Страница 6 из 51
Сейчас, правда, жарко, поэтому полагаю, что оказалась в аду. Удушающий ад, в котором раздаётся потрескивание пламени. Агрессивный ад: я только что услышала два или три ругательства, которые заставили бы съёжиться банду головорезов из Бронкса.
С трудом открываю глаза. Предполагая, что загробная жизнь существует, я всегда думала — первое что увижу, это длинные тёмные туннели со светом в конце или длинные тёмные туннели без какой-либо тени.
И вместо этого первое и единственное что вижу — это не вещь.
Это человек.
Мужчина. Несомненно мужчина.
Куда делись мои очки? Я сжимаю веки, наклоняюсь вперед и едва не кричу.
Я близорукая, но не слепая. И даже если у меня нет большого опыта в этом вопросе, я могу отличить одетого мужчину от голого.
Тот, что стоит недалеко от меня точно голый.
Окей, я не в состоянии ясно мыслить, но ещё не совсем умерла. Я нахожусь в промежуточной реальности, и мой разум оказывается добычей кошмара.
Не то, чтобы мужчина напротив, повернувшийся задом и демонстрирующий мне свою спину и всё остальное — это кошмар. Я полагаю, что в душах умирающих остается какой-то злой умысел, потому что я не могу не поблагодарить костлявую с косой, которая милостиво дает мне видение такого шедевра природы. Я бы ожидала панораму более прозаичную, но даже эта идеальная попка хороша.
То, что находится вокруг этого зада, не менее великолепно. Превосходное тело. Широкие жилистые плечи с отчётливыми линиями мышечных фасций, как в упражнении по стилю у скульптора. Бёдра спортсмена, волосы викинга. Викинг без единого клочка ткани на нём.
Раз уж он там, мне почти хочется попросить его обернуться. Короче говоря, я терпеть не могу вещи, сделанные наполовину. Если должна умереть счастливой, я бы хотела взглянуть на каждую деталь. Поскольку смерть подготовила для меня этот дар, позвольте мне получить 360-градусный обзор.
Мужчина будто услышал звучание моих мыслей, оборачивается.
На этот раз я действительно кричу.
Харрисон Дьюк, несомненно, обнаженный также и спереди, смотрит на меня с хмурым выражением на лице. И я вместо того, чтобы молиться, ругаться, попытаться ответить на свои собственные вопросы и узнать, где я нахожусь, что происходит, если я жива или мертва или сошла с ума, а это кошмар или сон, не могу отвести взгляд от промежности его брюк. Если бы они на нём были.
Ничего не знаю о том, что происходит, но я уставилась на его нижние части, как будто завтра никогда не наступит.
— Ты понимаешь, сколько времени заставила меня потерять? — спрашивает он, что бы это ни значило. Харрисон двигается, подходит ко мне, даже не мечтая что-нибудь надеть. — Я рисковал умереть, спасая твою задницу!
— Я не… — изо всех сил пытается прошептать мой голос. И я тут же громко чихаю.
Окей, я жива. Как будто чиханье разбило стеклянную клетку, в которую была заключена. Эффект подобен тому, что происходит после взлёта самолета, когда ваши уши заложены, и вы их чувствуете словно покрытыми пластилином. Затем волшебным образом вы слышите приглушенный щелчок, и звуки, сначала приглушённые, вновь звучат во все фанфары.
Это я. Я нахожусь внутри маленькой хижины, в глубине комнаты пылают дрова в камине, занимающем всю стену. Харрисон Дьюк обнажён и разозлён, и я...
У меня вырвался ещё один вскрик.
Я тоже голая. Нахожусь на кровати, завернутая в одеяло, которое трудно определить, кроме как грубое. А в углу комнаты находится свинья.
Нет, я имею в виду не Дьюка, а другую свинью.
Настоящая свинья.
Лежит на одеяле. Улыбается.
— Что... такое... случилось? — задавая вопрос, я понимаю, что продолжаю пялиться туда, куда этикет предлагает не смотреть. Видимо это тот случай, когда нужно поднять взгляд, не так ли?
— Ты пришла вые…ть мне мозг, — заявляет он. Я поднимаю взгляд, ещё бы, иначе разговор может стать немного непристойным.
