Страница 2 из 51
Старый тридцати девятилетний Харрисон не потерпел бы даже того, чтобы Гуннард (парень, который управлял магазином, где он всем запасался), посоветовал бы какое вяленое мясо ему купить. Не говоря уже о том, чтобы допустил другое вмешательство. И Харрисон не улыбался даже случайно. Самые обыденные события, в которых он участвовал, были связаны с рубкой деревьев, ремонтом крыши и рождением кобылы. Что касается Реджины, то он не сомневался — она всё ещё прекрасна, но уже какое-то время назад перестала быть его женой.
Однако, на этот раз он вновь позволил себя уговорить. И теперь должен пойти и отыскать этого грёбаного журналиста с его грёбанной идеей взять у него интервью прямо на месте, в окружающей Харрисона обстановке. Херб ему поклялся, что это профессионал, а не любопытный писака, сующий нос в чужие дела. Молодой человек, но талантливый и серьёзный, кто знал его книги и остроумно их прокомментировал. В доказательство сказанного, Херб зачитал ему некоторые выдержки из статей этого Лео Такера, взятые со страницы «Нью-Йорк Хроникл», посвящённой культуре.
Несмотря на свои недостатки, старый Харрисон не мог не признать, что парень знал, как писать. Он выразил своё мнение со спонтанностью, лишённой словесных изощрений любителей, которые заполняют пропуски прилагательными и какой-нибудь фразой для эффекта. Иногда Лео использовал тот же сарказм, который был характерен для его юношеских произведений. В итоге, Харрисон сказал «окей», главное, чтобы интервью было коротким: вопрос-ответ, без сплетен, без зудящих вопросов о двух годах алкоголизма, его последнем сенсационном литературном провале и, прежде всего — о крушении его брака. Лишь бы эта уступка освободила его от других трудностей на всю оставшуюся жизнь. Он не был уверен, что когда говорил «да», его агент не скрестил пальцы на другом конце линии, но Харрисона это волновало мало. В следующий раз, когда Херб начнёт доставать, он напомнит ему о сделке и без колебаний пошлёт к дьяволу.
После очередного раунда оскорблений машина решила завестись, именно когда дождь перестал лить. Вскоре, пару раз рискуя увязнуть в грязи, которая стекала вниз в долину, он быстро достиг города.
Автобус ещё не прибыл, и Харрисон припарковался в зоне отдыха.
Он ненавидел мысль о том, что нужно везти чувака в свой дом, а затем вновь провожать обратно. Харрисон просто хотел, чтобы его оставили в покое, хотел вести одинокое существование, самому решать свои грёбаные дела и перестать думать о прошлом.
Он злился, что согласился дать это интервью, потому что оно наоборот, заставляло его вновь задуматься о проклятом прошлом. Обычно у него не было времени на размышления: ранчо забирало всю его энергию и взамен дарило не загроможденный разум, чистый, как воздух на вершине горы. И вот теперь, пожалуйста, воспоминание, порождённое бездействием во время ожидания, вернулось, расталкивая локтями: в особенности улыбка Реджины, а затем её слезы и «прощай».
Твою мать!
Он вышел из грузовика, несмотря на вновь начавшийся дождь. Плотнее закутался в куртку из овчины потёртую больше, чем его совесть.
Если приступ безумия подтолкнёт Харрисона вернуться в Нью-Йорк, его никто не узнает. Он очень изменился. В молодости Дьюк был красив по-королевски. Его называли «принцем с языком дьявола», сравнивая его красоту и писательский талант. Высокий, стройный, волосы цвета мёда и голубые глаза: ангел был бы менее совершенным. Его произведения, напротив, были грязными, грубыми, откровенно жестокими, злыми и политически некорректными. Комбинация, которая привлекала и превращала женщин в существ без мозгов, пускающих слюни и жаждущих с ним переспать. А он был большим идиотом, потому что желал только тёплое тело своей жены.
Окей, после развода он поменял приоритеты, но это была бесполезная месть, потому что в то время он был почти всегда пьян и даже не помнил половину цыпочек, с которыми у него случался секс. Харрисон написал последний роман, набрал вес, вёл жизнь, которая была не совсем образцовой. Затем однажды посмотрел на себя в зеркало и увидел своего рода йети с налитым кровью лицом, редкими волосами, пожелтевшими от никотина ногтями, который как сумасшедший отрыгивал и как животное трахался. И он глубоко себя возненавидел.
