаратистов Аслан Джахоев?

Руфина. Признаться, я мало интересуюсь политикой и войной.

Гутов. Ждете, пока они придут в ваш дом?

Руфина. Бог милостив… Так о чем вы хотели мне поведать?

Гутов. Двадцать первого апреля одна тысяча девятьсот девяносто шестого года ракетой, выпущенной с российского самолета-бомбардировщика СУ-24, Аслану Джахоеву снесло полчерепа. Его ликвидация считается самой успешной операцией наших спецслужб за все время войны на Северном Кавказе.

Руфина. Ох, как давно это было! Если мне не изменяет память, Аслан Джахоев – это один из тех, кто провозгласил великую республику Ичкерия и объявил войну России?

Гутов. Один из них. Кстати, звание генерала ему присвоили в российской армии. Он был герой афганской войны.

Руфина. Пожалуй, для народа, который только за полвека до этого обрел свою письменность, война с Россией – это было несколько необдуманное решение. Вы не находите?

Гутов. Ваххабизму, который стал знаменем Ичкерии, несколько веков. Война с неверными – одно из его основных положений. Но сейчас речь о другом. Когда огромная Россия основательно увязла в войне с крошечной Чечней, нашим спецслужбам был отдан приказ о физическом устранении Аслана Джахоева.

Свет медленно гаснет. Вспыхнувшие прожекторы выхватывают из темноты часть сцены, где несколько человек в камуфляже без погон рассматривают карту, разложенную на импровизированном столе из ящиков из-под мин. Все они с бородами, по которым в них можно узнать ваххабитов.