Мамочки, насколько жуткий. Прекрасный той красотой, которая пугает и завораживает. Руки похожи на стволы деревьев. Кулаки как железные мячи. Его влажные волосы не кудрявые, но и не гладкие, волнистые, как грива льва, доходят до лопаток. Борода не очень длинная, но густая. Глаза голубого цвета, которого, как я считала, не существует. Как если бы естественный синий цвет питался диким воздухом этих земель и превратился в радугу из индиго.
Затем он снова отворачивается, подходит к камину, проводит полотенцем по волосам и затем решает — к счастью или к сожалению — одеться. Он одевает мешковатые штаны и свитер, который выглядит как рубище.
Бросаю быстрый взгляд на комнату, которая является не комнатой, а целым домом, учитывая то, что в ней содержится. Помещение маленькое и уютное. Стоит кровать, на которой лежу я, камин, рядом с которым растянулась свинья с манерами ленивой кошки. Стол и буфет. Стул и маленький гардероб. Каждая вещь состоит из одной единицы, как будто хозяин не собирался принимать кого-либо, кроме самого себя. Доказательством его воли не приглашать сюда живую душу ни сейчас, ни никогда-либо — является туалет. Отсек, в котором я вижу раковину и унитаз даже без занавеса впереди.
Ещё более дико и надо умирать. Я сомневаюсь, что даже имеется горячая вода. С другой стороны, всё это прекрасно сочетается с мужчиной, который стоит впереди.
Осталось только понять, что со мной произошло.
Снова, кажется, он читает мои мысли.
— Ты упала в озеро, и я вынужден был тебя вытащить, — сухо говорит он.
— А потом…
— Слушай, идиотка, ты пришла сюда, чтобы е…ть мне мозги. Подстроила ловушку вместе с моим агентом. Ты вынудила меня нырнуть в это болото. Если ты думаешь, что мне не насрать на то, что ты голая, то ты ошибаешься. Что ты, что свинья – для меня одно и то же.
Я снова чихаю и смотрю на него опечалено. Представляла эту встречу тысячью сценариями, ни один из которых не предусматривал того, что происходит на самом деле. Признаюсь в этом: мысль о том, что я оказываюсь голая в постели Харрисона Дьюка, посещала мои мысли гораздо чаще, чем иногда. Какая девушка, влюбленная в рок-звезду, не культивирует подобных желаний? Он был моей личной рок-звездой: мои подростковые, а затем и юношеские заблуждения, сотканные из обожания его слов, также включали и секс. Даже если это никогда не был секс: по крайней мере, не только. Это было намного большее. Мы узнавали друг друга, словно встречались в другой жизни, как если бы мы были сначала камнем и руслом реки, крабом-отшельником и актинией, облаком в форме дракона и ветром, который его гонит, средневековым королём и его обещанной невестой. А потом мы. Но ни в одной из этих фантазий, вначале более целомудренных, почти поэтичных, как будто секс был символом, а затем всё более и более пронизанных страстью, я не представляла себе подобную ситуацию. Грязь всё ещё в моих волосах, колючее одеяло, чихание, спящая свинья и моя личная рок-звезда, разглядывающая меня так, будто хочет утопить. Мне не нужны очки, чтобы распознать его отвращение.
Однако, как бы ни любила кого-то в юности, я не выношу тех, кто относится ко мне так, словно я — куча мусора.
— О какой ловушке ты говоришь? — спрашиваю я, щеголяя надменным взглядом. Для той, кто сидит голая в постели у того, кому отвратительна, на самом деле не очень подходящий взгляд для сцены. Тем не менее я выпрямляю спину, сопротивляясь его косому взгляду.
— Как будто ты не знала! Я не хочу видеть женщин вокруг, а ты, даже если и ничего особенного, несомненно, чёртова женщина.
— Выражать такое категоричное мнение, не зная правды, может только идиот, — огрызаюсь я.
— Что ты имеешь в виду? Ты не женщина?
— Конечно, я женщина! Я имела в виду... я хотела сказать... я никогда никому не ставила ловушки! Мистер Моррис знал, я неоднократно разговаривала с ним по телефону. Если он скрыл это от тебя, я ничего не знаю об этом. Возможно, ты это заслужил, кто знает. А во-вторых, прежде чем судить «ничего особенного» кто-то другой, должен хотя бы посмотреть на себя в зеркало.