Харрисон продал то немногое, что у него оставалось и купил ранчо. Начал вкалывать как сумасшедший и через шесть лет вот он: ещё один новый мужчина.
Сколько эволюций претерпело его тело?
Исчезли принц и тучный йети, чтобы освободить место для нового индивидуума, в каком-то смысле гибрида. По-своему он всё ещё был снежным человеком с длинными волосами и неопрятной бородой, только вот вместо двойного подбородка, дряблой тусклой кожи, из-под края задравшейся на животе рубашки, он демонстрировал набор жёстких мышц, похожих на дубовые стволы. Харрисон стал крепким, толстокожим, внушительным. Совершенным одиночкой, до такой степени отшельником, что даже для секса ему было достаточно самого себя. Он не хотел видеть рядом женщин — ни шлюх, ни святых. Он не хотел ничего, кроме как закончить работу и заснуть с опустошённым мозгом.
Харрисон начал забираться в пикап, когда появился автобус. Внутри был только один пассажир: конечно, это Лео Такер. Он увидел его мельком за окном, забрызганным трясиной с дороги. Маленький парнишка, темноволосый толстячок в очках. Мальчишка больше, чем он ожидал. Карлик не более двадцати лет. Они послали ему ученика средней школы? Исключено, чтобы такой молодой человек мог уже написать для газеты, если речь только не о средней школе. И как он был одет? Клетчатое пальто? Шапочка с помпоном? Через плечо большая сумка, разрисованная сине-жёлтым мотивом «Звёздной ночи» Ван Гога?
Пацан оглянулся, затем заметил его в конце площади. Поднял в знак приветствия руку и стал к нему подходить.
Именно тогда Харрисон начал в своём разуме раскопки в поисках всех нецензурных слов, придуманных человеком. Этот грёбаный журналист... она была женщиной! Очень молодой, около двадцати пяти лет, довольно упитанной.
В нём вспыхнула неистовая ярость. Херб это скрыл. Он сказал ему: «Вот увидишь, ты получишь приятный сюрприз». И он, дурак, принял это как должное, полагая что Херб подразумевал способность журналиста брать интервью, не вызывая дискомфорта и не провоцируя желание швырнуть того о стену. А настоящий-то сюрприз заключался в том, что речь шла о женщине?
Должно быть, его друг имел о Харрисоне лучшее мнение, если отправил девочку в берлогу медведя. Он должен быть абсолютно уверен, что помимо предоставления интервью, не причинит ей вреда. Бля, Харрисон был отшельником! Дикий мудак, который бесконечность не трахался с чем-то отличным от его собственных рук. И этот отправил туда девушку? Как можно быть таким идиотом?
Не то, чтобы она была бог весть какой красавицей, но Херб знал категорические императивы его существования. Их немного, но железобетонные. И среди них одним из основополагающих принципов являлось: «вокруг никаких женщин, даже если ценой этому будет стать педиком». Разве этот мудак, его агент, не сложил два плюс два и не пришёл к выводу, что Харрисон либо отправит её обратно пинком под зад, либо поимеет на капоте пикапа? Для кого-то вроде него не существовало никакой середины.
Он решил проявить себя джентльменом и просто послать её в ад. Не теряя, однако, впустую слов. Он уже потратил без толку такую драгоценную вещь как время, приехав сюда и выбрасывая в унитаз полдня работы. Поэтому, когда девушка подошла достаточно близко, чтобы хорошо её разглядеть и заметить, что она трахабельнее, чем казалась издалека, он сделал первую разумную вещь за это утро. Забрался в пикап и завёл двигатель. Автомобиль проявил себя как сообщник в его замысле.
Завёлся немедленно, как будто развалюха была скорее живой, чем мёртвой. Харрисон сделал быстрый маневр под шокированным взглядом репортера, выстрелил из лужи грязью, поднимая веер из брызг и окатывая её с головы до пят, а затем рванул прочь.
Он оставил её позади полностью испачканную грязью и засмеялся. Засмеялся с ублюдочным удовлетворением, как не делал этого долгое время, так как давно перестал смеяться любым возможным способом.